Как говорилось в предисловии к первому уроку, появившемуся на "Топосе", поэтический мастеркласс строится на материале моей книги "Року укор", вышедшей в издательстве Российского государственного гуманитарного университета (подробнее о книге см. в нашей беседе с В. Перельманом тоже на "Топосе").

А на сей раз речь пойдет об одностроке, одностишии или моностихе, форме, которая в последнее десятилетие получает все большее распространение. Тем более небезынтересно посмотреть на движение русского однострока в относительно хронологической последовательности.

Статья "Моностих" в "Поэтическом словаре" А. Квятковского заканчивается так: "Моностих как жанровая форма стиха не привился в русской поэзии" [1: 165], далее следует отсылка к статье "Страдания" ("Ритмологически же каждое страдание является моностихом, занимающим тактометрический период"). Один из примеров:

И в самом деле, обычно в разряд моностихов попадают строки, сохраняющие определенный размер и ритм. Но этого еще недостаточно и для того, чтобы назвать многострочное сочинение, обладающее внешними признаками стихотворения, стихами. Очевидно, что стихотворение (однострочное или многострочное) это прежде всего концентрация — мыслительная, эмоциональная, интонационная. Разумеется, здесь может быть учтен и момент парадоксальности.

В последнее время для обозначения стихов этого типа (в связи, прежде всего, с развитием верлибра) используется термин "удетерон" — "ни то, ни другое", т. е. ни стих, ни проза. Этот термин ввел в употребление поэт и теоретик верлибра Владимир Бурич [2], а литературовед Сергей Кормилов сделал существенное уточнение, определив удетерон как "и то, и другое", т. е. и стих, и проза [З]. Но еще раньше один из крупнейших исследователей русского авангарда Владимир Марков в "Трактате об одностроке" замечал, что "в книжке стихов-одностроков строка, не подходящая ни под один из известных размеров или типов, будет ощущаться как однострочный верлибр" [4: 242–258].

Моностих в России, конечно, существовал и до его явного обозначения В. Брюсовым, но не был акцентирован как самостоятельная стиховая форма. Пословицы и поговорки, эпитафии, различные девизы и т. д. — и все это было в России, как и в других странах. Появление авторизованных эпитафий, принадлежащих перу Карамзина, Державина, Хемницера, тоже не вызвало осознания моностиха как формы поэтической. И нужен был Брюсов, с его аналитическим умом, чтобы моностих сделался явлением поэзии. Нужно было и время обостренного интереса к литературе, чтобы одинокая строка произвела столь шумное впечатление. Стоит сказать и о том, что Брюсов написал несколько моностихов, но, видимо, не счел их пригодными для печати. Они и в самом деле не очень удачны, особенно в сравнении с "О, закрой свои бледные ноги". Небезынтересно привести здесь строки из воспоминаний Вадима Шершеневича "Великолепный очевидец": "Когда я однажды спросил у Брюсова о смысле этих стихов, он мне рассказал (возможно, это была очередная мистификация, которые очень любил Брюсов), что, прочитав в одном романе восклицание Иуды, увидевшего "бледные ноги" распятого Христа, захотел воплотить этот крик предателя в одну строку, впрочем, в другой раз Брюсов мне сказал, что эта строка — начало поэмы об Иуде, поэмы, позже уничтоженной автором" [5:456–457]. Это разъяснение существенно меняет представление о моностихе как об однозначно прочитываемой афористике или парадоксе, хотя именно в этом направлении двинулись в основном последователи Брюсова. Правда, единственным известным автором, использующим моностих последовательно, на основе разработанной теории, я могу назвать пока только самого Владимира Маркова. Благодаря его трактату задача по выявлению истории и прогнозированию развития моностиха сильно упрощается.

В отличие от Брюсова Марков имел перед собой немало примеров одностиший, как в русской, так и в западноевропейской поэзии. Он впервые дал панораму одностроков от классической древности (греков и латинян) до разноязычных поэтов Европы XX века (как в "Антологии", так и в обзоре), зафиксировал почти все, что существовало в русской поэзии на начало 60-х годов. Он определил "четыре традиции" в написании однострока: "греко-римская эпитафия-эпиграмма", "романтический фрагмент, осложненный импрессионизмом", "однострок, развившийся из пословицы" (при этом Марков отмечает, что "именно на русской почве этого не произошло") и "пересаживание на европейскую почву ориентальных или иных экзотических форм". В последнем случае интересно замечание, что однострок русского постсимволиста С. Вермеля "получился не без влияния японской танки". Помимо этого Марков набросал массу интереснейших соображений, находя соответствия моностиху в афоризме, "среди политических лозунгов и коммерческой рекламы", среди "обломков стихов античных поэтов", среди "просто строк", т.е. метрических примеров (Ломоносов) и набросков (Пушкин). Он заглянул также за моностих, замечая, что "однострок — дорога к искусству заглавия", подчеркивая, что он же "идеальный эпиграф", находя "стыдливые одностроки" у многих поэтов, т.е. начальные строки стихотворений, которые, по его мнению, не требуют продолжений:

Говоря о возможностях однострока, Марков приходит к "однослову", к стиху из "голых рифм" и "однобукву", наконец, к "белой странице" или к "поэтическому молчанию".

В советское время одностишия писались, но лишь очень малая их часть попала в печать. Это заставило меня обратиться к "подозреваемым" авторам. Полученные одностишия (вместе с уже имеющимися) дали возможность для вывода, что в моностихе, как и в других формах поэзии, уживаются разные пути: моностих формально замкнутого, "классического" типа не мешает развитию моностиха разомкнутого, "авангардного". Такие моностихи, части "Кнеги кинга" обнаружились у поэта и исследователя авангарда Владимира Эрля. Причем один из его моностихов имеет горизонтально-вертикальное начертание, что не встречалось в русской поэзии раньше и что, безусловно, сближает поэта с дальневосточными авторами, с их вертикальным письмом, но и тут же разделяет — ибо там это норма, а здесь — нарушение нормы.

В истории русской поэзии есть и книга одностроков. Это "Смерть искусству" Василиска Гнедова, его "пятнадцать [15] поэм". Хотя книга Гнедова называлась "Смерть искусству", поэт показал практически безграничные возможности именно искусства. Гениальное белое поле "Поэмы конца" — завершение этого свода минималистских поэм — есть в то же время подлинное Начало.

Если одностроки Гнедова являли собой своего рода арсенал авангардного артистизма, то циклы одностроков Владимира Маркова, опубликованные им в 1963 году вместе с трактатом, наряду с их поэтическими достоинствами, представили как бы проекцию возможных путей развития древнего жанра. Ученый и поэт (в одном лице) вступают в творческое соперничество — и оба выигрывают. Любую антологию моностиха теперь уже невозможно представить без одностроков Владимира Маркова.

Более пяти лет назад появились книги одностроков Татьяны Михайловской и Владимира Вишневского. Т. Михайловская свои моностихи объединяет в развернутые циклы. Один из циклов называется "Улей". Одностишия живут в самом деле, как в сотах. Такие "скопления" переводят моностих в новое качество, возникает своеобразная драматургия, так, как это бывает и в книге "обычных" стихов, с той разницей, что здесь предельно сокращается расстояние от стихотворения до стихотворения — буквально — до одной строки! В. Вишневский поставил своего рода рекорд, его юмористические одностроки завоевали различные популярные издания, эстраду и телевидение.

Возможности моностиха явно не исчерпаны. К тому, что показал Марков — и своим трактатом, и своим творчеством,— можно добавить соображения о визуальности и фонетической акцентировке. Моностих может изменяться графически — волнистый, угловатый, в форме круга... Графика в свою очередь дает возможность для акцентирования ударений, особенно в заумных моностихах.

Как вертикальный моностих можно рассматривать акростишную строку-высказывание. Особая форма — моностихи-палиндромы. Принцип повторяющегося моностиха можно обнаружить в венке сонетов. А магистрал, который к тому же должен быть акростихом, является неким "прессованием" моностихов. Можно рассматривать в качестве однострока заглавие произведения Владимира Казакова "Прекрасное зачеркнутое четверостишие". Четыре зачеркнутые строки — это как бы тени строки-заголовка.

В последнее время в различных — серьезных и малосерьезных -изданиях все чаще появляются моностихи разных авторов. Среди множества удачных и полуудачных строк явно выделяется цикл Александра Очеретянского "Все эти мелочи".

Заканчивая разговор о моностихе, хочется напомнить об утверждении А. Квятковского и привести две цитаты.

В. Ф. Марков: "...Их (одностроков. — С. Б.) двухтысячелетний возраст и то, что они стоят в преддверии белой страницы,— их, так сказать, "антисиленциальность" заставляет задуматься, даже если уверен, что они не нужны "нашему времени когда"".

М. Л. Гаспаров: "...Такие "стихи" возможны только в культуре с развитой поэтической традицией" [6:16].

Нет сомнений, что такая традиция в нашей культуре существует. Русский однострок уже проявился и на международном горизонте. В 1999 году известный швецарский славист и поэт-переводчик Феликс Филипп Ингольд издал на русском и немецком антологию современно русского однострока. Продолжается однострочный поиск и в России. Сейчас передо мной лежит изящная книжка Эммануила Нирмала "Сотой песчинкой чудес. Избранные моностихи".Послесловие к книге написал Дмитрий Кузьмин, известный в том числе своими штудиями в области моностиха (см., например, "Арион", №2, 1996 г.). Но кроме того есть послесловие и самого Нирмала, которое именуется в духе китайской традиции "Мне вспоминается мой путь к моностиху". Это послесловие выдержано в духе записи самопознания, находящейся на еле уловимой грани серьезного и иронически-мистификационного. Особенно интересны в этом отношении его "рекомендации" по чтению моностихов. Например, из "первой рекомендации": "лучше всего читать по одному моностиху в день, но это высшая ступень не для всех". По стилю это напоминает Германа Лукомникова, которому, кстати, на обороте титула приносится благодарность "за содействие".

Несколько примеров из Нирмала:

Представленные ниже примеры из разных авторов демонстрируют различные подходы к этой поэтической форме и обнаруживают, конечно, точки пересечения. Одностроки, словно параллельные из геометрии Лобачевского, пересекаются в пространстве. Можно сказать и иначе — одинокая строка — это линия горизонта, которая все время отдаляется по мере приближения к ней.

Литература