Звонят колокола и звуком алым
Заполнена свирепая Москва.
Нет милости к юродивым и малым,
Бродячим и не знающим родства.
Струится строй за строем. Твари-двери
Глотают всех – попарно и толпой.
Сияет логотип на монгольфьере
«Чувак, весна приходит за тобой!»
И вечный бой... Московские солдаты
Уже не надевают ордена.
На рубеже аванса и зарплаты
Пьют портвешок на станции Дина –
Мол выжили на празднестве Расина
Теперь по нам снимает Бондарчук.
Священный долг, чулки и лососина
На фоне отцветающих лачуг.
Свисают в ряд карденовские плашки.
Плюс крупный план с иконой и икрой.
И колокольчик в лапке первоклашки
Звонит о тех, кто вскоре встанет в строй.
За правду малых бьёт бейсболка-бита,
От правды сытых сих сбесился бес.

...А где-то там, где царствует орбита,
Стыкуются «Союз» и МКС.

...Остынет август. По календарю
Такая дата, что не повторю.
Грозятся, под Рязанью лес горит,
И месяц, важный как архимандрит,
Невозмутимо прячется в дыму.
Какое веко ни приподниму,
В обоих стынет та же чертовня –
Мол, канул век и не было меня.
Другой актер заполнил эту роль,
Машиах сдал на паспортный контроль
Поддельный документ и потому
Как миленький отправится в тюрьму.
«...Я опоздал на празднество Расина»
Так что ж поделать? Жадных ждет осина,
Несчастных – осень. К тем кто одинок
Подкрался август, шумный как щенок.
По желтому шуршанию бульвара
Гуляет неосмысленная пара,
Учитель составляет свой москварь,
Творит, дрожа от счастья, чудо-тварь,
И пахнет дымом, лесом и водой.
И город видит звезды...
Кроме той

Шалом Шекспиру – дыня пахнет дыней,
Томительным трудом, глухой гордыней,
Печальной красотой пчелиных сот.
Смотри, как по губам стекает сок
И странно – сладость впитывает кожу.
Дыханием тебя не потревожу,
Но буду любоваться, как уста
Беспомощно твердят «устал, устал».

И сталь прорежет треснувшую корку
До белого нутра и крикнет «горько»
Веселый хор гостей. Неси вино –
Оно горчит сегодня. Старый Ной
Не ныл а пил – и вот, его седин
Не пощадил его беспутный сын.
Поэтому зарок – рожаем дочек,
Не путаем места стручков и строчек,
Играем в словари наедине,
Я отогреюсь, ты заледеней.
Шекспир мне друг, но истина отныне
В прохладной и сырой природе дыни,
В голодных ртах взыскующих галчат...
Мне будет сладко. Гости – замолчат.

Отболела былая обида
Сдулся бурей бедняга Борей
Утонула моя Атлантида
В колыбели британских морей
И теперь по воде – пешеходом,
По зеленой земле моряком
Я брожу, готтентотам и готам
Говорю – родился мотыльком,
Унесенный ветрами, доныне
Я не знаю, куда прилечу.
У вина привкус сладкой полыни
У дворцов очертанья лачуг
И не в такт легкий пепел Итаки
Постучится в грудную броню –
Я избегну открытой атаки
И отечество снова сменю.
Дым приятен, а пепел бесплотен.
Я скажу тебе как на духу –
Посреди италийских полотен
Я предамся срамному греху


И стихи заплетая канатом,
Подниму из глубин якоря...
Знаешь, девочка – только крылатым
Достаются
                     другие
                                   моря.

Чтобы мальчик не путался под ногами –
Научу его складывать оригами,
Журавлей и кораблики с парусами
Пусть плывут далеко и летают сами.
Пусть приносят вести в бумажных клювах –
О прекрасных странах и добрых людях.
...У мальчишки книжки, велосипеды,
Кошки-мышки, завтраки и обеды,
Два альбома – пляжи и виды Крита,
И пятерка в четверти по ивриту.
Он не любит пенки и кока-колу,
Но зато охотно шагает в школу
И мечтает где-то на полдороги
О зеленой ракушке в Таганроге
О зеленом домике в Бирмингаме,
Может и о мамином оригами.
...Время у мальчишек сквозь пальцы тает –
Сколько ни отпущено – не хватает.

По клавишам улиц играю пари
Пари же в Париже с красоткой Мари
Стилетами шпилей ломай облака
И воду из Сены химерой лакай!
Французские булки, швейцарский сырок
Бульвары, прогулки – но вместо дорог,
Штришок от портрета взамен полотна
И пленка с кассеты парижского дна.


Неверное «salut», наверно влюблюсь
В картавый и хриплый монмартровый блюз.
Девчонка предместий, апрель в голове
Мы каждую лепту поделим на две
И хлебные крошки приправим дождём
Который когда-то в Алжире рожден.
Да, Сена не выход – в долине Невы
Играет маэстро пустых мостовых
И щелкает парус и стынет уют
Отделанных шелком секретных кают.
Но мы же – в Париже! Мы пара, пока
Парим в золотом забытье языка!...
Мы сядем на камни, спиной в парапет.
Сквознет саксофоном – и город допет.

Осень – осы.
Мед и пламень, колокольчики на куртке.
Тают грозы. С пыльных окон осыпаются окурки.
Ходят в школы. Ищут истины да там, куда не клали.
Время голым подбирать свои хитоны и сандали
И рядиться – прежде красным с позолотой, позже белым.
Ишь водица – всех сравняла за невидимым пределом,
Стали тени – голубятники, бичи, городовые.
Тени – те ли, что когда-то обходили мостовые?
Осень – осыпь. Тянут руки за румяными плодами.
Стынут росы. Сны в засаде притаились за садами.
Засыпаю. Засыпает белый свет сухой листвою.
Забываю. Забываю, что со мною, что с тобою.
Словно осень рассказала нашу сказку всем осинам
Словно просим это небо навсегда остаться синим...
Синь закрасит облаками от Вернадского до Рима
«Август – астры» – говорила горделивая Марина.
Сентябрится. Нет покоя молодым гусям и лисам.
Осень – птица. Пусть зима посыпет ей под ноги рисом.

Витебск не слышал выстрелов много лет.
Линии улиц сложно связать в петлю.
Лампы июля – клены. В пыли аллей
Мальчики пишут шагом своё «люблю»,
Девочки пьют какао и на губах
Не обсыхает пенка – поди сотри.
В каждой второй машине играет Бах,
Каждая третья баба полна внутри.
Дворники ходят строем по-на заре,
Мусор сгребают в широкий рукав реки.
Каждый, кто крестится – будущий назорей.
Помнишь ли, Витебск, где твои старики?
Помнят ли улочки черный и пестрый скот?
Помнят ли лавки виленских торгашей?
Помнят ли окна два огонька суббот,
Помнит ли небо иглы и слово «шей»?
Призваны без разбора, штопали облака
Канторы и портные, дочери и зятья,
Дырки от пуль – словно следы быка
В поле беленом. Что там писал судья?
Небо над Витебском, словно дорога в рай.
Нынче же, ребе, выпьем с тобой в раю.
В нашем а шейне Витебске юденфрай
Всем, кто играл на крыше, пришел каюк.
Всем, кто играл на крыше… а я спою:
– Ойфн припечек
Зиц ди ребеню
Комец-алеф-о…