***

Что б вы там ни говорили,
Но людей у нас хороших,
Если в целом по России,
Человек на двадцать-тридцать,
Да на все, пожалуй, сорок
Больше, чем людей плохих.
И число их возрастает
С каждым часом,
С каждым годом,
Да буквально с каждым веком
Раз примерно в пятьдесят.
Если так пойдет и дальше,
То плохих людей в России
Лет всего лишь через тридцать
Или сорок миллионов,
Хоть страну всю обойдете,
Не найдете днем с огнем.
Только ночью с зажигалкой,
Да и то еще не факт.


***

Как начинается пожар в публичном доме?
Скажу как очевидец, с пустяка —
Клиент, в блаженной будучи истоме,
Попросит у вакханки огонька.

Вместо того, чтоб просто дать мешалкой
Просителю по жопе, та в ответ,
Беды не чуя, щелкнет зажигалкой —
И все, писец, зачеркнуто, привет
Всему — от безответственной вакханки
Да сластолюбца с нею заодно.
Кто побывал хоть раз в подбитом танке,
Поймет, насколько было бы смешно,

Когда б любви продажной пролетарий
И этот кекс, одетый не вполне,
И весь пропитанный развратом лупанарий
Сгорели б в очистительном огне.

Жаль, что всевышней волею Зевеса
И с помощью пожарного ведра
Он был бригадою погашен МЧСа,
Который, кстати, разогнать давно пора.


***

Стояла осень на дворе четыре с лишним года,
Видать, похоже по всему, времен порвалась связь,
Зимы ждала, ждала, ждала, ждала природа,
Но в результате ни х..а ее не дождалась.

Зато весна в какой-то миг внезапно наступила,
И тут же лето вслед за нею красное пришло,
Со стороны вся эта хрень смотрелась даже мило,
Но изнутри, я вам скажу, довольно тяжело.

Хотелось бы, что б это все осталось между нами,
Но вам уж, так и быть, скажу, но дальше, чтоб ни-ни.
У нас беседа тут была с крутыми пацанами,
И мы послали на х…р их, а нас в ответ — они.

Но так как шел у нас базар не чисто о погоде
И общий круг вопросов был очерчен наперед,
То порешали мы, что зим быть не должно в природе
В ближайших пару тысяч лет, а там уж как попрет.

Поскольку мы всегда во всем открыты диалогу,
Пусть не со всеми и всегда, но кое с кем порой,
То без двухсотых обошлось в итоге, слава богу,
А то ведь с ними лишь один, кто знает, геморрой.


Мои подписчики

Старый бомж на Курском вокзале,
Запах которого убивает все живое,
Достал из сумки, набитой убогим скарбом,
Засаленный сборник моих стихов.

Начальник Сходненского отдела полиции,
Куда я принес заявление с жалобой на соседа,
Носящегося за мной с топором по любимой Фирсановке,
До рассвета читал мне на память мои стихи.
Парализованный слепой в инвалидной коляске
Подъехал ко мне пожать на ощупь мою руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, изобретателей вечного двигателя,
Вольнодумцев, прослушиваемых ФСБ
Через батареи центрального отопления,
Несчастных, периодически похищаемых инопланетянами,
Всех верных одной неотвязной идее,
Носят мои книги за пазухой,
Зарывают до лучших времен на садовом участке,
Читают в охваченном огнем доме
Или спасаясь вплавь от внезапного наводнения.

Я терпеливо выслушиваю их неумеренные восторги,
Бесконечные жалобы на постоянно растущие цены,
На американцев, от которых нету уже прохода,
Глажу по головенкам их сопливых детей,
Обещаю пристроить в издательство их графоманские вирши,
Делаю вид, что меня интересуют их ничтожные заботы,
А про себя думаю, каково же было Николаю Степановичу.


***

Сделал вчера прививку от ковида,
Что привело к некоторым изменениям моего внешнего вида.
Открылся третий глаз —
Это раз.
Вдвое больше стала голова —
Это два.
На лбу появились угри —
Это три.
Лицо стало втрое как минимум шире —
Это четыре.
Вес увеличился раз приблизительно в пять —
Это пять.
На ладонях выросла буйная шерсть —
Это шесть.
Зато на лобке исчезла совсем —
Это семь.
Ну и так, по мелочам.
А патамушта не надо верить врачам.


***

Пусть кто-то скажет, это бредни,
Больного разума привет,
Но странный сон мне был намедни,
Которому разгадки нет.
С неведомой, но явной целью,
Неважно, той или иной,
Одною скованные цепью,
Судьбою связаны одной,

Бразды пушистые взрывая,
В том сне заснеженной Москвой
Промчались два речных трамвая,
А следом третий — паровой.


***

Один чудесный армянин
Чудесному грузину,
Доставши шило из штанин,
Проткнул надысь резину

На третьем слева колесе
Того грузина Кии.
Я не хочу сказать, что все
Армяне прям такие,

Средь них Сарьян, Мкртчян,
Да кто еще, бог знает.
А что, у тех же англичан
Такого не бывает?

Порою встретится такой,
Что аж язык немеет.
Так что, кто нации какой,
Значенья не имеет.

Одной России мы сыны
На этом белом свете,
А значит, все у нас равны —
Что русские, что эти.


***

Небесной любови звуки
Печальны и строги,
У нее анемичные руки
И удивительно тонкие ноги.

В тех садах, где она обитает,
Земную любовь продлив,
Сами собой расцветают
Антоновка и белый налив,

Там порхают райские птицы
И не встретишь пьяного мужичья,
Жаль только, нечем опохмелиться,
Кроме холодной воды из ручья.


***

Женщина, приятная на ощупь,
С волосами цвета типа льна
Как-то раз гуляла летом в роще
Подмосковной в основном одна,

Хоть вдвоем и было бы сподручней,
Как считает автор этих строк.
С левой в глаз херачил солнца луч ей,
С правой дул веселый ветерок,

В спину — даром прожитые годы,
В лоб — старуха с острою косой.
Так и шла по лону по природы
Подмосковной — голой и босой,

В платье, что когда-то было белым,
Всем на зависть, мертвым и живым,
Женщина с почти квадратным телом
Непреклонным шагом строевым.