Колыбельная Кавказу

Ночь, чернее гроздьев виноградных,
Снизошла на пышные сады...
За столом поют в садах прохладных
Напролёт до утренней звезды.

Поднимают глиняные чаши
И твердят за мёдом и вином,
Что любимой нет на свете краше
И щедрее нет, чем отчий дом.

А затем, с весёлой головою,
Лёгким телом чувствуя полёт,
Обнимаясь с мягкою травою,
Засыпают крепко, без забот...

Но не спят в бессменной строгой страже,
Общий сон спасая от беды,
Гор высоких сгорбленные кряжи,
Кипарисов стройные ряды.

И горит над всякой дверью крова
Яркий луч бессонного клинка.
Будет нужно – он припомнит снова,
Как умел разить наверняка.

Спите с миром! Кто изведал горе,
Тем полнее радость пьёт до дна.
Всё черно... Луна упала в море,
Опьянев от местного вина...


Портрет

Сквозь матовую взвесь голубизны
Просвечивает бледной полусферой
Лицо зимы – и лентой тёмно-серой
Бежит шоссе в четыре стороны...
Оно – исход, начало из начал
Для четырёх различных направлений,
Срезающих отрезки параллелей,
Моей зимы познавшие печаль.
На пятачке, где курят шофера,
Вольётся гул в моторов перекличку,
И, опоздав со мной на электричку,
Зима меня утешит, как сестра...
Непостоянство зримых перспектив
В земном и зыбком зеркале восхода
Ей не оставит верного исхода,
Асфальт в стекло мгновенно превратив...
Когда же снег пройдёт в конце концов,
Насыпав слой сверкающий и тонкий,
В лице её увидят, как на плёнке,
Моё преображённое лицо.


Сонет о старинных городах

Мне хорошо в старинных городов
Невысоте и вялости блаженной.
Под ясной высью, полной куполов,
В уюте их и прелести нетленной
Я отдохну от каменных громад,
От рваных туч, накрученных на шпили,
От суеты бескрайних автострад,
От любящих и тех, что не любили.
Седьмое чувство – чувство тишины
Звучит в душе, поющей, птицам вторя,
И строчки те особенно ценны,
Что вырастают сами на просторе.
Растут, пробившись к солнцу из травы,
Но стоит их сорвать – они мертвы.


Зима Ассоль

Вползает сырость в недра кораблей,
Под мокрым снегом вздрагивают барки.
Сипят гребцы с игрушечной байдарки,
Уже ненужной даже для детей.

Идёт к таверне забияка Урий
На якорь встать в каком-нибудь раю,
Геройски пав с бутылками в бою
На грудь какой-нибудь из толстых гурий...

Пред рыбной лавкой ужинает кот –
Его усы трепещут воровато.
Все паруса разбухли, точно вата.
Темнеет рано. На исходе год.

И злобно мачты зыркают во тьму,
И зябнут пальцы, сматывая пряжу.
По ветхой юбке всюду пятна сажи,
Как пятна слёз по сердцу твоему.

Все сроки вышли много лет назад,
Твоих чернильных кос коснулась стужа...
"У дуры этой ни богатств, ни мужа!" –
Так про тебя соседки говорят...

Им не понять неумершей мечты,
В их очагах давно горят дровами
Те сосны, что кивали головами,
Когда о чуде говорила ты...

Вчера истрачен был последний грош,
И нет угля, а холод дышит в щели.
Опять всю ночь ворочаясь в постели,
Ты шепчешь вновь одну и ту же ложь.

Глумливо старость скалится в окно,
Беднягу Эгля уличив в обмане.
И алый блеск на зимнем океане
Тебе, ослепшей, видеть не дано.


Жара

Тридцать четыре. Жара,
и асфальт раскалён.

Жизнь заблудилась вчера
в лабиринте дворцовых колонн...

Небо нырнуло
в спокойную бледность волны,

Тихо плеснула
Нева у гранитной стены...

Пот отирают атланты –
намокли их лбы,

Дланью гиганта
натянута упряжь судьбы.

В облачном тигле
вечерняя плавится медь,

Пальцы отвыкли
над струнами праздно висеть...

Творогом густо
свернулась молочная ночь,

Факторы грусти –
диван и разбавленный скотч.