Женьку забрала к себе бабушка, когда его мать окончательно подсела на иглу. На самом деле бабушка хотела забрать его раньше, как он только родился, потому что мать Женьки уже в то время увлекалась наркотиками. Однако мать постоянно обещала бросить, на время бросала, а потом снова брала в руки шприц. Так продолжалось, пока Женьке не исполнилось пять лет, а квартира, где жили Женька с матерью, не превратилась в пропахший опиумным варевом притон.
Женька очень долго не умел говорить. Он родился инвалидом детства, у матери были преждевременные роды, их вызвали не столько наркотики, сколько отец Женьки, который постоянно ее бил.
Перед самыми родами он напился спирта, купленного в ларьке из-под полы, и сидел бухал в детской песочнице во дворе с местными алкашами. Но внезапно у него что-то щелкнуло в пьяной башке, и он пошёл домой избивать Женькину беременную мать. Бил он её разнообразно: пинал ногами по животу, груди, после связал ей руки за спиной, продернув поверх двери веревку и привязав её с обратной стороны за ручку.
— И что ты, тварь, смотришь на меня? Натрахалась? — кричал он и надевал ей на голову целлофановый пакет. Она теряла сознание, но он сразу же приводил ее в чувство, сняв пакет и постукивая ладонями по щекам. Потом несколько раз повторял и повторял эту процедуру.
И хотя Женькина мать никогда не была замечена в измене, отец Женьки бил её только за то, что однажды её бывшая подруга сказала ему: "Ты в курсе, с кем живешь? Она трахалась со всем городом". Его сознание, одурманенное зелёным змием, легко этому поверило, и начались избиения, которые вылились в преждевременные Женькины роды и родовую травму. В итоге Женька только в четыре с половиной года научился говорить единственное слово — "я".
Когда бабушка приходила к ним домой, то ребенок всегда садился к ней на колени и водил рукой по еë губам, носу, лбу и ушам, говоря ей: "Я, я". Бабушка твердила дочери, что этим он хочет обратить внимание на себя. Именно внимание, которого никогда не давали ему мать и отец, который к тому времени уже скончался от передозировки. У Женьки ни разу не бежали слезы даже в младенчестве, что казалось необычным. Ходил он еле-еле, прихрамывая на обе ноги.
Бабушка Женьку забрала у матери без помощи госорганов, договорились мирным путём, но мать поставила условие, что часть денег от Женькиной пенсии будет забирать себе. Бабушка не противилась, иногда вечерами она ходила в церковь и брала туда с собой Женьку, пытаясь научить внука обрядам, хотя ему было сложно физически даже креститься.
Вокруг Женьки творился свой мир, невидимый людям. Единственное, чему научился Женька от бабушки, — поливка комнатных растений. Он видел много раз, как бабуля поливает цветы, и, с трудом копируя ее движения, наливал в кружку или тарелку воды и шёл к растениям, стараясь не расплескать влагу жизни. Женька постоянно повторял слово: "Я, я". Каждый месяц мать приходила к ним за своей долей пенсии и на бабушкины слова: "Тебе не стыдно? Только знаешь, что ходишь к нам за деньгами…" — отвечала:
— Так зачем, мать, деньги ему? Посмотри на него, мозгов и разума нет, он как сорняк, хуже растения.
Но бабушка не соглашалась. Она всегда знала, что Женька может быть счастлив где-то там, в глубине своей маленькой души, и уж тем более все понимает.
Женька подрастал и скоро стал радовать бабушку своей улыбкой. Он научился улыбаться. А мать… что мать… В ее жизнь пришел настоящий убийца — дезоморфин, из ряда дешевых наркотиков, который продавали в каждой аптеке в виде таблеток.
Когда Женьке исполнилось 12 лет, у бабушки случился инсульт. Мать за сутки до этого пришла неожиданно ночью и орала:
— Дай мне, старая, лавэ! А то заберу щас ребенка! А не дашь — выкину его прямо в окно! Прямо щас!
От инсульта бабушку частично парализовало, она уже не могла ходить самостоятельно и тем более ухаживать за Женькой-инвалидом, поэтому дочь, долго не думая, отдала её в дом престарелых.
Женька помнил их последний разговор. Бабушка матери говорила:
— Отдай его в приют… У нас нет даже родни. Ты же угробишь дитя…
— Да что ты, старая, знаешь?!
Когда бабушку увезли, Женька стал жить с матерью. Наркоманы мать звали "Эля — черная вдова". Такое прозвище она получила за то, что у неё за разное время были три сожителя, включая Женькиного отца, который умер от передозировки здесь же, в этой квартире. "Черная вдова" оттаскивала мертвых сожителей волоком на лестничную площадку и оставляла их там, пока не найдут соседи. Потом к ней приходила полиция, и она лишь пожимала плечами:
— Видимо, кололись тут, в падике. Я здесь при чем? У меня вон ребенок-инвалид… — и захлопывала дверь перед носом полицейского.
Дезоморфин, в народе его называли "крокодилом", "черная вдова" изготавливала сама. К ней часто приходили "гости" и приносили разную дрянь: таблетки, бензин и все, что требовалось для варки зелья. Люди считали, что "Эля-вдова" была живучая наркоманка, хотя уже 10 лет ее пожирал ВИЧ. Но внешне она была вполне в форме и говорила:
— Такая я потому, что у меня старый СПИД, но если ты заразишься сейчас, то он тебя схавает быстро, — так она думала, как и многие наркоманы. Причина всему лекарства, от которых мутировал вирус.
Жила "Черная вдова" в двухкомнатной квартире в старой пятиэтажке хрущевских построек почти на окраине города. Раньше их семья имела трехкомнатную квартиру, заработанную матерью и отцом, но отец умер от алкоголя, сидя на диване, а единственная дочь захотела разъехаться с матерью по разным углам. Мать была вынуждена разменять квартиру из-за ее частых истерик. Так получились, что у матери однушка, а у "Черной вдовы" двухкомнатная квартира, где она и стала проживать с Женькой. В то время "Черная вдова" нашла нового сожителя, Костю, тоже болеющего ВИЧ, он освободился с зоны, где был уже не один раз. Выйдя на волю, этот молодой парень сразу же начал искать себе работу и устраивать новую жизнь. Но в нем быстро пробудился "нарко-паук" и заставил его взяться за шприц, и это привело его к "Черной вдове". Мало кто из наркоманов, спасшихся тюрьмой от страшного вещества, не встал заново на страшный путь. "Если ты не вернешься за колючку, тогда я приду за тобой и уже тебя не отпущу" — так любила говорить бабка с косой. Тюрьма была ямой, как спасение.
Любви между "Черной вдовой" и бывшим зэком не было, там была любовь к наркотикам, дополняемая редким и быстрым сексом. Таких пар было предостаточно. Со временем посетителей у "Черной вдовы", желающих пустить в себя приготовленный ее руками "крокодил", стало намного больше, многие считали, что она готовит шикарный кайф, лучше, чем в других точках, расползающихся по всему городу. Она раздавала всем дозы с готовым раствором, и они кололись у нее в комнате, после чего сидели с закрытыми глазами.
А Женька… Что Женька… Ребенок мог обкакаться в самый неподходящий момент и ходить по квартире, растаскивая свои фекалии среди неподвижно сидящих наркоманов. Проходило какое-то время, после чего наркотик прекращал свое действие, и тогда мать, придя в сознание, могла переодеть сына и убрать пол в квартире.
На свое наркосуществование "вдове" и Косте было недостаточно денег от Женькиной пенсии, и они, оставив его дома одного, ходили воровать в магазины самообслуживания, где засовывали разный товар себе под одежду. После они шли продавать украденные шмотки барыге по имени Света. К ней многие наркоманы таскали на продажу ворованное и отобранное. Позже Света — человек с добрыми глазами и милым личиком, купит себе уютную, светлую квартиру. Но бывало и по-другому: Костя уходил из дома на несколько дней в неизвестном направлении, и мать брала с собой Женьку красть в магазины.
В магазине она засовывала Женьке за пазуху краденый товар и проходила с ним через кассу в надежде, что никто не заподозрит ребенка-инвалида. Но однажды он начал вытряхивать все из-под одежды на пол и смеяться. Это было похоже на какое-то сумасшествие, "вдове" даже в тот момент показалось, что он сделал это специально.
На ребенка сразу же обратили внимание посетители магазина, а кассир нажал кнопку тревоги, но его мать смогла убедить прибежавшего на вызов директора, что ее ребенок инвалид детства, и что он засунул продукты себе за пазуху, не понимая того, что он делает, а она якобы отвлеклась и не заметила. Директор не стал просматривать камеры видеонаблюдения, и их отпустили. Однако спустя время, когда Женька с мамой продолжили ходить "на дело" в магазин, кассиры, увидев их, сразу же жали кнопку тревоги. Дальше воровали с трудом и в других магазинах.
У Кости стали появляться мысли завязать с наркотой, он стал предлагать Женькиной матери бросить колоться, устроится на работу и начать новую жизнь.
— Новую жизнь? Мы сыграем свадьбу? — со смехом спрашивала "черная вдова".
— Какая, на хрен, свадьба!
Этим и закончился разговор.

Как-то Женькина мать решила разнообразить свой кайф радикально: вместо таблеток она купила несколько грамм "белого рая", так красиво называли героин. Задыхаясь от спешки, она пришла домой, вошла в комнату, где Костя уже второй час пытался научить Женьку играть в "тетрис". Руки ребенка не слушались, но он отчаянно жал кнопки. Уже через пять минут мать и Костя готовили невиданное ранее зелье, а Женька так и сидел в углу, совершая тысячную попытку сыграть в "тетрис".
Костя никогда не знал границ в употреблении наркоты, при виде кайфа он "терял маму", как говорили его друзья-наркоманы. Уколовшись, он сразу же бросил шприц на пол и почувствовал состояние, ему незнакомое, будто начал проваливаться в какую-то пропасть, сладкую пустоту. Это был не просто передоз, а однозначно широкий шаг ТУДА, без возможности вернуться. Страх накрыл моментально. Костя вспомнил всех бывших сожителей "черной вдовы" и на секунду представил, как она выносит его, мертвого, из подъезда. Глаза закрывались сами, но какое-то внутреннее сопротивление вновь и вновь заставляло открывать их. Среди вспышек темноты и света, как в стробоскопе, он различил лежащую неподвижно со шприцом в руке "черную вдову". Она не дышала. Смерть застыла в ее глазах. Костя сразу понял — она мертва. Он захотел закричать, позвать на помощь, шагнул к Женьке и упал лицом вниз. Его накрыла темнота.
Женька три дня настойчиво жал кнопки "тетриса", а когда наконец научился и игра пошла — сели батарейки. Еще через день он так проголодался, что стал кричать: "Я! Я! Я!" А еще через день он просто шипел, как раненный скворец, потому что голос сломался от крика. Соседи не могли помочь, потому что практически весь дом, все жильцы уехали в свои сады и дачи поливать огороды, стояла жара.
Сидел Женька рядом с неподвижно лежащей матерью и Костей, сгонял с их лиц рой мух, появившихся непонятно откуда. На седьмую ночь Женька даже умудрился поймать одну муху, но не убил ее, только сказал "я!" и подкинул вверх. Муха полетела зигзагом по комнате и, увязнув крыльями в трупном смраде, ударилась о стекло мутного окна, кувыркнулась и затихла.
Кто-то стал стучать и звонить в дверь.
Женька поднял голову, на глазах вдруг показались первые слезы, и в этих слезах блеснула новая жизнь.