Кот был толст и неповоротлив. За месяц я уже порядком изучил алгоритм его поведения. Сначала взращённое на Kitekat тельце, примериваясь к размерам форточки, просчитывает возможную траекторию, в доли секунды преодолевает расстояние и мягко спрыгивает на водоотлив. После чего морда снова принимает отсутствующее выражение. Сегодня питомец неизвестного дома меланхолично греется в прощальных лучах осеннего солнца, сонно наблюдая за испуганно пролетающими стайками воробьёв. Последние дни сентября.
"Почему человек не кошка и не может приземлиться на четыре лапы везде, куда его ни бросят?" – также лениво перекатываю мысль.
– Сокол, ты опять уши занавесил? – выводит из расслабленного созерцания кошачьего бытия звонкий голос. – Хрен найдёшь.
Вова, опять что-то жуя, вяло топчется возле скамейки. (Мамаша его в пьяном угаре до сих пор, кажется, не заметила отсутствия нескольких единиц её многочисленного семейства. Мелких усыновили, на Вовчика желающих не нашлось. Подумаешь, головой немного трясёт, не пустая же она у него.) Несмотря на то что я "отказник", а он – "лишенец", нас связывает крепкая дружба.
– Там опять у Александры пряники какие-то нарисовались. По твою душу, – Вовка внимательно рассматривает последний кусок ватрушки, отправляет его в рот, вытирая пальцы о видавшие виды штаны.
– Продавцы или покупатели? – нехотя убавляю микшер наушников. И песня "Do I Wanna Know?"*
– Да не-е-е, на продавцов не тянут, – друг ненадолго задумывается, – морды больно простые.
"Продавцами" на нашем детдомовском сленге наречены спонсоры, частенько старающиеся спихнуть залежавшийся неликвид в обмен на государственные преференции. "Покупателями" мы зовём потенциальных опекунов, с усердием ярмарочных скоморохов зазывающих в лучшие "дома семейного типа". В искренность их намерений я как-то тоже не очень верю, особенно пообщавшись с теми, кому посчастливилось там побывать.
– Шагай уже, – опять трясёт головой Вовка. – Потаповну лучше не злить, потом хрен успокоится.
– Это точно, – соглашаюсь я и выдвигаюсь на встречу со взрослыми представителями человечества.
Из кабинета директрисы слышится негромкий разговор. Шансов избежать аудиенции у меня нет, поэтому, на секунду изобразив колебание, вламываюсь в комнату, умудрившись одновременно постучаться, поздороваться и зацепиться кроссовкой за порог.
Мое экстравагантное появление отвлекает посетителей от рассматривания тощей папки. Дородное тело дамы, упакованное в стёганую курточку ядовито-розового цвета и похожее на гигантский надувной матрас, так угрожающе наклонилось над нашим главным педагогом, что я невольно съёживаюсь.
– Ах, Олег. Хорошо, что ты пришёл, – Александра Потаповна выражает вселенскую радость. – Он у нас бессменный победитель олимпиад, будущий писатель, надежда литературы. Её палец скользит по папке, будто читает шрифт Брайля.
Женщина-матрас радуется моим успехам: "Наверное, вы будете современным Львом Толстым". Делаю вид, что стесняюсь, тоже напялив на лицо лучшую из коллекции улыбок. После операции я могу делать это довольно профессионально.
– Иван Анатольевич и Мария Ивановна хотели бы пригласить тебя к себе в гости, – завораживающе журчит директриса. – У них домик тут недалеко в экологически чистом месте. Курочки, коровки…
– А платить сколько будут? – невежливо перебиваю, подкручивая колёсико микшера. "Делать деньги вот так, пальцем щёлк и деньги в банк", – врывается пещерный вой Моргенштерна, разбивая робкую надежду просителей новых рабочих рук.
Иван да Марья спешно ретируются, Потаповна, укоризненно покачав головой, отправляется их провожать. На столе остаётся раскрытая папка с небрежно написанной фамилией "Соколенко Олег Владимирович".
Любопытство словно толкает меня в спину. Чувствуя себя героем шпионского боевика, мгновенно щёлкаю страницы и к возвращению хозяйки, безмятежно нацепив наушники, скромно сижу в уголке на стульчике.
– Ну зачем ты так, Олег? Хорошие люди. – Потаповна спешно прячет папку в сейф. – Ведь главное для человека что?
– Дом и семья, – с готовностью заканчиваю предложение и, стараясь не топать, покидаю административное помещение.
– И наушники сними наконец, клоун, – слышится вслед пожелание руководства, что я, конечно, делать не собираюсь.
Остаток дня пролетает и смешивается с вечерними сумерками. Вспоминаю об информационном улове только после отбоя. Телефон с готовностью открывает галерею.
Сорок недель, вес, рост. "Богатырь, однако", – радуюсь за себя. Листаю странички. Бумажечка, скромно притулившаяся за "сквозным расщеплением неба". Женским старательным почерком заявление от Соколенко Н.И. на имя главного врача, начинающееся со слов: "Прошу оставить моего ребёнка в родильном отделении…" Ну не новость, конечно. Иначе что бы я тут делал. Взгляд цепляется за адрес, выкручиваю зум до максимума. Сердце предательски заходится в лихорадочном танце: Я! Знаю! Этот! Дом!
Он в трёх шагах от меня. Между университетом железнодорожников и облезлым магазинчиком с оставшейся от социализма надписью "Продукты". Интересно, помнит ли там кто-то непутёвую Соколенко Н.И., одной закорючкой обрёкшую свой слегка некачественный плод на взросление в государственных пелёнках с рисунком "минздрав"?
Ночь встречаю в беспокойстве и твёрдом намерении наведаться по указанному адресу…
Статное здание, гулкая лестница, четвёртый этаж, тяжёлая дверь с огромным, как у Циклопа, глазком. Звоню, решив сориентироваться по ситуации.
– Вы волонтёр? – старушенция в выцветшем халате с порога не даёт мне даже открыть рот. – Что же вы так долго добирались? Я вот здесь всё написала, что купить, и не забудьте про аптеку.
Скатываюсь по лестнице, сжимая в руках список и сине-зелёную купюру.
"Вашей бабушке, – провизорша вглядывается в рецепт, – какая дозировка нужна?" Помогаю разобраться, попутно узнаю, что божий одуванчик натурально носит фамилию Соколенко. К бьющемуся сердцу добавляется канкан в голове: "Неужели нашёл?" Если так пойдёт, скоро стану человеком-оркестром.
– Мария Владимировна, – представляется бабуленция, сменившая хлопчатобумажный халат на блузку с пышным бантом.
– Олег, – по-гусарски щёлкаю несуществующими каблуками кроссовок. – Ваш заказ и сдача.
В приступе галантности ловлю себя на мысли, что готов даже приложиться к высохшей лапке хозяйки, и с готовностью принимаю приглашение испить чая. Последующий час обрушивается на меня информационным потоком, что Гулька-домработница, уехавшая в свой Бишкек, осталась за закрытой пандемией границей, что неработающая филармония действует отрицательно на тонкую музыкальную организацию человека, навсегда связавшего себя с музыкой.
Узнаю, что единственный сын с семьёй живёт в Венеции и навещать часто не может. Просчитав расстояние между Сибирью и Италией, соглашаюсь, демонстрируя готовность иногда забегать, чтобы скрасить "одиночество вздорной старухи", и даже диктую номер телефона.
Следующие три месяца пролетают практически незаметно. Несколько раз в неделю посещаю Марию Владимировну, став равноценной заменой заложницы пандемии Гульки. После решения злободневных хозяйственных проблем обязательно принимаю участие в традиционной чайной церемонии. Бабуля рассказывает о музыке, вспоминая о рукоплескавшей ей публике, о покойном муже-профессоре, объехавшем со своими лекциями полмира. Оказывается, что в анамнезе (в этом я почти уверен) имеются две сестры с исконно русскими именами: Вера и Любовь. Забавно. Видимо, я не подошёл им под имя Надежда?
…Неумолимо подкатывает Новый год. Пестрят письмами для Деда Мороза окна детского дома. Актовый зал обзаводится красавицей-ёлкой. Увильнув с утренника, покупаю в овощном ларьке самый большой и красивый ананас. Нюхая его шершавую поверхность, решаю, что именно сегодня расскажу всё бабе Маше. О том, что усилиями врачей я превратился в нормального парня и меня не нужно стыдиться, о том, что в душе я всегда хотел иметь семью и дом, в котором меня ждут. И о том, что я очень счастлив, что нашёл эту "вздорную старуху".
На звонок дверь распахивается как-то неожиданно быстро. На пороге высоченная девица в футболке с ярким принтом. Взгляд упирается в капот "мерседеса".
– А вы, наверное, волонтёр? – равномерно работая челюстями, спрашивает обладательница коня от немецкого автопрома и устремляется в глубину квартиры. Плетусь за ней, гадая: Вера это или Любовь.
В комнате многолюдно. За накрытым столом восседает потенциальное семейство: бабуля, мужчина и женщина.
– Волонтёр, – немногословно сообщает девушка-машина.
– Как интересно, – выдавливает приветливую гримасу женщина-мать. – Мария Владимировна нам уже все уши прожужжала о своём новом помощнике.
Киваю и, чтобы не молчать, спрашиваю: "Вы уже вернулись из Венеции?"
Не понимаю, почему образуется веселье.
– "Венеция" – это жилой комплекс. Минут десять, если без пробок. У нас там рай, но это не Италия. Мама опять фантазирует, – папаша снисходительно смотрит на меня моими глазами.
– Надеюсь, она вам уже успела рассказать о крутой карьере? – Вера-Люба прекращает жевать и подключается к диалогу. – Не верь, понты это. Она всю жизнь в детском саду на пианино бренчала.
Родственнички заходятся в одобрительном смехе, бабка молчит, мимикрируя под цветочный орнамент.
Понимая, что моё присутствие напрягает, начинаю прощаться, ссылаясь на неотложные дела.
– Сколько мы вам должны за услуги? – маман тянет руку к изящной сумочке.
Ответив, что всё оплачено фондом помощи любителям музыки, устремляюсь к дверям. С сожалением мне вслед смотрит только ананас.
…Детдом гремит праздником. Везде музыка, смех. На скамейке хмурый Вовчик доедает сладкий подарок: "Сходил?"
– Сходил, – сажусь рядом, разворачивая предложенную конфету. Кота из неизвестного дома не видать. Видимо, под ёлкой загадывает желания.
– И чё?
– Не они это. Ошибка.
– Бывает, – Вовка по-философски краток. – Найдёшь ещё.
Киваю. Надеваю наушники. Слушаю тишину.
Одиночество – это же ведь не всегда плохо?..