Восьмистишия


* * *

Душа до капли молодая.
Ей время, деньги — все равно.
Она восторженно играет,
Как недозрелое вино.
Она и смерти не боится,
Отважно прыгает в зенит
И, как ребенок светлолицый,
Всю жизнь игрушками звенит.


* * *

Зачем мне бабочка, зачем?
Зачем ее пыльца?
Внимательность ее очей,
Румяный цвет лица.
Не пожелаешь и врагу
Такую вот юдоль,
Всю жизнь за бабочкой бегу,
Чтоб взять ее в ладонь.


* * *

Ты поэт, платан, ты даже выше.
А еще немножечко Сенека,
Как-то по-есенински ты вышел,
Очумев от инея и снега.
Веткой машешь. Я бегу на почту,
Пальцы тру, припухшие от клавиш,
А весной ты по-кошачьи почки,
Потянувшись с хрустом, выпускаешь.


* * *

Кузнечик цвиркает так цепко,
Да так, что за сердце берет.
А рядом золотится церковь,
Как будто это в каплях мед.
Туда приду, росой умоюсь
И положу на сердце крест.

А на окошке стайка моли
Мой детский шарфик мирно ест.


* * *

Ведь сказки ночью оживают,
Лопочет шумный их народ
И утром лезут, как в трамваи,
Опять в картонный переплет.
Лягушка, облачаясь в бисер,
Седлает мой велосипед.
А рядом — легкий профиль лисий
С корзиной, полною конфет.


* * *

Старушки проходят легко
И щупают небо губами,
Как будто у нас на Кубани
Не воздух разлит — молоко.
Зачем и куда собрались?
Наверно, под Пасху молиться.
Их крытые облаком лица
От ног уже оторвались.


* * *

Проснулся мир, немыт, нечесан.
В нем — старина и простота,
Как корочка горбушки черствой,
Полученной из рук Христа.
И нет другой счастливой доли.
И ни о чем, и ни о ком —
Глядеть, как дождик мир отмоет
Прямым, шумящим гребешком.


* * *

Подснежник — желтый светофор.
Явись, зеленый цвет,
Лягушек оголтелый хор,
Которых лучше нет.
Явись, загадочность сосны,
И почерневший стог,
И прыткость призрачных машин
На скатертях дорог!


* * *

Давно я городской почти что,
Но не допетрю, не пойму,
Зачем я валенок подшитый
Храню всю жизнь в своем дому.
Тот самый, детский, тот, который,
В котором было хорошо,
В котором зрели помидоры,
Зеленоватые еще.


* * *

За тридевять земель —
Я, прыгая, кричу —
Летит воздушный змей,
И я за ним лечу.
Да, да, лечу себя,
Спасаясь от обид.
И полчище собак
За мною вслед летит.


* * *

Смелый заяц сушит уши,
Ветер щупает усы —
Навевает ветер ужас
Автолесополосы.

Он застыл. Визжат и режут!
Не асфальт — сплошной дурдом.
И курлычет рыжий леший
В телевизоре моем.


* * *

Ну вот и всё, меняю почерк,
Давно уже лишился сна.
Как клен, потяжелев от почек,
Идет-гудёт. Опять весна!
И звезды шевелят бояркой,
И это чудо неспроста.
Одна из звезд горит неярко,
Как будто тросточка Христа.


* * *

Нам всегда не хватает мая.
Вот прошел он. Совсем. Уже.
Мы нисколько не понимаем
Мимолетность его в душе.
Май прошел. И рубаха душит.
Донимают сухие дела,
А ведь лапка сирени в душу
И не верится... что плыла.


* * *

Летний дождь, спине щекотно.
Солнце дышит, как калач.
Все ушло бесповоротно,
Хочешь — смейся, хочешь — плачь.
Я с тех пор непромокаем,
Как сухой, весь в жилах плот.
Сторона моя родная
Так близка, что сердце жжет.


* * *

Медовая горбушка
И всё кругом в меду.
И на коленях Пушкин
Со сказкой про Балду.
На бельевой веревке
Мальчишечьи трусы.
И волосы морковки
Все в капельках росы.


* * *

Без плача, без лишнего звука,
С лопаточкою в руке,
Девчонка калечную куклу
Хоронит в холодном песке.
Озябшие ивы промокли,
Полощется речки слюда.
А куклу нашла на помойке
И вот притащила сюда.


* * *

А что же, что же будет вскоре,
Под утро или же в обед?
Рассыплет у дворов цикорий
Цветы, как фантики конфет.
Коса, приткнутая в сарае,
Ей будет лет этак пятьсот.
И будет родина босая
Плясать и плакать у ворот.


* * *

Спят лягушки, как царевны,
В занавешенном пруду,
Ветер пробует напевно
Камышовую дуду.
Чудеса весной как в цирке.
Солнце светит из-за спиц —
То на старом мотоцикле
На рыбалку мчится принц.


* * *

А дождик ворона отмыл,
Он стал кристально-черный,
Как старый пузырек чернил,
Как юноша проворный!
Сидит, скукожился, как вор,
Как будто он украл
И этот дол, и этот двор,
И солнышка овал.


* * *

Привет, знакомый муравей!
Не бойся, я объеду.
Тащи горбушку поскорей
К веселому обеду.
Вся муравьиная братва
Поднавострила ложки,
И даже встречная трава
Подвинулась немножко.


* * *

Спит смиренно юркий велик,
Спрятав волосы под руль.
А на небе, там, где берег,
Звездный выступил патруль.
Клен смежил уста и вежды...
Но не спится до зари
Вере с лучиком надежды,
В утлой маечке любви.