МЕЖСЕЗОНЬЕ

Проседают снега, и когда-то, не сразу, не вдруг,
Но однажды настанет такое желанное лето.
Не гляди на меня с укоризной, неласковый друг.
Я уйти не могу. Я останусь с тобой до рассвета.
Межсезонье... Апрель запоздал в этот сумрачный год.
К Благовещенью могут грачи не вернуться на гнёзда.
Ледоход начинается... Только какой ледоход?
В зимнем небе горят в полыньях отражённые звёзды.
И на сердце твоё не приходит шальная весна.
И не бродит в берёзах апрельская терпкая брага...
Мне бы только суметь умыкнуть из медвежьего сна
Ту, которой готова с печальным сонетом бумага.
Слышишь, талые воды напевную песнь завели?
Обнажились прогалы земли, и за светлыми днями
В старый Овстуг вернутся из дальних краёв журавли,
И растаявший пруд, словно луг, процветёт лебедями.
Что имеем — недолго в стихах с посвященьем храним.
Потеряем — и память забьётся в мучительном плаче...
А Россия стоит, словно Третий — незыблемый Рим.
В ней любовь не живёт, или просто зовётся иначе.


ЛЕБЕДИ ТЮТЧЕВА
(Размышления в Овстуге на 215-летие великого поэта)

Над Овстугом властвует Брянска зима.
Осталось в минувшем дождливое лето.
Как странно: здесь “Боре” живёт “от ума”,
Родившись в усадьбе другого поэта...
Хозяина нет. Он уехал давно,
И вряд ли до срока прибудет обратно.
Залито чернилом столешниц сукно,
На пледе в шкафу — от подсвечника пятна.
Россия хоть Третий, но всё-таки Рим.
В ней веет дыхание Божьего Духа...
Неужто сдадут Севастополь и Крым?
Неужто настанет разор и поруха?
Что толку в записке, которую царь
Не смог процедить оловянным прищуром?..
Над Овстугом тучи, сгущается хмарь...
И полнятся мысли тоской и сумбуром.
Тяжеле вериги — поэтов судьба
В России, покрытой морозною пылью...
Но гордо в щите родового герба
Распластаны лебедя белые крылья!
Их выводок плещет в заветном пруду
И ходит эскадренным строем по кругу...
Я к ним попрощаться с поклоном приду
И горького хлеба отрежу краюху.
А нежность...
Пусть нежность останется там —
В чугунном затворе усадьбы ограды.
В небрежно доверенной тайне — листам,
В которых поэту — не надо пощады!


ВОЗВРАЩЕНИЕ...

Полуночный шелест ледостава.
На деревьях — иней бахромой.
Ельник, как последняя застава
Между чернотропом и зимой.
Я ещё стою на чернотропе,
С белою щетиной в пол-лица.
Замерзая, всхлипывают топи,
Так и не поверив до конца
В смертный саван, тот, что без обмана
Расстилает первая метель...
Но “выходит месяц из тумана”,
Словно детства солнечный апрель.
Обернусь назад, где за холмами
Там, где дым Отечества плывёт,
Я бежал босым навстречу маме,
Начиная в будущность полёт.
И кружа со стаей снегириной
Над страной, где зреют зеленя,
Нёс на шее образок старинный
Тот, что мать надела на меня,
Веря в то, что, совладав со тьмою,
Сполохами звёздного венца
Снегири вернутся в дом — зимою,
Чтоб остаться с прошлым, до конца...


ЗМЕЕНОСЕЦ

"Змееносец – тринадцатый знак Зодиака"
Тихо канут мгновенья в зыбучий песок.
Прорастает полынь меж забвенья камнями.
И горчит, и вскипает берёзовый сок,
Собираясь в потир — поминаньем о маме.
Оттого и не весел изменчивый май
Каждый раз, оступаясь на тёмном пороге,
От которого мама — в заоблачный край
Уходила к отцу по пустынной дороге.
По дороге из звёзд, облетевших с небес
И усыпавших битыми гранями лужи.
Так роняет листву разноцветную — лес,
Присягая декабрьской, губительной стуже.
И рождённый под знаком, неведомым ей,
Обозначенным ныне клеймом “Змееносца”,
Сын остался один — и свернулся, как змей,
Не согревшись от хладного зимнего солнца.
Только память о мае жива до сих пор.
И дрожит, не сменившись, змеиная кожа,
По которой прошёлся смертельный топор,
Разделив эту жизнь, как Прокрустово ложе.
Эту жизнь, разделяя на “после” и “до”,
Всё, что “до”, помянув литиёю во храме,
Змееносец на Еорнее выйдет плато,
Млечный Путь проторяя в Элизиум, к маме.