О том, что он умер, Пётр Петрович Бляхин узнал в Сбербанке, куда пошёл выяснять, отчего заблокирована его карта. О том, что она заблокирована, Пётр Петрович узнал ещё при жизни, когда на пятую попытку расплатиться в "Пятёрочке" на него разоралась вся очередь. На покойников так не кричат, особенно как расплывшаяся дамочка с переспелыми дынями вместо грудей, стоявшая в конце. Наличных не хватило, да и не могло хватить – пенсия перечислялась на карту, а откуда же тогда наличные. Разве что из банкомата, так банкомат был далеко за углом, в отделении Сбербанка, так опять же карта… Выложив безучастной кассирше обратно пакет "Кадарки"*, сосиски и любимый хлеб на пшеничной закваске, Бляхин, подгоняемый в спину ласковым взглядом дынной мадам, покинул магазин.
В Сбербанке, как нарочно, был перерыв, хотя очередь уже дежурила и там, и Пётр Петрович прожил ещё час с небольшим.
– Но… позвольте… Вы же… того! Вас же… Вы же… – Глаза кассирши расширились до размера линз её очков, хотя Бляхину показалось, что даже больше.
– Вы же, мы же, ну же, едрёна копоть… Почему карта не работает?! Я уморился туда-сюда бегать!
Кассирша, не ответив, пошла за старшей смены. Старшая оказалась много моложе и без очков. Посмотрев в компьютер, куда тыкнула пальцем кассирша, старшая побледнела.
– Э… паспорт ваш можно?
Бляхин полез в карман пиджака – паспорта не было, наверное, остался дома на трюмо.
– Мне что, домой за паспортом топать, едрёна копоть? – начал нервничать Бляхин. – Я домой вообще-то обедать шёл. А чем обедать-то?!
Старшая и кассирша переглянулись. Наконец старшая решилась.
– Пётр Петрович… Вас же Пётр Петрович звали… зовут… так?
Бляхин хотел снова возмутиться, но почему-то охрип.
– Что – кх-кх – значит "звали" – кх-кх?
– Так вы… того… умерли, – ожила кассирша.
Теперь глаза расширились у Бляхина. Даже не от самой новости, а от того факта, что на том свете тоже есть Сбербанк. Или уже на этом? Или ещё на этом? Бляхин потряс головой.
– Послушайте. Я ветеран труда, у меня пенсия…
– Вашу пенсию мы отправили обратно в собес, – холодно заявила старшая, собираясь уходить. – Вам туда нужно обратиться.
– Там разблокируют? – спросил Бляхин и только сейчас понял нелепость вопроса. Заодно и нелепость своего положения. Очередь за его спиной начала шумно вздыхать. Не доводя её до кипения, как давеча в "Пятёрочке", Бляхин ретировался.
В собесе очередь была достаточно большой и медленной, чтобы Бляхин успел сходить за паспортом. Сидя в коридоре, он крутил его в руках, перелистывал страницы и даже понюхал – словно эксперт, оценивающий хорошо сделанную фальшивку. С фотографии на него смотрел он сам, только лет на двадцать моложе. Взгляд был хмурый, даже суровый – под стать нынешнему настроению. Всякие пометки были на месте. Вот штамп о браке, хотя Пётр Петрович уже пять лет как овдовел. Вот запись о детях. Пётр Петрович вздохнул. Детей было двое – две дочери. Обе давным-давно дважды замужем, а старшая, кажется, уже трижды. Отца навещали редко, звонили в основном на день рождения, а после смерти их матери – и то через раз. Ну что поделаешь, родительское сердце в детях, а детское – в камушке, как в присловье говорится. Вот отметка о группе крови, резус-фактор – положительный. Вот штамп о снятии с воинского учёта – отслужил уж своё – вот последняя регистрация. "Что значит – "последняя"? – одёрнул сам себя Бляхин. – "Последняя по времени" – нужно говорить. Не веришь же ты в самом деле…" – Тут в кабинет позвали следующего. Следующим был он.
Женщину за столом Бляхин знал. Имя у неё было торжественное – Олимпиада. Причёска соответствовала имени и чем-то смахивала на олимпийский пьедестал. Отчество было обыденное, поэтому его он не помнил. Олимпиаде он был тоже знаком, за много лет работы лица и имена пенсионеров прилипали к её зрительной памяти, как ракушки к днищу старого сухогруза.
– А, Пётр… Петрович, если не ошибаюсь? – улыбнулась Олимпиада. – Вычет какой или пособие оформляем?
Бляхин подумал было, что пособие бы ему не помешало, но тут же вспомнил, зачем он здесь.
– Тут какая-то странность… карту заблокировали.
– Так вам в Сбербанк нужно.
– Я как раз оттуда. Они несут чёрт знает что. Умер, говорят.
Олимпиада перестала улыбаться.
– Кто умер?
Пётр Петрович почесал затылок.
– Ну, в общем… я умер, едрёна копоть.
Это прозвучало как явка с повинной. Олимпиада без улыбки стала похожа на полковника милиции. Взяв паспорт и набрав данные на компьютере, она пристально взглянула на Бляхина.
– Странно… действительно умер.
Бляхин молча смотрел на Олимпиаду. Говорить стало неуместно. Олимпиада снова набрала что-то на компе, потом стала звонить в ЗАГС, милицию и бюро ритуальных услуг. Через полчаса ситуация прояснилась, но не облегчилась. Около месяца назад отдал концы полный тёзка и однофамилец Бляхина из соседнего дома, и кто-то из соседей почему-то дал участковому его, живого Бляхина, адрес. Участковый взял это на веру и проверкой себя не утрудил. Теперь у Бляхина была не только квартира в самом бедном районе Екатеринбурга – Железнодорожном, но и могила на самом престижном Лесном кладбище. Почему покойный Бляхин сделал такую посмертную карьеру, живой Бляхин гадать не стал.
– Ну и как мне, едрёна копоть, того… восстановиться? В живых, так сказать?
Олимпиада (Семёновна, вспомнил отчество Бляхин) покачала пьедестальной причёской.
– Даже не знаю… помереть у нас легко, а вот обратно… По документам, я имею в виду.
– Так документами сыт не будешь… на что мне питаться-то? Продуктами?
Олимпиада стала звонить в Пенсионный фонд, но телефоны горячей линии холодно и равнодушно отбивались короткими гудками. Через полчаса, когда в дверь заглянул уже не один страждущий из очереди, Олимпиада прекратила безнадёжное занятие и положила трубку.
– Вот что, Пётр Петрович. Вы пока напишите заявление в Пенсионный фонд, мы его отсюда отправим. А в милицию уже сами.
– О чём заявление? Что я не умер?
– Ну не воскресли же. Пока, во всяком случае. Не здесь, в коридоре, там столик специальный.
Пётр Петрович хотел по инерции спросить про образец заявления, но осёкся.
Бумагу он написал с пятого раза. Выходила какая-то чушь. Вдруг возникло опасение, что вместо восстановления его в правах живого выкопают того, мёртвого. Бляхин переписал понятней. Но читалось так, что он жалуется на маленькую пенсию. Потом, что на дорогую могилу. Потом жалобы уступили место требованиям конституционных прав, что замывало конкретный вопрос. В конце концов, рассердившись, Бляхин написал коротко и зло:
"В милицию.
Вам нужно быть внимательней, вы похоронили вместо меня не того. Дойду до Верховного главно… суда!"
Воскрес Пётр Петрович через месяц, хотя Олимпиада сделала своё дело раньше – карту разблокировали в конце следующей недели. Старшая дочь неожиданно откликнулась переводом по почте (паспорт покойника там по какой-то почтовой инерции почему-то приняли), чем спасла отца в первые, самые голодные дни возвращения в мир живых. Это придало воскресению особенно трогательный оттенок, Пётр Петрович даже прослезился, получая деньги. Посетив захоронение опередившего его двойника, Бляхин долго курил и думал о вечном. Хотя такая путаница со смертью, говорят, к долгой жизни, Пётр Петрович чувствовал на коже могильный холодок до самого ужина.
В отношении участкового завели служебную проверку, но обошлось – в прокуратуре над заявлением Бляхина смеялись три дня, пока в городе не объявился какой-то новый маньяк, и проверку спустили на тормозах. По представлению той же прокуратуры суд аннулировал запись в актах гражданского состояния по факту его смерти, и Бляхин ходил с гордостью древнегреческого Сизифа, обманувшего самого Аида. Но аннулированием дело и закончилось, в компенсации за моральный вред судья отказал, не усмотрев нравственных страданий в деле и душе Бляхина. Не сказать про жизнь, но смерть прошла впустую.