Прошло сорок лет с тех пор, как Юрай Оборин уехал из Парижа. И думал, что навсегда. Однако я не стал бы рассказывать эту историю, если бы не ряд обстоятельств, которые Юрай не мог предугадать и тем более объяснить.
Родители Юрая родились уже во Франции. Родители его родителей эмигрировали из России через Константинополь и Болгарию. Так они оказались в Париже.
В тридцатые годы они были близки с начинающим тогда писателем Гайто Газдановым. Снимали комнаты друг против друга в длинном коридоре последнего этажа шестиэтажного дома, где не было ни лифта, ни входной двери.
Платон Степанович в Петербурге держал небольшое издательство с собственной типографией. И когда он понял, что всё закроют и отнимут – а наступили именно такие времена, – они с Ольгой Аникандровной решили всё оставить и бежать куда глаза глядят.
В те годы, до Второй мировой войны, а потом и после, эмигрантов соединяла любовь и ностальгия к родным берёзам и одновременно ненависть к новой власти.
После войны свой пыл и негодование они смягчили и стали интересоваться жизнью соотечественников. Несмотря ни на что, каждый имел своё отдельное, иной раз – резкое мнение. Шла жизнь, и других вариантов не было. Как-то привыкали к стране, её укладу.
Сын их, Роман Платонович, родился за год до войны, в мае сорокового. А когда в Советском Союзе отмечали первый полёт человека в космос, в апреле, семья Обориных праздновала свадьбу Романа и Бриджит. Через год у них родился сын. Назвали его Юрием, в честь Гагарина. На французский лад – Юраем.
Оборин Юрай Романович родился 15 мая 1962 года. Счастье в семье длилось недолго. Под Рождество родители мальчика Роман Платонович и Бриджит погибли в автокатастрофе.
Юрая забрали к себе Платон Степанович и Ольга Аникандровна. Они с достоинством продолжали жить и воспитывать внука. Не жаловались ни на жизнь и, тем более, ни на Бога. Молча несли свой крест.
Платон Степанович разменял восьмой десяток. А вот о точном годе рождения Ольги Аникандровны никто не знал. В каких-то документах она была ровесницей Эйфелевой башни, в других – лет на десять младше. Однако речь не об этом. Они поставили на ноги внука и умерли друг за другом в августе 1980 года, когда в Москве шла Олимпиада. Успели посмотреть невероятно пышное и богатое открытие Игр. Это французские поклонники Александра Галича поставили когда-то и ему, и Обориным сконструированную умельцами антенну, которая давала возможность смотреть телевидение СССР. Хоронили Платона Степановича и Ольгу Аникандровну вместе – муж умер на следующий день после жены, было почти как в сказке: "...и умерли они в один день..."
Юрай к тому времени окончил французскую школу, но дальше не смог продолжить учёбу из-за похоронных и поминальных хлопот.
Вскоре власти муниципалитета Парижа помогли Юраю, по его просьбе, вернуться на родину предков.
В Орле жил его двоюродный дедушка Иннокентий Степанович. О его рождении знал Платон Степанович, но они так никогда и не виделись. Долгие годы писали друг другу письма, слали фотографии, но не случилось братьям встретиться воочию.
Иннокентий Степанович был несказанно рад решению Юрая вернуться на Орловщину.
В Орёл Юрай прибыл поздней осенью. Осень была такой тёплой и такой нездешней, что радовала тихую и скучную жизнь. К этому времени обычно в городе уже лежал снег, который до весны держал область в холоде и в долгих воспоминаниях о былой благодати.
Юрай окончил медицинский и стал лучшим кардиологом в России. Не потерялся в лихие девяностые, а в нулевые подтвердил свою высокую квалификацию кандидатской степенью.
Он много ездил по миру, в основном по латиноамериканским странам. Его звали – и он бывал на всевозможных симпозиумах в Италии, Испании, Германии. Вот только Париж оставался каким-то странным образом недосягаемым. То ли Юрай сам обходил стороной город детства и юности, то ли судьба не подпускала бередить затянувшиеся раны. Возвращение в Париж причинит боль от осознания расставания и разлуки со всем тем, что было ему так дорого.
Однажды Юрай списался по "Фейсбуку" со своим школьным другом. На поездку его уговорил именно Гийом. Отпуск Юрая совпал с началом марта. Недавно наступивший високосный год не изменил его планы. Юрай не был суеверным. Он любил раннюю весну и проводил отпуск в поездках по стране. В прошлом году посетил наконец Байкал. Впереди был Париж. Его исчезновение из города давало ему свободу от назойливых предложений женского пола. Ещё бы! Первый праздник весны создавал у девушек много ожиданий – это то, что Юрай никогда не любил.
.Воздух Парижа был густым и пряным, как и много лет назад. Небо, будто вдохновение и ностальгия, – иссиня-голубого цвета. Даже знаменитые художники не могли добиться такого цвета на своих великих полотнах. Поселился Юрай в отеле "Лувр", в нескольких шагах от самого музея. Сюда он много раз ходил с Платоном Степановичем.
В три часа пополудни, вызвав такси, Юрай отправился на русское кладбище Сен-Женевьев де Буа. Это было в часе езды от отеля. Здесь покоились родители Юрая, которых он не мог помнить, и незабвенные бабушка и дедушка. Кстати, Юрай к ним всегда обращался по имени и отчеству. Так он привык с самого раннего детства.
Могилы были ухоженны, и лишь редкие лучи пока холодного мартовского солнца играли на граните и мраморе. Было тихо, безмолвно. И только весенние птицы пытались вступить в диалог. Каждый год Юрай оплачивал уход за могилами родных. О чём он думал, встретившись через столько лет с теми, кто был так значим и так далёк от него большую часть жизни?
Тишину и молчание прервал звонок мобильного. Это звонил Гийом, который на следующий день должен был заехать к нему в отель. Юрай прошёл к выходу мимо могилы Бунина. Вспоминал, как Платон Степанович подолгу стоял и, кажется, о чём-то спрашивал писателя. Они были знакомы с Иваном Алексеевичем, ходили в гости к Гайто Газданову. Платон Степанович помнил отъезд из Франции Владимира Набокова. Он много читал и ценил всех троих, не понимая, какие внутренние склоки и страсти были между ними при внешней благожелательности. Не найдя могилы Гайто, Юрай направился к выходу.
Он возвращался в отель на двухэтажном поезде. Сверху обзор был как панорама в старом широкоформатном кино, снятом ещё на плёнку. Деревья за эти годы так вымахали, что перекрывали вековые дома.
Приняв в отеле душ, Юрай готовился к ужину. Возвращаясь в номер за забытым портмоне, он встретил молодую женщину. Она держала в руке бутылку красного вина и попросила помочь открыть её, обратившись на хорошем французском. Юрай взял бутылку. У него всегда при себе был многофункциональный швейцарский перочинный нож.
Ему показалось, что он уже где-то видел её – вероятно, на стойке портье при заселении. Вдруг показалось, что это было в поезде при возвращении в город. А может, на кладбище, думал он. Нет, не смог вспомнить. Так был он сосредоточен весь день на своих планах.
Девушке было около тридцати, она была хороша собой и как будто несколько настороженна. Было понятно, что приезжая – туристка. Но откуда? В Париже уже начали поговаривать о начавшейся пандемии. Однако в сводках новостей этот вирус был не в первых строках.
Номера их были рядом, дверь была открыта. Юрай занёс бутылку, поставил на журнальный столик. А пробку положил рядом, на блюдце. Девушка взяла второй фужер, и Юрай не стал отказываться. Чувствовал ли он предстоящую лёгкую интрижку между двумя скучающими?
С того вечера и до утра следующего дня между ними произошло всё. К полуночи, благодаря звонку коллеги Юрая из Орла, они поняли, что оба из России.
Лиза, так она представилась, должна была прилететь с мужем. Они жили вместе всего несколько месяцев и расписались без свадьбы в конце прошлого года. Срочная работа супруга по завершению нового жилого дома стала причиной, по которой он не мог лететь с Лизой. Борис – так назвала мужа Лиза – уговорил её не отказываться от поездки, где всё уже было расписано по часам. Сегодня была Джоконда, она же Мона Лиза, и другие великие в Лувре.
Верно говорят: иногда лучше вот так провести жаркую ночь без обязательств, чем строить отношения, придумывая всевозможные правила игры и несусветные истории.
Будучи вдвое старшее её, Юрай чувствовал себя впервые влюблённым. Энергия и страсть этой ночи зачёркивали несколько лет его сексуальных утех. Здесь было совершенно другое. Новое и настоящее. Они, как два магнита, не могли остановиться, будто у обоих всё было внове. Все углы её небольшого номера хранили ароматы их тел и парфюмов: от терпкого Гермеса, до загадочного и многообещающего Ямамото. Несмотря на прошлое обоих, каждый в душе понимал, что это начало чего-то нового.
Уснули они под утро. Юрай не стал возвращаться к себе в номер. Какая была разница, где досыпать. Рано утром Лиза собралась и вышла, оставив ночного гостя у себя. У Юрая в полдень была запланирована встреча с Гийомом. А уже вечером, окрылённый ночной сказкой, Юрай спешил в отель. Своими планами он не поделился даже с Гийомом, другом детства.
Гийом нашёл Юрая в хорошем расположении духа, и это его радовало. Они не вспоминали свои юношеские шалости, да и у кого их не было в четырнадцать лет? Гийом давно разведён, жена и дочь живут отдельно. Он по-прежнему посещает ночные клубы, откуда всегда возвращается не один в свою холостяцкую квартиру.
Юрай узнал у портье, что мадам Пилигина час назад покинула отель и уехала в аэропорт. Ни записки, ни номера телефона она не оставила.
В тот же вечер Юрай слёг и три дня не выходил из отеля. На звонки Гийома не отвечал. Отправил ему сообщение, что сам выйдет на связь. А через несколько дней во Франции, как и во всём мире, началась пандемия. Рейсы Аэрофлота были отменены.
Юрай продолжал жить в отеле вот уже четвёртый месяц. С Гийомом он связывался только по Скайпу.
Однажды старый портье сжалился над постояльцем и сделал Юраю копию с копии паспорта Пилигиной. Она, Елизавета Владимировна Пилигина, 29 апреля 1989 года рождения, проживала в Санкт-Петербурге. Была учителем французского языка в одной из городских школ. По "Фейсбуку" Юрай начал собирать сведения о Лизе через её друзей. Стало известно, что в конце июня Лиза уволилась с работы и уехала к себе в Ангарск. С мужем Борисом развелась. Её коллега, учитель испанского, вот как вспоминала Лизу: "Летящая, всегда радостная и вдохновенная, верная себе и своим чувствам". Такой её запомнили в школе...
Юрай вернулся в Россию только в конце июля. Найдя Лизу в Ангарске и дозвонившись её матери, он узнал страшное. Несколько дней назад Лиза умерла – по-прежнему свирепствовала пандемия. Анна Константиновна, мама Лизы, ещё спрашивала о чём-то Юрая, но он не нашёл в себе сил продолжать разговор.
Юрай вышел в яблоневый сад, посаженный ещё Иннокентием Степановичем, опустился в плетёное кресло, откинул плед и уснул от боли, от слёз, которые постепенно его начали душить. Помнится, это было на Яблочный Спас.
Вот уже столько времени прошло, и осень такая же тёплая, как тогда, когда Юрай впервые приехал в эти края в надежде на единственно верное решение.
На своё возвращение.

Начало весны в России всегда одинаково, как на картине Саврасова "Грачи прилетели". Та самая картина из школьной программы крепко и навсегда засела в памяти, словно пейзажный реализм жизни, хотя на самом деле это пронзительный взгляд художника на зарождение нового, на надежду и будущее, как послание, которое пока на грани между зимой и весной. Смотришь на картину и, кажется, вдыхаешь запах февральского снега и лошадиного навоза одновременно.
Теперь уж нет того саврасовского поля. Вместо старого каменного храма громоздится новодел, как и по всей Руси. Не растут деревья, а значит, и грачи больше не прилетают в эти края. Строится новый город, и странно – людей не становится больше, а жить им по-прежнему негде. Видимо, каждая пара хочет жить отдельно, как в "европах". И кто ещё вспомнит, как жили люди годами, а то и всю жизнь, в больших коммуналках, иногда из восемнадцати комнат, с одной неуклюжей кухней и удобствами на всех?..
Таких небольших городов в России нынче много. Собственно говоря, город – это одно название. Никакого производства давно нет. Школа да колледж. За высшим образованием надо ехать в областной центр. Всё вокруг будто неуклюжая графика чёрнобелого кино. Уныло и беспросветно.
Прошло полтора столетия с приснопамятных времён написания картины. А ранняя весна всё так же неумолимо набирает силы.
Каждый день в полдень Антон возвращался из колледжа. В свои пятнадцать он и в областном-то центре бывал пока считаные разы. Жизнь была ровной, без трагедий и без особых праздников. Жил с матерью и отцом на первом этаже, в старом фонде. Дом явно нуждался в капитальном ремонте или вообще в сносе. Это было что-то из послевоенных построек, когда ещё не настроили пресловутых хрущёвок.
Отец Антона, Афанасий Кириллович, последние годы болел и был прикован к кровати. Врачи не говорили ничего определённого ни о диагнозе, ни о перспективе его выздоровления. Каждый день Антону надо было приготовить обед, покормить отца, а также отнести еду матери на работу.
Он любит отца, с удовольствием готовит и кормит его. Отец к этому привык и каждый раз ждёт сыновьей заботы – Антон обязательно поправляет повыше придавленную подушку, чтобы отцу было удобно.
Были у Антона и друзья, но отношения между ними складывались неровно, или, скорее всего, они были приятельскими, ненадёжными, если не сказать поверхностными. Юношеский трёп, фантазии о сексе, когда в их годы желаемое выдаётся за действительное. Курили, пили. Но это не про Антона. Похоже, что он лишний, и чего ему тут с ними особенно делать?
В свои пятнадцать лет Антон был не из хлюпиков: высокий, крепкий. Года два назад он был ещё рыхловатым, но турник и ежедневные отжимания ладно скроили его фигуру. Он любил ходить во двор недалеко от школы, где можно было заниматься самостоятельно.
В тот день Антон вышел из дома, положив в пакет контейнер с незамысловатым обедом. Двор был безлюдным. Старики спали после обеда, дети были ещё в школе.
В этом городе что-то всё-таки строили. Пятиэтажки из кирпича росли ближе к окраине. Скоро сюда будут заселяться новые жильцы. Однако без отделочных работ дом вряд ли смогут сдать к сроку.
Мать Антона, Зоя, работала в бригаде с гастарбайтерами, которые вот уже много лет работали на стройке и доводили до ума наспех построенные дома. В бригаде был и молдаванин, и киргиз, и таджик, и узбек.
В пятиэтажку Антон вошёл тихо. Его не заметили – мать и один из рабочих были увлечены прелюдией, ведущей к иным отношениям. Ну что тут сказать – мать была ещё молодой женщиной, изголодавшейся по мужской ласке, не растратившей ещё свою женскую суть. Молча оставив пакет с контейнером, Антон ушёл. Его появление явно было несвоевременным и нежелательным. Однако сын уже в таком возрасте, что мог отличить флирт матери с чужим мужчиной азиатской внешности от шутливых намёков.
Домой Антон возвращался другой дорогой, неудобной, но короткой. Лиза ждала его у подъезда. Они – ровесники, их отношения шли к более близким. А может, уже и были?
Эта встреча явно была для Антона некстати. Ещё бы! После увиденного ему надо было прийти в себя. Иначе чего он с размаху, на пустом месте завёлся, да ещё до такой степени, что Лиза в слезах ушла в сторону железной дороги, хотя её дом был совсем в другой стороне?
Недолго он посидел с компанией, кажется меньше часа, и вскоре молча ушёл. Дружки даже не заметили его ухода, так они были заняты своими тинейджерскими разборками.
.В начале недели умер отец. То ли перестал бороться с болезнью, то ли действительно сердце имеет свой ресурс. Ничего не изменить, зачем это ещё анализировать?
Прошли поминки. Стоял портрет отца. Мать оделась в траур. Антон весь вечер молчал. И при гостях, и когда все уже разошлись.
Что теперь его жизнь? Кто он? Из головы не выходила история с матерью... Лиза. Как быть с ней? Зачем он сорвался на неё?
Весна без приглашения входила в свои права. Возвращались птицы, но это явно были не грачи. Мелкие и беспородные птахи. Деревья ещё стояли без раскрывающихся почек, однако их ветки уже явно наливались новой силой. Шла жизнь своим чередом. Без войн и побед. Рутина была хроническим диагнозом времени и этих мест.
Антон мылся в душе как после тяжёлого рабочего дня. Намылился и долго стоял под струёй. О чём он думал? Какие планы строил? Собирался ли куда-то? Этого никто не знал.
.Сначала казалось, что он у себя дома. Но, выйдя из ванной, он оказался в комнате Лизы, где на разложенном диване лежала она. Счастливая и сладострастная. Конечно, у них был секс. Первый ли?.. Об этом знали только они. Лиза смотрела на него так, будто разглядывала каждый сантиметр крепкого тела, которое чуть раньше доставило ей несказанное удовольствие. Запах Антона, оставшийся на её груди, волновал по-прежнему.
Антон медленно одевался: сначала носки, потом трусы, штаны. Подошёл к окну и долго смотрел куда-то вдаль. Взял видавшую виды футболку в руки и молча вышел.
Уже опускались сумерки, заканчивался обычный день, которых было в его жизни не счесть. Откуда-то пахло жареной картошкой и подгоревшим луком, борщом и рубленым чесноком. Антон шёл от Лизы в неизвестном направлении.
Это был субботний вечер. "Горько, горько!" – в соседнем доме раздавались выкрики подвыпившей свадебной компании. А потом начинали отсчёт, как будто разговаривая с кукушкой. Считали громко и долго. Так долго, что во дворе другая часть компании, не дождавшись окончания, запустила фейерверк в честь молодожёнов.
Впереди была ночь.
Холодный март не сдавал свои права.
Время подснежников ещё не наступило.
2021 г.