ПРИОСТАНОВИСЬ У ИНОКОВКИ

Жизнь — дорога, и без остановки
Поезд мой летит куда-нибудь.
Приостановись у Иноковки —
Воздуха заветного вдохнуть.
В янтаре медовых зверобоев
Шустро проскользнув, вернусь в вагон,
На свое сиденье голубое,
Зверем, обреченным на загон.
Ты моя бесцельная дорога,
Летняя привычная беда.
В черноземы погрузить бы ноги,
Чтобы не отмылись никогда.
Без звериной не прожить сноровки.
Ноги оплетают сорняки.
Приостановись у Иноковки,
Мне б напиться счастья из реки.
На окно молюсь, как на икону,
А в глазах от скорости рябит,
И шумит мне вслед река Ворона,
По-вороньи, горестно шумит.


* * *

Обвенчай славянскими стихами,
Я в твоих стихах хочу сгореть.
Замираю, плачу и стихаю,
Мыслями пускаясь в круговерть.
Город мой в цветах и птицах тонет,
Звездная намокла в небе ткань,
Но не дождь, а кровь дрожит в бутоне,
Кровоток, взрывающий гортань.
Камень к камню, содрогнулись вместе.
Единенье — это как стихи,
Словно нарожденье новой песни
В почках пробудившейся ольхи.
Растянулись стены, как гармони.
Я молчу. О, как молчится мне!
Пряные гераневые корни
Тихой песней вьются по стене.


ГУСИ

Детство пахнет картошкой вареной,
Кострецом на зазубринах вил,
Нашей тихою речкой Вороной
И плотвою, что брат наловил.
Детство пряное; блеклые маки
Отцветают на грядке в росе.
Мы бежали в траве без оглядки
И травы не жалели совсем.
На просторном лугу, чуть подальше,
От суровых гусей убежав,
Мы лягушек ловили бесстрашно
И гоняли пупырчатых жаб.
Замолчали крикливые птицы,
Заросли осокой берега.
Лишь лягушка из сказки мне снится,
И свирепое чудится "га!".
Гуси, гуси! Да пусть бы кричали,
Пусть колола бы пятки трава,
Лишь бы речка как раньше журчала
Там, где бабушка вечно жива.


В ЭТУ ЗЕМЛЮ

В эту землю кротко отцветаю
Лепестком воскресшей тишины.
Если ждать тебя, то как с войны.
В вишнях сад, и плачется, как в мае.

Вербы слов боятся содрогнуться,
Мир натянут трепетно, как лук.
Я боюсь теперь других разлук,
Из которых можно не вернуться.

Странная родная сторона,
Бедное надколотое блюдце,
Так хочу теперь к тебе пригнуться,
Лептою оставив семена.

Мир, как слезы детские, правдив,
А другие разве столько значат?
Сын родится — Родина заплачет,
Никуда еще не проводив.


В МАЕ

Пусть смотрит день зеленым взглядом
И не спешит листвой шуршать,
Но вздрогнет вдруг моя душа
От завтрашнего листопада.

Тот, кто крылат, всегда гоним,
И потому все птицы правы.
Как нервно шелестели травы,
Когда вчера я шла по ним!

Те травы ранят все острей,
За то, что я их принимаю.
Быть может, ивы плачут в мае
От листопада в сентябре.


* * *

Разве плачу о многом? —
О доме, как радость, зеленом,
О рассаде на окнах, об утре с теплом молока,
О слегка потемневших, намоленных старых иконах
И о близких (ведь все еще живы пока).

Там расписана печь петухами,
В садах подморожены астры,
И огромной вселенной висят "золотые шары",
Занавески на окнах, все так же, мягки и цветасты,
Первый снег, словно скатерть, лежит от Горы до Муры.

Разве моря прибой ароматней домашнего хлеба,
Первых яблок, насыпанных ловко в карман?..
Где-то та же черемуха все еще падает с неба
Первым снегом, и полдень все так же румян.

Разве это нельзя — по-весеннему окна расцветить
И увидеть в них старый любимый наш сад,
Там, где самые в мире счастливые дети
Не мечтают пока оглянуться назад?