Александр Архангельский. Русофил. История жизни Жоржа Нива, рассказанная им самим. – М.: Издательство «АСТ», Редакция Елены Шубиной, 2020. – 282 с.: ил. – 2000 экз. – (Счастливая жизнь).

Книга Александра Архангельского «Русофил. История жизни Жоржа Нива, рассказанная им самим», вторая в его серии «Счастливая жизнь», кажется текстом, развивающим актуальный для текущей литературы вопрос «Кто есть автор?». О «Русофиле» хочется спросить, кто всё же его написал – знаменитый французский славист или известный российский литературовед.
В предисловии «Кто такой Жорж Нива» Архангельский представляет читателям своего героя («Если есть на свете непридуманные русофилы, то один из них – Нива». И пытается определить жанр своего повествования. Здесь и начинаются загадки.
«…Это не размеренные мемуары, а динамичная биографическая повесть, написанная как бы от лица рассказчика. С его личным взглядом на историю, далёким от научной точности, зато переносящим читателя в гущу событий», – пишет Архангельский. Но далее он опровергает разговорный оборот «как бы от лица рассказчика», намекающий на имитацию авторской речи и даже фактографии: «Мы беседовали с Жоржем много лет… прежде чем решили собрать его рассказы воедино. Тут важны не только подробности… но образ героя… узнаваемая речь». Выводы: в основе книги лежат подлинные воспоминания Нива, они максимально соблюдают особенности его слога. Более того: «Одновременно с книгой выходит её аудиоверсия, но не начитанная актёром, а записанная голосом самого Жоржа…» Опять спрошу: кто есть автор «Русофила»?
Я ранее рецензировала книги Архангельского, но этот вопрос возник впервые. Роман «Бюро проверки» – художественное произведение с явной авторской волей в построении сюжета и текста. Сборник статей «Герои классики. Продлёнка для взрослых» – трансляция мыслей и взглядов литературоведа на предмет. Изучение и постижение классики для Архангельского стоит на трёх китах, и один из них – внимание! – «присутствие» автора в тексте. В парадигме писателя автор – не просто создатель, но и полноценный участник текста, начиная с «сентиментального созерцателя» в «Бедной Лизе» Карамзина, продолжая ироничным повествователем в «Евгении Онегине» и заканчивая «странствующим рассказчиком» в «Герое нашего времени». На этих трёх столпах произведения русской классики с явным присутствием автора не заканчиваются – «Русофил» тоже в их ряду. Но кто в структуре этого (авто)биографического романа в рассказах сам Архангельский, согласно его же собственной классификации?..
Последующие главы неторопливо шествуют «от Адама и Евы» и ставят в центр зрительского внимания фигуру Жоржа Нива. Безусловно, это он рассказывает: «Я родился в Клермон-Ферран. Это столица региона Овернь в Центральном горном массиве… Ничто не предвещало ни моих занятий русским языком, ни пожизненной связи с Россией», – вспоминает о том, как в его детстве вокруг все пели, о своей бабушке по отцу – некрещёной еврейке Жанне («первой во Франции женщине-математике со званием «агрегасьон», то есть с правом преподавания»), о «страхе иудейском» в период становления нацизма, о начале войны и об освобождении… Эта личностная интонация держится на протяжении всего повествования, сохраняя индивидуальность и неповторимые черты. Среди них – внимание к деталям и стремление чередовать трагические эпизоды с бытовыми, смешными, лирическими – что одухотворяет чтение. Однородный строй речи и сосредоточенность текста на интимных переживаниях развеивают сомнения: автор этого объёмного рассказа – Жорж Нива, Георгий Иванович по-русски. Его изложение событий проходит через все этапы послевоенной истории СССР, к которой Нива был причастен. На мой взгляд, «советские» страницы, от студенчества в МГУ до перестройки, – наиболее живые и интересные в повествовании. Это и сам Нива понимает: «Моё отношение к России, конечно, связано с моей биографией. Потому что то место, где ты оказываешься, когда тебе двадцать с небольшим, – важнейшее». Уважения достойно, что никакие злоключения Нива не отменили любви к нашей стране; на ней не сказалось даже то, что в 1990-е его дочь Анн, известная журналистка, пропала в Чечне и была освобождена лишь с помощью Березовского.
«Записки» Нива заканчиваются на современности. Завершаются неожиданным переходом от воспоминаний к их осмыслению – через болевую тему Сандармоха и судьбу Юрия Дмитриева. «Свободолюбивый консерватор», по определению Архангельского, Нива не смешивает отрицание террора и симпатию к России, но считает сохранение исторической памяти, тем паче столь мрачной, важным историософским делом. Его позиция: «Память надо привить младшему поколению не для того, чтобы они проклинали своих отцов или дедушек, а для того, чтобы они просто знали, что доля зла в их историческом опыте есть… Это необходимо, чтобы молодой человек понял: он тоже живёт в истории и должен будет её менять». Точку зрения я бы назвала нетипичной для русского ума, который часто кидает в крайности.
Но какова же функция Архангельского? По-моему, он тут не рассказчик, а публикатор оригинальных воспоминаний слависта. Автором Архангельский выступает в части научно-справочного аппарата: хроники «Что за чем» и свода имён «Кто есть кто»; и, видимо, мнения, что биография Жоржа Нива, тесно связанная с Россией, – несмотря ни на что, счастливая жизнь.