ПТИЦА-СЛАВА

Спохватился, а жизнь на исходе —
у последнего края стою.
А давно ли носило в народе
развесёлую славу мою?!
И подумаешь, годы считая,
мол, теперь-то не всё ли равно?
Слава — птица залётная, злая,
не летит на простое пшено.
Я её полюбил, как родную,
за размах позолоченных крыл,
приманил на казну дорогую,
из серебряной плошки поил.
Сколько было с тех пор позабыто
по дорогам в иные миры!
Сколько выпито! Сколько пропито!
Камнем кануло в тартарары!
Спохватился у самого края
и стою, как последний дурак…
Что ж теперь ты, моя удалая,
раскудахталась яростно так?!


* * *

Старый поэт областного значения —
грустный масштаб для маститого гения.
Всё же не спился и жив.
Не отрицая возможность спасения,
курит умеренней, а в воскресение
пиво берёт на разлив.

Не обучился надёжной профессии,
не наварился на хитрой концессии,
в партию власти не зван,
и оттого без особой депрессии
месяц от пенсии тянет до пенсии,
муз и чернил ветеран.

В библиотеке села отдалённого
глянет со стенда, ему посвящённого,
на юбиляра в упор
фото юнца, никому не знакомого,
злого, уверенного, одарённого:
— Выполнен ли договор?

Что же, судьба до итога не пройдена,
тихая струнность души не расстроена,
и свой бесхитростный стих
слово за словом, стараясь, выводит он —
всё же читает вся малая родина,
не принимая других…

* * *

Часы, минуты — как их мало,
И думы, думы о былом…
Всё снимки прошлые искала
В комоде стареньком своём.

Нехитрый скарб перебирала,
Как утешалась от обид.
Невестка толстая ворчала,
Что много света нагорит.

Она задумалась немного,
Рукой махнула на дела
И, в новом платье, у порога
Оставив тапочки, ушла.

И странной виделась разлука:
Стоит комод, но из угла
Уже ни шороха, ни звука.
И снова день… Она ушла.

Как будто соль купить забыла
Или ещё чего купить
И дверь тихонечко закрыла,
Чтоб никого не разбудить.

ИНКУБАТОРСКИХ ВЕДУТ!

Я помню, как шагали с песнями,
И были все мы на виду.
Кричали вслед ребята местные:
— Вон инкубаторских ведут!

На нас показывали пальцами,
А мы в ответ им — языки.
Готовы были и подраться мы,
Но лишь сжимали кулаки.

И так под взглядами-иголками
Шагали мы плечом к плечу
По улице Максима Горького
До памятника Ильичу.

Там, как по щучьему велению,
Мы дружно становились в ряд.
А пацаны кричали Ленину:
— Вон интернатские стоят!


ЧЕРЁМУХА

На улице серо и сыро,
Тропинки листвой занесло.
Черёмуха странницей сирой
Скребётся ветвями в стекло.
На рваной промокшей одежде
Заплаты углами пестрят.
Родимая, где же твой вешний,
В цветах белоснежных наряд?
Стучишь, как незваная гостья,
Устав на исходе пути,
И резко срывают лохмотья
С тебя проливные дожди.
Ни удали прежней, ни силы…
Неужто и юность моя
Похожею странницей сирой
Стоит за окном у меня?

* * *

Всё это не о тебе, но для
Тебя, мой далёкий друг.
Здесь небо всюду — куда ни глянь, —
Лишь небо одно вокруг.

Здесь ветер носится, теребя
Не простыни — паруса.
Весь этот город — он для тебя…
А вот для кого ты сам?

Позволь же выпить живой воды —
Небесной и дождевой
За то, чтоб не заросли следы,
За то, чтоб ты был живой…

И этот город, и ты, о ком
Я снова пишу и для
Кого тот замёрзший в горле ком
Земли и сама земля.


* * *

Всё встанет на свои места,
И чем не шутит чёрт!..
Вода у Чёрного моста
Течёт, течёт, течёт…

Склонилась ива над мостом
До самых до перил.
Я долго помнила о том,
Что ты мне говорил.

От ветра гнётся и дрожит
На берегу осот.
Вода бежит, бежит, бежит,
Печаль мою несёт.

Скрипит на каждый новый шаг
Прогнившая доска.
Неужто всё и будет так?
Тоска, тоска, тоска…

Я Чёрный мост, как будто храм,
Ночами стерегу.
А как тебе живётся там,
На дальнем берегу?..

* * *

Мы по жизни ходим, как по морю,
Выше только небо и мечта.
Позади — утихнувшее горе,
Впереди — встающая волна.

Мы, порой, свою приметив гавань,
И её не можем сохранить.
Вёсла — для того, кто хочет плавать,
Компас — для того, кто хочет плыть.


* * *

А людям чёрное и белое к лицу
Идёт, пожалуй, всем без исключенья,
И тонкости такого совпаденья
Покажутся пустыми мудрецу.

Но чёрное охотней выбирают,
Едва ли из желания форсить,
Скорее оттого, что понимают,
Как светлое не просто сохранить.

* * *

За поворотом — тихие сады,
уютный домик, чайник со свистком,
сверчок, прохлада, бархат лебеды
и крошки хлеба мышке под столом.

За поворотом — тоненький ручей
от слив, промытых в синеньком ведре,
и пыльный пёс, и общий, и ничей,
оставленный не нами в сентябре.

За поворотом влажная гроза,
пришедшая к нахмуренному дню,
и девочка с косичками назад
и пыльными ладошками к дождю.

За поворотом долгий, долгий день.
И я смотрю в него который год,
в грозу, в дождём прибитую сирень,
в судьбу, к которой девочка идёт.


* * *

Поговори со мной про белый свет.
Про тихий день. Про розовость улыбки.
Про то, что, может, через тыщу лет
Мы перестанем совершать ошибки.

Поговори про радость бытия
С помытыми окошками в апреле,
Где всё не повзрослевшие друзья
Раскачивают старые качели.

Поговори со мною о тоске,
Которую приносит белый аист,
Где крошечная жизнь на волоске,
Но больше ничего не означает…

Поговори о маме и отце,
Которые становятся, как дети.
Я знаю, что случается в конце
На этой грустной маленькой планете.

Поговори… Но если одинок
Ты, как и прежде, в эру Водолея,
Иди ко мне, усталый тихий Бог.
Я слушаю тебя.
Люблю.
Жалею.

ЗДЕСЬ Я СВОЙ ЧЕЛОВЕК

Наши корни здесь,
Глубоко они в русской земле.
Как сорваться мне с этого места
В далёкие дали?

Без корней сердце высохнет,
Будет болеть и болеть,
И умрёт на чужбине
От долгой тоски и печали.

Понимаю лишь русский снег
Над тайгою певучей.
И по-русски здесь русла рек
Говорят со мною.
Здесь я свой Человек,
Здесь мой русский язык могучий!
Я наполнилась им
И срослась со своею страною.

И какой бы она ни была,
И какой бы ни стала,
В ней дыханье моё,
Восхожденье, покой и сила.
Если вдруг я уйду,
Чтобы жизнь начинать сначала,
Это будет моя голубиная Русь —
Россия!


ОДУВАНЧИК

Весел был, покуда солнцелик,
Улыбался небу и траве,
Оглянуться не успел — старик
С пышной сединой на голове.

Голова его — воздушный шар
Разлетится вдруг, как тёплый снег…
И он счастлив даже тем, что стар,
Не обижен на короткий век.

О полёте долго он мечтал,
Отраженьем солнца ввысь глядел
И на облако похожим стал,
Знать, так сильно этого хотел.

Одуванчик новый, золотой
Был на стебле, как на пуповине.
Шмель переполнялся теплотой,
Утопая в сладкой сердцевине.

Превращений тайна не видна,
Остаётся нам лишь удивиться:
Одуванчик — Солнце и Луна,
Одуванчик — облако и птица.

Башмаками по земле пыля,
Шар цветка так нежно держит мальчик.
Одуванчик круглый, как земля.
А земля хрупка, как одуванчик.