ЮРОДИВЫЙ СТИХА ВИКТОР УРИН
Виктор Урин был бесконечно изобретательным – технически, словесно, эмоционально; он придумывал всерифмовник, кольцевой акростих, трехбуквенник и т. д.
Слова, весело выбегая на поляны его стихов, перемигивались, улыбались читателю и складывались в такие занятные фигуры, что солнышко, казалось, улыбалось ярче.
Поэтическая изобретательность, вероятно, уступает техническим изобретениям, впрямую меняющим предложенный нам мир, но в смысле интенсивности внутреннего, духовного «делания», пожалуй, превосходит его.
Слова, весело выбегая на поляны его стихов, перемигивались, улыбались читателю и складывались в такие занятные фигуры, что солнышко, казалось, улыбалось ярче.
Поэтическая изобретательность, вероятно, уступает техническим изобретениям, впрямую меняющим предложенный нам мир, но в смысле интенсивности внутреннего, духовного «делания», пожалуй, превосходит его.
искры весомого, долгого, разного,
искры веселого, доброго разума
и засевать ими каждую пядь, —
не уставать.
Кто-то на взлете — ракетой запущен.
Кто-то, как сад без хозяев, — запущен.
Этот ласкает за пазухой нож.
Слушать их страхи, обиды и ложь
не устаешь.
искры веселого, доброго разума
и засевать ими каждую пядь, —
не уставать.
Кто-то на взлете — ракетой запущен.
Кто-то, как сад без хозяев, — запущен.
Этот ласкает за пазухой нож.
Слушать их страхи, обиды и ложь
не устаешь.
Весомое обязано быть долгим, и желательно, чтобы оно было разным – чтобы сочетались игра и искра, фантазия и реальность; чтобы смешение многого позволяло лучше оценить мозаичность яви.
Разумеется, Виктор Урин превосходно владел классическим стихом, чему подтверждение – его военные тексты: со сквозною болью и обнаженным нервом:
Разумеется, Виктор Урин превосходно владел классическим стихом, чему подтверждение – его военные тексты: со сквозною болью и обнаженным нервом:
Оборвалась нитка — не связать края.
До свиданья, Лидка, девочка моя!
Где-то и когда-то посреди зимы
Горячо и свято обещали мы:
Мол, любовь до гроба будет все равно,
Потому что оба мы с тобой одно.
Помнишь Техноложку, школьный перерыв,
Зимнюю дорожку и крутой обрыв?
До свиданья, Лидка, девочка моя!
Где-то и когда-то посреди зимы
Горячо и свято обещали мы:
Мол, любовь до гроба будет все равно,
Потому что оба мы с тобой одно.
Помнишь Техноложку, школьный перерыв,
Зимнюю дорожку и крутой обрыв?
Больше того, прорастая военными стихами своими к центру и сердцу трагедии, Урин обозначает своеобразным сомнением реальность происшедшего: неоспоримую, но такую зловещую:
Ботинки выпачканы грязью,
мы шли как будто бы во сне,
как будто все это в рассказе,
а не в действительной войне.
Седьмые сутки пот с лица,
и нет огней, и нет конца.
мы шли как будто бы во сне,
как будто все это в рассказе,
а не в действительной войне.
Седьмые сутки пот с лица,
и нет огней, и нет конца.
И все же главным в его литературном мире было – солнечное движение пятен слов, причудливо и прихотливо складывавшихся в поэтические строки…
Словно чудаковатость и даже некоторая юродивость были поставлены во главу углу: может быть, сознательно, а может, в силу специфической одаренности: в том числе и вечным, сияющим, солнечным детством.
Словно чудаковатость и даже некоторая юродивость были поставлены во главу углу: может быть, сознательно, а может, в силу специфической одаренности: в том числе и вечным, сияющим, солнечным детством.
Александр БАЛТИН