Весна и море

Когда так много позади
Всего, в особенности горя,
Поддержки чьей-нибудь не жди,
Сядь в поезд, высадись у моря.
И. Бродский
"Когда так много позади",
Что и весна уже не чудо,
А лишь теснение в груди
И лишний повод для простуды.

Когда так много позади,
Что ничего уже не ранит,
Весной так призрачны мечты,
Едва поманят и обманут.

Послушай Бродского, сойди,
Ступи опять на берег моря
И самому себе соври,
Года свои оставив дома.

Весна – мерило сил души,
Что раны, как и море, лечит,
Её способности к любви,
Последней и нежданной встрече.

Когда так много позади,
Что на лице нет гладкой кожи,
На море тёплое взгляни,
С годами стали мы похожи.

Оно морщинистой рукой
Разгладит душу и обнимет,
Накатит пенною волной,
Подарит счастье и отнимет.

Ты плачешь, щёки солоны,
Так время быстро пролетело,
Весной всё лето впереди,
А ты уже помолодела.

Греция, о. Крит, весна 2018-го


Друг потерялся

Потерянный пёс, что от дома отбился,
У места потери кругами носился,
Пытался взять след своей юной хозяйки,
Но нюх ослабел, слишком он испугался.

Он с этой девчонкой всегда неразлучен,
И уши торчком, когда вслух она учит
Уроки, что задали будто им вместе,
Когда она в школе, душа не на месте.

Вдруг кто-то обидит Алёну его,
А он не узнает о том ничего,
Забыл их представить – Алёна, Алиса,
Созвучьем имён, пёс уж очень гордится.

Ведь знает, что кошек гонять бестолково,
Но эта попалась такая оторва…
Дрожит бедолага, весь в слух обратившись,
Алёна, коль надо, всей школой отыщет.
Так тихо скуля и беззвучно рыдая,
Алиса, вдруг имя едва различая,
Услышала чудом, стрелою несётся
И лижет лицо, сердце бешено бьётся.

Нет радости большей от встречи с любимой
И счастье, и слёзы неукротимы,
Конец злоключеньям. Всё станет, как прежде,
Задания на дом учить будут вместе.

Прогулки неспешно, будь прокляты кошки,
И роскошь – в машине с открытым окошком.


Колодец

Я в поезде ехал, качало.
Унылый пейзаж за окном,
Зашла проводница, сказала,
Что чаю предложит потом.

Напротив соседка болтала,
Держа телефон у лица,
И мне почему-то казалось
Дороге не будет конца.

Чтоб нервы мои успокоить,
Пути монотонность унять,
Услышал, как будто бы, поезд
И будто бы начал сбавлять.

Неведомый мне полустанок,
Заснеженный двор и увал,
Из сумерек выплыл колодец,
Что с детства меня волновал.

Посмотришь в него с замираньем,
А он на тебя из глубин
Таращит свой глаз оловянный
И тянет магнитом своим.

Вращается бешено ворот,
Срывается цепь в темноту,
Как наш неприкаянный поезд,
И я в нём у детства в плену.


Отец

Сегодня видел старика,
Он шёл ходьбою скандинавской
Две палки эти волоча,
Ступал опасливо и шатко.

Черты лица заострены,
Морщин глубокие каналы,
Глаза вперёд устремлены,
Но напряженье в каждом шаге.

А рядом для страховки сын,
Седьмой десяток сам меняя,
С отца он взгляда не сводил,
Так смотрят лишь оберегая.

И в этом взгляде я прочёл,
Так явно это прозвучало –
"Как я горжусь, отец, тобой,
Весна опять тебя узнала.

Мне дорог каждый твой шажок,
А молод был, сносило крышу,
Ты мой ребёнок, я – сынок,
Противоречья здесь не вижу.

Ты гнуться никогда не мог,
Как стойкость мне твоя знакома,
И скандинавский марш-бросок
Пускай два круга возле дома".


Переклик

Флорида штат. Всем известный Майами,
Тёплые воды Гольфстрим,
Там, где весною цветёт жакаранда,
С небом поспорив самим.

Где-то совсем далеко на востоке,
На горизонт опершись,
Солнце встаёт тяжело и до срока,
Сакуре весть сообщить:

Что жакаранда едва лишь оделась
В матовый, влажный сапфир,
Вам ли соперничать двум одалискам,
Вам – ублажать этот мир.

В душу вливаясь рапсодией Листа,
Выстрелил почкой каштан,
Пахнут особенно первые листья,
Первый над Волгой туман.

В наших широтах иные красоты,
Глазу привычней они.
Пусть не поедем мы завтра в Майами,
Крокусы наши милы.

Богу роднее цветок приземлённый,
С холодостойкой судьбой,
Чтоб уловить аромат его тонкий,
Встань на колени с мольбой.

Или зарывшись в гроздья сирени,
Белый Рахманинский куст,
Звуки романса, трели свирели
В душу, как струи текут.

Грезятся нам дуновенья шальные,
Запахи с тех берегов,
Пусть они тоже давно не чужие,
Сердце черёмуху ждёт.

Эти цветенья похожи на звенья,
Мира большой переклик,
Бурных реакций цепных пробужденье,
Атомный век не для них.

Что нам делить? Красота бесконечна
И бесконечно хрупка.
Можно убить её глупо, беспечно,
Но руки прочь от цветка.


Счастье есть

Я бы хотел быть счастливым,
Только не знаю как,
Вдруг оно где-то рядом,
А я не вижу, дурак.

Счастье – воскресным утром
Кофе себе сварить
И из любимой чашки,
Пенку сдувая, пить.

Поцеловать ребёнка,
Пока ещё крепко спит.
Подросток, а думает взрослый,
Встанет, не разрешит.

Или едва проснувшись,
Слышать родителей смех,
Вытянувшись упруго,
Прерванный сон досмотреть.

Счастье – щёку подставить
Первым лучам тепла,
Речку рукою гладить,
Лёжа на бревнах моста.

Где-то в приморских скалах
Тёплый валун отыскать,
Древний свидетель вулканов
Телом своим обнять.

Здорово полем, вдоль леса
Мчаться, педали крутя,
И неожиданно встретить
В детской поре лося.

Счастье, хоть и не видно,
Всё обобщает одно –
Чувство наполненной жизни,
Что без любви ничто.

Тёмная ночь заоконная,
Поздно уже гулять,
Счастье – не часто, не звонко,
Раньше бы это понять.


Система координат

Мы в разных системах
координат.
Ты вовсе не куришь,
а я натощак.
Ты кофе с мизинцем
откинутым пьёшь
И часто над книгой
Слезу свою льёшь.
А я не читаю всю эту муру
И "Крейцерову сонату"
не выношу.
(Истерики мужа,
измены в корсете,
остались без матери малые дети.)
Мне бы пар горячей,
если это зима,
А летом и осенью дым у костра,
Но всё это лишнее,
скучно, банально,
когда я не вижу, как ты гениально,
откинув мизинца едва ноготок,
жжёшь губы и делаешь
первый глоток.
Когда же весною по берегу моря
ты ходишь в лохматости
с пальмою споря,
на голое тело в рубашке моей,
то нет никого
в этом мире родней.
Мы в разных системах,
Но где то в пути
Две линии жизни
друг друга нашли.