Издательство "Современник" образца 1978 года. В национальную редакцию входит высокий голубоглазый красавец лет сорока, в строгом костюме, ослепительно белой рубашке, затянутой галстуком, в начищенных до блеска туфлях и внимательным испытующим взглядом обводит редакционный кабинет. Ален Делон отдыхает!
Гость подходит к моему столу:
– Володя? Бояринов?
Я готов вытянуться по струнке и выпалить: так точно.
– Передреев, – представляется гость и протягивает руку.
Всюду и всегда Анатолий Передреев являлся на глаза уважаемой публики именно так: лёгкой походкой, чисто выбрит, с иголочки одет, подтянут и молодцеват, с гордо поднятой головой. Как сказала моя десятилетняя дочь, впервые увидев его на пороге нашей квартиры: "Точно штык на винтовке".
Конечно же, я был о нём наслышан; конечно же, читал и перечитывал; конечно же, мечтал встретиться и без обиняков, со всей своей беспартийной прямотой заявить: "Ваша хрестоматийная "Окраина", Анатолий Константинович, достойное стихотворение, но ваши "Ботинки" дороже и роднее. Они просты, но каким высоким слогом говорит эта вящая простота!.." Однако Передреев опустил меня с небес в лоно национальной поэзии: "Я принёс переводы ингушского классика Джемалдина Яндиева". И выложил на стол папку с тесёмками. Тут приоткрылась соседняя дверь и из начальственного кабинета показался Юрий Кузнецов, входящий в зенит поэтической славы, и без особых церемоний пригласил гостя к себе. Чувствовалось, что два крупных поэта знают друг о друге больше, чем мы о них. "И Передреев горько усмехнулся…"
Нельзя сказать, что Анатолий Передреев занимался переводами профессионально. Если так, значит, по графику, "по какому-то адскому плану", в строгих рамках объёма рукописи и времени, отведённого на перевод, чего поэт терпеть не мог. Анатолий Передреев имел право выбора и выбирал только то, что ему казалось созвучным и близким по духу. Чаще всего это были стихи друзей. Но и здесь был строг в отборе. Поэты, которых он переводил, обычно оказывались людьми трудных и даже трагических судеб. Сиротство, неприкаянность, тяга к родовому гнезду, военное лихолетье, вечное преодоление и над всеми испытаниями и бедами – материнская слеза и вечная любовь. За эти темы Анатолий Передреев охотно брался, и на это были особые причины. В последние годы собственные стихи давались всё труднее и труднее. Для тех, кто ждал новых откровений от Анатолия Передреева, каждое его стихотворение 70–80-х годов было свое¬образным знаком – "лёд тронулся". А "Баня Белова" стала целым событием. Словно какой-то непреодолимый барьер мешал его таланту воспарить, как прежде, на запредельной высоте. Приступая к переводу, поэт словно забывал про тормоза и отпускал в свободный полёт свой испытанный слог, позволявший новоявленному произведению стать классикой той национальной литературы, которую представлял автор. И мне всегда казалось, что в таких случаях Передреев надевал горскую папаху и парадную черкеску с кинжалом.
Этим же вечером. Мы входим под прокопчённые своды Пёстрого зала ЦДЛ. Накурено – хоть топор вешай. Шум и гвалт. Здесь едят и пьют. Здесь читают стихи и до одури спорят. При этом крикуны не слышат друг друга, надо успеть выговориться самому… Передреев на несколько мгновений замирает в своей кинематографической позе и нараспев произносит: "Фа-у-на".
И наступает момент, когда я смелею и спрашиваю, как мне кажется, очень даже тактично: "А что вы сейчас пишете, Анатолий Константинович?" Нет, не "горькая усмешка", а кривая улыбка и взгляд исподлобья отбивают у меня всякую охоту задавать наводящие вопросы. Но собеседник отвечает: "Пишу поэму "Чёрная дыра". Когда я задам вопрос через пару лет, прочитав новое стихотворение автора "Беспощадна суть познанья…", где царит "тяжкий холод чёрных дыр" и где "не с чёрною дырою, со звездою говоришь":
– Это ли пресловутая поэма?
Поэт отрицательно махнёт головой:
Нет. Стихотворение – о вечном… А "Чёрная дыра" о том, что нас ждёт. Будь проще…