Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Александр АНТИПОВ, Арсений МОЛЧАНОВ


Поэзия не терпит отлагательств


Оба представленных в этой подборке поэта ещё очень молоды. Хотя по поэтическим русским меркам уже мудры в экзистенциальном страдании, в осознании путей стихотворца в запутанном и дисгармоничном мире. Александр Антипов ткёт своё поэтическое одеяло из канонических нитей и прикрывается им от хаотичных бед современности. Арс-Пегас, напротив, работает на разрыв, на вскрытие всех литературных вен на глазах у читателя, как бы вопрошая: вытерпите это зрелище или не сдюжите? Но роднит их не только возраст, а стойкое ощущение того, что Россия не выживет без той томительной мимолётности душевного строя, из которой потом рождается поэтическая тайна. Они этой тайны и сыны, и солдаты, и защитники её первородства.
Максим ЗАМШЕВ

Александр АНТИПОВ

ПРОРАСТАЯ В ДЕТСТВО

* * *
Милая, это глупость,
Что я умру,
Даже когда я стану
Неосязаем.
Старые фото
Волей-неволей врут,
Но существуют
Вместо своих хозяев.

Старые фото
Передают черты
И никогда о будущем
Не пророчат.
Вспышка мигнула –
И по привычке ты
Замер в попытке
Собственного бессрочья.

Вот бы, как рану,
Память перевязать,
Сделаться копией
Мальчика с фоторамок,
Где у него
Честнее моих глаза,
Где вспоминать о прошлом
Смешно и рано.

Перед собой когдатошним
Я стою,
Осознавая: Боже,
Как время тонко!
Дети, взрослея,
Больше не узнают
Даже самих себя
На потёртых плёнках

И примеряют тени
Своих отцов,
Чтобы отцы всегда
Оставались живы.
Наша планета –
Чёртово колесо
С функцией
Обновления пассажиров.

Но, прорастая в детях,
Как новый сад,
Мы не сойти с неё
Получаем шансы.
Милая, это глупо –
Держаться за
Тех, кто не стал бы сам
За тебя держаться,

Тех, кто на старых фото
С тобой заснят,
Но от кого осталась
Живая пустошь.
Милая, я прошу до крика –
Держи меня,
Чтобы я верил в то,
Что ты не отпустишь.

Сердце возьми
И фото мои возьми,
Чтобы на фоне
Самых бедовых бедствий
Мы, как сады листвой,
Поросли детьми,
Как горизонт в закат,
Прорастая в детство.

Нам умирать с тобою –
Вообще никак,
Даже когда закружится
Старость вальсом.
Наша прямая суть –
Не застыть в веках,
Но продлеваться, милая,
Продлеваться

Вдоль поколений
Звуком имён своих
В детях,
что нашу молодость
Подобрали,
И узнавать себя,
Узнавая их
На отпечатках будущих
Фотографий.


* * *
В объятьях ламповых огней
В подземной клетке перехода
Играет парень о войне
На трёх аккордах.

Сползают пальцы по струне –
За уходящую эпоху
Играет парень о войне.
Играет плохо.

Гитару дёргая свою,
Поёт неряшливо, нетрезво.
Не так, как теноры поют
Под гром оркестра.

Иначе скажут – "без огня",
Законы музыки нарушив.
Но отчего же так меня
У горла душит?

Конечно, кто-нибудь другой
И лучше спел бы, и умелей.
А так под Курскою дугой,
Наверно, пели.

Серёга, Ваня и Петро,
Которых время обезличит,
Шагают в марше этих строк
Не канонично:

Едва выдерживая строй,
Так не похожи на героев.
А завтра Ваню и Петро
Фугас накроет.

На их могиле без креста
Не отыскать имён и званий.
Две похоронки, два листа –
Петро и Ваня.

Не в масть войне красивой быть –
Она имеет привкус рвоты.
И значит, должен говорить
Об этом кто-то.

Я не глотал свинец, и мне
Не плюнут в прошлое потомки,
Что ни черта о той войне
Не знали толком.

Здесь не салют, не ордена.
Но в переходе, в частоколе
Огней пропетая она –
Правдивей, что ли.

До перехода сузив мир,
Я повторяю, память раня,
Что всей страной сегодня мы –
Петро и Вани.

Их кровь сегодня – кровь моя.
Я ленинградец, киевлянин,
Я белорус, я русский, я
Смертельно ранен.

И ощущаю всё верней,
Что паренёк, срывая горло,
Играет нынче обо мне
На трёх аккордах.


Арсений МОЛЧАНОВ

АРС-ПЕГАС

Заходит в порт лихое судно

СОБАКА

я увидел в метро картину дурацкую:
собаке наступили на лапу в толпе,
переходил с Боровицкой я на Арбатскую
и думал, конечно же, о тебе.
собака села на платформу уныло,
но, увидев поезд, завиляла хвостом
и резвой трусцой в вагон заходила.
я пошёл к переходу и думал потом:
собаки и люди похожи как будто бы.
и даже не знаю я почему,
верю, что едет собака в Бутово
к псу любимому своему.


ТОЛЬКО

Супермаркет "АТАК",
Супермаркет защит.
Коль теперь всё не так –
Не взыщи, не взыщи.
Не бреди вдоль дорог,
Не сжимай кулаков,
Если где-то есть Бог,
Он не любит лохов –
Абсолютно один,
Обратившийся в дым, –
Ты его не суди,
И не будешь судим.
Поцелуй светофор
И шлагбаум обними,
Не вступай в разговор
Ни с какими людьми.
Не надейся на свет,
Но и тьмы не страшись:
Ада нет. Рая нет.
Только смерть есть и жизнь.


ЕЖЕСЕКУНДНО

Я жду тебя ежесекундно,
Я жду тебя ежевечерне,
Заходит в порт лихое судно,
Маршрут прокладывая верный.
Перечитал я Марка Твена,
И вдоль столичной Миссисипи
Иду в снегу я по колено,
А снег всё сыпет, сыпет, сыпет.
В метели прячутся флешбэки,
И им не скажешь: "Вы всё врёте!",
Я – твой Том Сойер перед Бекки
В квартире в центре или в гроте,
Я снова множу поцелуи
С тобой – я возвожу их в куб,
И вьюгу утреннюю злую,
И эту светлую тоску –
Люблю безмерно, безрассудно,
Стерплю уколы будней-терний,
Я жду тебя ежесекундно,
Я жду тебя ежевечерне.


МЕДОВОЕ

Я сыплю стихами, словно драже
Бросается сытый малыш,
Я сыплю стихами в крутом вираже,
Который иллюзия лишь.

И рифмы, как сыпь, застилают чело,
И Бог зарядил судьбомёт,
И если бы я уродился пчелой,
То вряд ли я делал бы мёд.

Я вышел бы прочь в пчелиный чил-аут
И пил бы всю ночь напролёт.
Наверное, я потому не пчела,
И жизнь моя, в общем, не мёд.


СИЛЬНЕЕ

Осень когтями вороньими
Срывает листву-иргу,
Ты и любовь – синонимы,
Иначе сказать не могу.

Вряд ли нас объегорит
Перемена слагаемых мест
В сумме всех аллегорий,
Аллюзий и антитез.

Лает ноябрь-стаффорд,
Брызжет снежной слюной,
Ты сильней всех метафор,
Потому что со мной.


ПО ПОЛКАМ

Поэзия – не грязь на одеяле
И не сплетенье юных потных тел,
Поэзия – когда тебе не дали
Того, чего действительно хотел:
Любви, богатства, пониманья, славы –
Ты заперт в одиночества вольер.
Поэзия – что твой язык шершавый,
К качелям примерзавший в январе.
Поэзия не терпит отлагательств,
Заснёшь – и канет стих в небытие.
Поэзия сильнее всех ругательств,
Когда ведут беседы о тебе.
Поэзия расставит всех по полкам,
И будут счастливы – и гений, и простак.
Идёт в саду поэзии прополка:
Я – самый крупный и назойливый сорняк!
…пусть вырвут с корнем гулкого поэта,
Но он успеет бросить семена!
И знайте, на обломках интернета
Светиться будут наши имена!

Ирина КОВАЛЁВА


"Жизнь, как подстреленная птица"


Пока ехали на Лазурный Берег, в голове проблесковым маячком всё крутилось тютчевское: "О, этот юг, о, эта Ницца!.. / О, как их блеск меня тревожит!" Глядя на сверкающие кресты Николаевского собора, я наконец произнесла эти строки вслух. "Жизнь, как подстреленная птица, / Подняться хочет – и не может…" – подхватила моя филологически подкованная дочь. Обе мы даже не могли представить, какое страшное, отсроченное на полтора века пророчество содержится в знакомом с детства четверостишии!

Дорога смерти

За спиной что-то громко, но не слишком убедительно – для взрыва! – громыхнуло. Музыка на Английской набережной оборвалась на полутакте, сменившись отчаянными криками и сухим треском выстрелов. Школьная подруга, с которой мы внезапно сорвались в Ниццу, никого не предупредив (родители до сих пор не знают, что мы были ТАМ), ошеломлённо сказала: "Ира, это теракт! Надо спасать детей!" Я схватила ладошку взрослой уже дочери, подруга, как маленького, взяла за руку своего 16-летнего сына, которому едва доходит до плеча, и мы кинулись в переулок, стараясь не потеряться в нервной толчее.
Ещё секунду назад такая уютная и безмятежная Ницца теперь превратилась в минное поле: не знаешь, где рванёт! Казалось, что город захвачен террористами: ведь на улицах не было ни одного стража порядка или военного! Не выли сирены полиции и скорой помощи: первые её кареты приехали на Английскую набережную спустя 40 минут – за это время многие из тех, кого можно было спасти, просто истекли кровью.
Невероятно, но факт: на сеющий смерть грузовик мы (как и большинство гуляющих) не обратили внимания, приняв его за фургон организаторов праздника. Раз для других машин шоссе вдоль Английской набережной перекрыто, а ему проезд разрешён, значит, он свой, – что можно было ещё подумать? Представить, что французская полиция пропустила на закрытую для транспорта набережную набитый оружием и взрывчаткой фургон имевшего судимость террориста, который прикинулся добрым мороженщиком, – такое точно не могло прийти в голову…

Последняя экскурсия

В Ниццу мы с дочкой собирались давно. Она окончила отделение художественного перевода с итальянского в Лит­институте и теперь учится в докторантуре в Генуе, откуда до Ниццы рукой подать. Мечтали пройтись по бунинским местам, прогуляться по Английской набережной, посмотреть Николаевский собор – самый большой православный храм за пределами России, но всё как-то не получалось. А уж когда во Франции начались теракты, и подавно оставили эту идею.
Но мечты иногда сбываются: за пару дней до 14 июля знакомые позвали нас с подругой на праздничный концерт, который в честь Дня взятия Бастилии давал оркестр легендарного оперного театра Ниццы. Это было абсолютно закрытое мероприятие для местной культурной элиты и официальных лиц. Вход только по приглашениям. И мы решили: надо ехать! Ведь шанс попасть на такой концерт и отметить 14 июля в Ницце, которая славится праздниками сказочной красоты, выпадает раз в жизни.
Забронировав апартаменты на ночь, утром 14 июля мы отправились из итальянской Лигурии на Лазурный Берег Франции. День был депрессивно серый, да ещё и вещи было деть некуда: приехали в Ниццу в час дня, а заселение в квартиру – только в пять вечера. Так и прошагали через весь город с чемоданом на колёсиках, забираясь всё выше и выше в горку до самого Николаевского храма.
Над собором сияло солнце, и такой он весь был радостно-прекрасный, такой былинно-сказочный, хоть и построенный по печальному поводу, что все мысли о плохом, все недобрые предчувствия мигом испарились. На ступенях усыпальницы старшего сына Александра Второго столкнулись со священником, пересказывавшим историю постройки церкви семейной паре: судя по всему, каким-то важным гостям, иностранцам с русскими корнями. Я им ещё позавидовала: вот бы нам тоже такую экскурсию провели! Как оказалось, жить им оставалось меньше семи часов…
По дороге к Английской набережной, в кафе, услышали английскую речь: две темноволосые и кареглазые девушки, очень красивые, объясняли официанту, что они армянки. Несколько часов спустя одна из них прикрыла своим телом детскую коляску…
84 погибших, сотни раненых – от этих цифр волосы встают дыбом. Утром 15 июля на Английской набережной, приведённой за ночь в порядок и огороженной красными лентами, взгляд то и дело натыкался на следы ночной трагедии. Тут пробитая пулей витрина, там – красный тапочек на асфальте. На подстриженных кустах – затоптанная кепка. Здесь совсем страшно – розовая пинетка. Детей на променаде было очень много, в том числе и совсем маленьких – их катили в колясках, несли на руках. А вот под этой лавкой – кожаная перчатка с руки байкера, который пытался остановить фуру, но погиб под её колёсами…
На станции в Санта-Маргарите (посёлке под Генуей) встретили попутчика, Дениса, с которым 14 июля ехали в Ниццу. Красивый, улыбчивый. Обрадовались ему, как родному: все эти дни гадали – жив ли? Оказывается, он ждал своих знакомых в нескольких кварталах от набережной и оказался вне зоны теракта. Ко мне, рассказывает, однажды подошла незнакомая женщина в электричке и сказала: у вас ангел-хранитель очень сильный, с вами ничего плохого не случится. Так оно и вышло!

Парад беспечности

В чемодане от тряской езды разлился тоник, испортивший вечернее платье. Подруга сказала: пусть сегодня это будет самым большим твоим огорчением! И как будто пожелание исполнилось: концерт был замечательный. Вот только долго ждали мэра, а потом еще образовалась техническая пауза минут в десять. Но если бы не это, концерт закончился бы минут на сорок раньше, и мы заняли бы позицию поближе к морю, чтобы посмотреть салют, и могли угодить под колёса грузовика. А так пришлось наблюдать пиротехническое шоу из-за чужих спин, стоя на клумбе рядом со светофором.
Фонари перед началом фейерверка выключили, только светофор мигал жёлтым глазом, пока в небе распускались огненные цветы немыслимой красоты! Когда салют закончился, дочь посмотрела на часы и сказала: "22.22 – можно желание загадывать!" А в 22.30 началась паника. Оставив еду, люди выскакивали из ресторанчиков, выпрыгивали из окон, боясь, что их возьмут в заложники, как это было в Париже. Мы тоже понимали, что в рестораны и отели забегать нельзя. А куда идти можно и нужно, спросить было не у кого.
Когда мы шли на концерт в седьмом часу вечера, на Английской набережной был парад: маршировала полиция пешая, гарцевала конная, проносилась с ветерком мотоциклетная, посверкивала синими мигалками автомобильная… Шли и ехали пожарные, а за ними натовские военные под французскими, евросоюзовскими и американскими флагами. Даже танк времён Второй мировой с белой звездой на борту и одетой в стиле сороковых девушкой на башне прошуршал гусеницами мимо нас. И три истребителя, как приклеенные друг к другу, спикировали вниз и унеслись в сторону моря.
Вся эта показательная демонстрация военной мощи происходила за три с небольшим часа до трагедии, а когда террорист 2,2 километра по набережной утюжил человеческие тела, никого из полицейских и военных поблизости видно не было. Те немногие, кто остался на дежурстве, судя по всему, растерялись не меньше, чем обычные граждане. Оцепление после парада распустили, а когда подняли по тревоге, на улице оказались полураздетые субъекты в майках и с кобурой под мышкой, от которых все шарахались: то ли страж порядка, то ли сообщник террориста – без формы не разберёшь.
Беспечность и отсутствие профессионализма французской полиции просто потрясают! Не первый ведь уже теракт не только во Франции, но и в самой Ницце! Если даже мы, когда ехали, не исключали его возможности, то местные власти-то о чём думали? Говорят, террористы осуществили здесь то, что им не удалось провернуть на Евро-2016, и что идея давить людей грузовиками не вчера к ним в голову пришла, спецслужбы были в курсе этой тактики, но спустили всё на тормозах.
Ночь провели практически без сна. А наутро увидели опустевшую Ниццу. Все заведения, включая парки и музеи, были закрыты. Жара стояла жуткая, а укрыться от неё было негде – из гостиницы нас выселили в 9 утра, до автобуса ещё 10 часов…
В аэропорт, откуда отправлялся наш автобус, пришлось идти пешком. Транспорт по набережной 15 июля не ходил, и навстречу нам тоже двигались туристы с чемоданами. Перед терминалом номер один столпились пассажиры: их эвакуировали из-за подозрительной сумки, забытой хозяином, а рейсы задержали.
Знакомый литератор по горячим следам трагедии в Ницце написал, что раньше она была для нас раем, но отныне станет символом террористического ада. Но ведь именно этого террористы и добиваются: чтобы в нашей памяти с этим знаковым для русской истории и культуры городом были связаны кровь, страх и слёзы, чтобы мы, люди, не чувствовали себя в безопасности. Но так, конечно, не будет. Даже скорбящая по погибшим Ницца прекрасна по-прежнему, и этого никаким подонкам не изменить.

НИЦЦА – ГЕНУЯ