В Москве бушевала весна.
Мрачные, бледно серые, похожие на выдоенное вымя коровы, обвислые грустные тучи, прорванные тяжёлыми затяжными дождями, вдруг потянулись, подгоняемые нетерпеливым ветром, к Северу, отчего стали похожи на ряды рваного, развешенного на невидимых верёвках стиранного-перестиранного белья. Но сквозь дыры уже начало просвечивать достаточно сильное, набирающее жгучие силы апрельское солнце. Стали распускаться нежные почки на усталых, измотанных вьюгами и обглоданных метелями ветвях. Деревья распрямляли спины и ветви-руки, ещё недавно пригнутые к земле таящими шапками серого в чёрную крапинку снега. По вычищенным от жидких сугробов мокрым тротуарам текли морозные ручьи, берущие начало в кучах сваленного на газоны отжившего своё серого снега. Опять заполонили Москву кучки разноцветных гастарбайтеров, усиленно машущих лопатами перед приходом "началника". Опять звонко застучали, зацокали по тротуарам лёгкие, словно снявшие тяжкие оковы, каблучки. Из людской серой массы, как из маленьких сжатых, охлаждённых, замороженных бутонов, под тёплыми живительными лучами, начали распускаться удивительные цветы – свежие весенние улыбающиеся лица. Из набухших почек, называемых Алиной попочками, стали прорастать ноги, руки. В общем, было всё так же, как и десять, и двадцать, и тридцать лет назад.
Весёлая, похожая на молодую своенравную, ещё никем по-настоящему не осёдланную и не объезженную кобылицу Алина, тряхнув гривой чёрных, пахнущих шампунем и вольным ветром волос, выскочила из дома и, радуясь солнцу, направилась в сторону метро "Новогиреево", размахивая новенькой чёрной сумкой. Но чем ближе она приближалась к станции, тем серьёзнее становилось её лицо, тем медленнее движения и грустнее глаза. Ей недавно позвонил Сергей (дней десять она собиралась позвонить ему сама, но не могла, трусила, откладывала этот звонок!), и предложил встретиться, сходить куда-нибудь – "посидеть", оторваться. И она, почувствовав нутром, что больше откладывать разговор уже некуда, согласилась. Тяжело улыбнувшись пробивающимся солнечным лучам, решила пройтись пешком по такой хорошей бархатной погоде, подумать, проветрить мозги. Назначила встречу в кафе на Таганке, возле метро "Марксистская". Сергей, постаравшийся не выдать удивления, ещё раз переспросил, где. Она ещё раз ответила и добавила, что пусть считает это ею прихотью.
До встречи оставалось хронически мало времени. Алина старалась не думать о Лёше, загружая голову предстоящим разговором с Сергеем. Итак, думало юное создание, вспоминая старый анекдот, он будет третьим. Почему третьим, а потому, что я уже двоих на хрен послала. Связь с этим очень состоятельным, но довольно жадным и самодуристым человеком надо прерывать. Хватит. А то он меня уже за свою собственность почти считает. Хватит одного Игоря, не считая Лёши, конечно. Надо постепенно привыкать к моногамной жизни. Ну, двое в крайнем случае… А если серьёзно, грех это, хотя я и не очень понимаю, что это такое. В книжке читала. Хотя, кому какое дело, с кем я живу и как. Живу-то правильно, можно сказать, почти по-христиански. Я не ворую, не убиваю, не насилую, что там ещё? Не укради, а… не лжесвидетельствуй… Кстати, надо бы и в Церковь начать ходить. А то крестилась уже много лет назад, крестик ношу, а в Церкви не бываю. Ладно, это успеется. Надо срочные, земные дела доделать, а Бог, надеюсь, простит и подождёт. Да, и не со зла я это, жить надо было. Выживать попросту. Легко быть святошей, когда в Москве живёшь, мама с папой есть, которые хорошо зарабатывают. И тебе ни пробиваться не надо, ни воровать. Ни собой торговать. А вот на моём месте как бы эти святоши поступили. В Махачкалу возвращаться? К этим уродам, которые готовы тебя то на куски порезать, то изнасиловать, то за сколько-нибудь баранов тебя купить или продать. Лучше повеситься... Да, кстати, на то, чтобы вернуться, и денег-то даже не было. Вот и кинулась, можно сказать, в объятья первого встречного. Хотя Петя оказался не плохим встречным… Да, и что я виновата, что на меня и здесь все внимание обращают… Буду женой или монашкой, тогда стану скромнее одеваться, дома сидеть с детьми. С детьми… Так хочется к кому-нибудь прижаться… Маленький тёплый комочек, такой родной-родной. И только мой. Ручками, ножками болтает, за нос хватает… Никому не отдам. Загрызу за него любого. Даже мужа? Даже мужа! Да и не нужен мне никакой муж, пожалуй! Ладно, до этого ещё дожить надо.
А сегодня главное порвать с Серёжей. И всё ему объяснить, а можно и не объяснять. Он всё равно не захочет понимать. И не щадить ни своё, ни его самолюбие. У него есть жена, деньги, много-много машин и всякой другой дряни. Не пропадёт. Ну да, он-то не пропадёт, а я? И я, надеюсь, тоже. Всё, как говорил капитан Жеглов, – Я сказал!..
…Она приехала в кафешку за пятнадцать минут до положенного времени, чего с ней практически никогда не бывало. Она всегда соблюдала неписаный закон поведения красивых женщин – если хочешь, чтобы тебя ценили, всегда снисходи до партнёра. Снисходи по-королевски. Пусть для него будет счастьем уже то, что ты пришла, соизволила явиться. Пусть ждёт, и тогда, может быть, будет вознаграждён. Она даст ему своё тело. А душой своей она и сама не владела…
Но сейчас Алине было не до игр, она волновалась. Села за дальний столик в углу напротив входа, прямо рядом с окном, из которого хорошо была видна улица с проезжающими и паркующимися машинами, и вход в метро. Ну, последнее, конечно, лишнее. Серёжа – крупный бизнесмен, и на метро не приедет, если, понятно, не поспорит на миллион долларов. Или на чью-нибудь красивую женщину. Было и такое, он ей рассказывал. Хвалился, что выиграл. Правда, тогда он не на метро катался, а, вырядившись бомжом, собирал бутылки на Площади трёх вокзалов. Зато потом, говорил, о-о-ч-ч-ень оторвался…
Бизнесмен опоздал на восемь минут. Её уже потрясывать стало. Как начать, что сказать? Все слова нужные позабыла. Сидела, пила кофе, и ни одна мысль не удерживалась в её кудрявой головке.
– Привет, скучаешь без меня?! – неторопливо и самодовольно взрослый солидный мужчина в блестящем, сером, очень дорогом костюме (в каком-нибудь там "BottegaVeneta" тысяч за сто пятьдесят) отодвинул стул и, махнув официантке, с вопросительно-утвердительной улыбкой посмотрел ей в глаза.
– Нет, – вдруг с какой-то уверенной силой и спокойствием легко выдохнула Алина, – наоборот, отдыхаю.
Она откинулась на стуле и закинула ножку на ножку, так, что из под немного задравшегося светлого платья стал заметен край кружевного белого чулка. Она сидела и внешне весело помахивала ножкой, той, которая, естественно, сверху. Тело стало проявлять характер.
Повисла неловкая пауза. Алина смотрела Сергею в глаза с наглой улыбкой и чувствовала, что получает от этого бешеное удовольствие.
– Хамишь, милая? – весёлые зелёные глаза продавца машин медленно стали темнеть.
– Да, милый, – соединив губки, словно для поцелуя, ответило невинное, выходящее из подчинения, кудрявое создание.
– Что? Слушай, какого хрена мы здесь? Ты ещё выёжываешься… – Сергей попытался выправить положение и сделать, как говорится, хорошую мину при плохой игре. Он пододвинулся к ней и попытался ладонью и пальцами взять её за подбородок, – Ладно, прекращай. Сядь нормально, не привлекай внимание. И давай, поехали в более цивильное место, – несколько раз меняясь в лице и вращая круглыми, теряющими цвет и размеры, рыбьими глазами, снижая тон, уже нейтрально проговорило существо в дорогой упаковке.
– Сижу я нормально, ехать никуда не собираюсь. И вообще, нам не надо больше встречаться. Я хочу уйти, – Алина резко вырвалась из его жёстких рук, сбив локтем чашечку с остатками кофе.
Подошедшая рыженькая молоденька официантка, готовая принять заказ, ойкнув, тут же присела подбирать разлетевшиеся осколки.
– Ты что охренела, сучка? Ты что, хочешь сказать, что пытаешься меня бросить? – резко поднявшись и растопырив руки, акула автомобильного бизнеса всей своей массой навис над ней, как разъярённый медведь над жертвой, чем, естественно, привлёк внимание многочисленной публики и официантов. Они, кто с ужасом, кто с неподдельным интересом, замерев, смотрели на происходящее. Официантка что-то попыталась ему сказать насчёт обращения с девушками, но, услышав в ответ, – Цыц, дура! – тут же убежала в сторону мойки.
– Нет. Я просто не хочу больше встречаться, не хочу быть твоей вещью. Не хочу перед траханьем ползать голой на корячках, изображая маленькую покорную собачонку. И ждать, пока ты от этого возбудишься. У тебя вон есть часы "BreguetClassique 5707BA" за 40 тысяч баксов, на них смотри и возбуждайся. Видишь, какая у меня память хорошая… А я хочу свободно, нормально жить. Ты что, думаешь меня заставить тебя любить? – с весёлым дерзким вызовом, вдруг ставшая абсолютной спокойной и абсолютно свободной, Алина снизу вверх смотрела в красно-вишнёвые, налившиеся гневом и яростью, глаза рабовладельца. Вдруг ей на секунду даже стало страшно, глаза Сергея внезапно стали жёлто-карими, готовыми взорваться в любую минуту, глазами белого медведя.
– И бабло будешь сама зарабатывать? – выговорил медведь, словно нехотя, с трудом, но, снова пробуя превратиться хоть и не в доброго, но всё же человекоподобного гомосапиенса.
– Да, я уже немного зарабатываю. Дальше будет больше.
– Проституткой, что ли, устроилась? – глаза из жёлто-карих медвежьих постепенно стали жёлтыми волчьими.
– Теперь ты хамишь, тебе это не идёт. Особенно твоему почтенному возрасту… – девушка демонстративно стала салфеткой старательно стирать кофейное пятно с груди на своём светлом платье.
– Заказывать что-нибудь будете? – около их столика вновь стояла маленькая рыженькая улыбающаяся официантка в белой кофточке, в белом смешном передничке с блокнотом и ручкой, – или только чашки бить...
– Уйди, коза, сгинь! Не до тебя… – чуть повернув к ней голову, процедил Сергей и вновь повернулся к Алине, – Хочешь сказать, что молодого нашла? Да хватит сиськи натирать! – глаза потухли и словно исчезли совсем, только маленькие красненькие искорки, как габаритные огни улетающего самолёта, появившись, ритмично вспыхивали и гасли в глубокой темноте.
– А если и так… Я хочу любить и быть любимой, – нараспев проговорила вошедшая в раж девушка и тихо-тихо добавила, – хочу семью... настоящую.
– Ты? Не смеши… Кто он?
– Сын Путина.
– У него дочери. Кто?
– Значит, Медведева, я их путаю…
– Ладно, Алина, последний раз спрашиваю, что случилось? – мужчина тяжело опустился на присевший и просевший под ним стул.
– Пусть я дрянь, но я ухожу. Или ты считаешь, что я должна ещё отработать за доброту твою и щедрость?! – чуть истерично напоследок решила подлить бензина с керосином в огонь неугомонная и достаточно злопамятная Алина.
– Ну, я тебе подарки, кстати, дарил… – беспомощные слова мужчины, сопровождаемые презрительной улыбкой девушки, были захлёстнуты и потоплены, словно в бурлящих морских волнах, вдруг налетевшим с улицы шумным ветром. Грозная страшная акула, будто к чему-то прислушиваясь, перестала по-идиотски шевелить плавниками и хвостом автобизнеса.
Алина, уже готовая к такому повороту событий и предвидевшая его, тут же сняла со спинки стула и раскрыла на столе модную кожаную сумку, по-детски зло демонстрируя серебряную фурнитуру с надписью "Prada", купленную, кстати, на собственные заработанные деньги. Это на самом деле почему-то произвело на бизнесмена впечатление, его аж передёрнуло и перекосило в так легко меняющемся лице.
– Вот, браслет "Swarovski", кожаный, широкий, золотое кольцо "Bulgari" с белым жемчугом и тройное кольцо "Cartier" из комбинированного золота… Ничего не забыла? А ещё… от… Бельё ношеное тоже вернуть? Могу прямо сейчас, здесь трусы снять… – вначале браслет, а потом и два золотых круглешочка, словно запинаясь о грязную скатерть, с глухим стуком поехали, покатились, закувыркались по столу и были пойманы цепкой лапой оживающего динозавра. Алина даже проимитировала попытку снять трусики, но её рука была поймана и сжата тяжёлой волосатой лапой… бизнесмена, – не хочешь сейчас, ну, тогда я тебе могу их по почте отправить... И ещё, Сержик, не смотри на меня так, словно это я создала все твои проблемы… Я же не виновата, что у тебя маленький член. И что ты весь во фрейдовских комплексах. И что воображения у тебя хватает только на… траханье… с собачкой. Придумай что-нибудь ещё, и поставь, например, посреди комнаты пару золотых унитазов, как Толя Абрамович, начни туда...
– Ах, ты тварь недотраханная, да я тебя урою вместе с твоим новым хмырём. И твои трусы ему в жопу засуну. Ты меня знаешь… Ты… Да я… А-а-а. У-у-у! – Оживший левиафан прямобегущий, выпрямившись во весь свой реликтовый убойный рост, опрокинул в сторону маленький столик. И вдруг внезапно перешёл на утробный рык, более соответствующий его ступени развития. Надо ли говорить, что всё это сопровождалось трубными звуками и мезозойскими громами и молниями. Липкая слюна, лопаясь, капала с жёлтых высунувшихся в углах пасти клыков.
– Знаю, поэтому и ухожу. А насчёт "урыть", попробуй. Я, кстати, данные и телефон твоей жены достала, Елены Андреевны Милявской, 1975 года рождения, зарегистрированной… Так, город Москва, Кутузовский проспект, дом… Отпустить меня тебе дешевле выйдет, – Алина потрясла в воздухе подготовленной заранее бумажкой, которую сделали для неё знакомые менты из Внутренних Войск. Левиафан извивающийся, как подстреленный огромным двухтонным булыжником, тяжело опустился на грешную библейскую землю,
– Откуда взяла? – животное задохнулось от возмущения и медленно подкравшегося бессилия, более известного любителям нашей флоры и фауны под названием "писец обыкновенный".
– Знакомые ФСБ-эшники помогли. И телефон её папы тоже нашли, я ведь теперь многих знаю, – имя её родителя, конечно, узнать было не сложно, но вот телефон найти значительно труднее... Шифровался человек. Алина просто брала мужика на понт, так как хорошо помнила, как удачливый продавец машин хвастался, будучи в умат пьяным, что папашка его жены крупный бизнесмен-бандюк, имеющий связи в Кремле, крышует его бизнес, и потому у него всё в шоколаде. И ещё папа очень печётся о судьбе дочери, особенно после зверского убийства её матери.
– Так что или отпусти меня спокойно, или Леночка и Ленин папочка узнают о твоих похождениях и развлечениях с моей киской. И о том, как ты любишь и почитаешь его дочь. Выслать тебе фотографии, где ты пьяный и голый? И имей ввиду, они есть не только у меня… Забудь про меня, и всё. А я про тебя уже забыла, – Алина продолжала гнать понты и уже, как Иоанн Грозный под Казанью, могла праздновать полную и безоговорочную победу.
– Вот ведь тварь, – выдохнул уничтоженный продавец машин. Встал, издавая гортанные звуки, и, раскачиваясь и смешно переваливаясь на негнущихся задних лапах, как все ручные цирковые медведи, косолапо пошкандыбал из стеклянной, улыбающейся ему вслед кафушки. Алина глубоко вздохнула. Он был третьим.