МАРК ВЕЙЦМАН
ТО, ЧТО БЫЛО НАМ ДОВЕРЕНО
1
1
У собора златоглавого –
Помнишь улицу булыжную,
Участкового плюгавого,
Письмоносицу сквалыжную,
Дух крамолы и брожения,
Развенчание Властителя,
Плоскодоночки скольжение
Мимо хмурого Крестителя,
Что, большой до неприличия,
Доминировал над водами,
Акцентируя различия
Между "братскими" народами, –
Где от мертвенной сусальности
И дурной мистификации
Лишь живые упасали нас
Осокори и акации
Да витальность вальсов Штрауса,
Да уверенная статика
Возрождаемых из хаоса
Бессарабки и Крещатика?
Помнишь улицу булыжную,
Участкового плюгавого,
Письмоносицу сквалыжную,
Дух крамолы и брожения,
Развенчание Властителя,
Плоскодоночки скольжение
Мимо хмурого Крестителя,
Что, большой до неприличия,
Доминировал над водами,
Акцентируя различия
Между "братскими" народами, –
Где от мертвенной сусальности
И дурной мистификации
Лишь живые упасали нас
Осокори и акации
Да витальность вальсов Штрауса,
Да уверенная статика
Возрождаемых из хаоса
Бессарабки и Крещатика?
2
Помнишь "Ганзовку- восточную" –
В просторечии – Нахаловка –
И лужайку перед почтою
Под названием Махаловка,
Где, на водку и соления
Разменяв свои динарии,
Меж собой до посинения
Разбирались пролетарии
И висело над бараками
Антрацитовое марево,
И стекало с горки шлаковой
Огнедышащее варево,
И, Большой заре подобная,
Небо плавила Дочерняя,
И разумное и доброе
Школа сеяла вечерняя,
Простодушно наставляючи
Зажигать и не гасить свечу,
А за вечным направляючи
К Николаю Алексеичу?
В просторечии – Нахаловка –
И лужайку перед почтою
Под названием Махаловка,
Где, на водку и соления
Разменяв свои динарии,
Меж собой до посинения
Разбирались пролетарии
И висело над бараками
Антрацитовое марево,
И стекало с горки шлаковой
Огнедышащее варево,
И, Большой заре подобная,
Небо плавила Дочерняя,
И разумное и доброе
Школа сеяла вечерняя,
Простодушно наставляючи
Зажигать и не гасить свечу,
А за вечным направляючи
К Николаю Алексеичу?
3
До и после затопления –
Помнишь Мытницу черкасскую
И ментальность населения
С иждивенческой окраскою,
Изобилие телесное
И садово-огородное,
Подчиненье бессловесное,
Одобренье всенародное,
Плутократию с приметами
Энтропии и гниения,
Мать-Провинцию, воспетую
Кистью Найдена Евгения,
Ту, что – правильно замечено –
У поэта есть у каждого;
Запах пота человечьего,
Всплески мата трехэтажного,
Сопряжение плутония
С отъезжанческою модою –
Юдофобскую симфонию
С ностальгическою кодою?
Помнишь Мытницу черкасскую
И ментальность населения
С иждивенческой окраскою,
Изобилие телесное
И садово-огородное,
Подчиненье бессловесное,
Одобренье всенародное,
Плутократию с приметами
Энтропии и гниения,
Мать-Провинцию, воспетую
Кистью Найдена Евгения,
Ту, что – правильно замечено –
У поэта есть у каждого;
Запах пота человечьего,
Всплески мата трехэтажного,
Сопряжение плутония
С отъезжанческою модою –
Юдофобскую симфонию
С ностальгическою кодою?
4
Со средой библейской связывать
Современные понятия –
Не истории обязанность,
А живого восприятия.
Цикламены с анемонами,
Что красны до обалдения, -
Не по ведомству Гармонии –
Это Эпоса владения.
Современные понятия –
Не истории обязанность,
А живого восприятия.
Цикламены с анемонами,
Что красны до обалдения, -
Не по ведомству Гармонии –
Это Эпоса владения.
5
С разной степенью бестактности
Завершаются метания
То на станции Астапово,
То близ города Нетания.
И досадуем, старея, мы
В Тель-Авиве или Пущино,
Что Пространства нам и Времени
Недостаточно отпущено.
Впрчем, может, и намеренно, –
Чтоб растратить не успели мы
То, что было нам доверено
С неопознанными целями.
И, на сладенькое падкие,
Погрязая в изобилии,
За корректности нехваткою
Ничего не разлюбили мы.
Завершаются метания
То на станции Астапово,
То близ города Нетания.
И досадуем, старея, мы
В Тель-Авиве или Пущино,
Что Пространства нам и Времени
Недостаточно отпущено.
Впрчем, может, и намеренно, –
Чтоб растратить не успели мы
То, что было нам доверено
С неопознанными целями.
И, на сладенькое падкие,
Погрязая в изобилии,
За корректности нехваткою
Ничего не разлюбили мы.
* * *
Ни по щучьему велению,
Ни по личному хотению
Приохотить, к сожалению,
Не сумел своих детей
Ни к осмысленному чтению,
Ни к расчисленному рвению,
Ни к умелому плетению
Прочных матовых сетей.
И визжит струна фальшивая,
И дрожит овца паршивая,
И готов к употреблению
Редковатой шерсти клок.
Шьют платочки с асфоделями
Дездемоны и корделии,
И томятся от безделия
Пушкин, Лермонтов и Блок.
Ни по личному хотению
Приохотить, к сожалению,
Не сумел своих детей
Ни к осмысленному чтению,
Ни к расчисленному рвению,
Ни к умелому плетению
Прочных матовых сетей.
И визжит струна фальшивая,
И дрожит овца паршивая,
И готов к употреблению
Редковатой шерсти клок.
Шьют платочки с асфоделями
Дездемоны и корделии,
И томятся от безделия
Пушкин, Лермонтов и Блок.
КОСМОС
Астронавт взглянул на Солнце,
Вздрогнул и вспотел:
Перед ним кружились сонмы
Обнажённых тел,
Вниз влеклись, вздымались круто,
Мчались по кривой,
Но не гибли почему-то
В бездне огневой.
Ни прибегнуть к алкоголю,
Ни в безумье впасть
Астронавту не позволю,
Потому что – Власть.
Заявлю, что плазмы выброс –
Просто некий тест.
Сообщу, что Бог не выдаст,
А свинья н съест,
И что мы пребудем весте
Много лет и зим.
И что лично он бессмертен
И неуязвим.
Вздрогнул и вспотел:
Перед ним кружились сонмы
Обнажённых тел,
Вниз влеклись, вздымались круто,
Мчались по кривой,
Но не гибли почему-то
В бездне огневой.
Ни прибегнуть к алкоголю,
Ни в безумье впасть
Астронавту не позволю,
Потому что – Власть.
Заявлю, что плазмы выброс –
Просто некий тест.
Сообщу, что Бог не выдаст,
А свинья н съест,
И что мы пребудем весте
Много лет и зим.
И что лично он бессмертен
И неуязвим.
* * *
По свидетельству учёных,
Обмишурился Кручёных
Со своими Дыр Бул Щыл.
Этот спился, тот заврался,
Велимир перестарался,
Казимир переборщил.
И как следствие – расплата:
За утратою утрата,
Бездна чёрного квадрата,
Мир, разъятый на куски,
Брат войной идёт на брата...
Доигрались, мудаки?!
Обмишурился Кручёных
Со своими Дыр Бул Щыл.
Этот спился, тот заврался,
Велимир перестарался,
Казимир переборщил.
И как следствие – расплата:
За утратою утрата,
Бездна чёрного квадрата,
Мир, разъятый на куски,
Брат войной идёт на брата...
Доигрались, мудаки?!
* * *
Доверчивому парню
Неведомо пока
И как она коварна,
И как она глупа.
Ни слишком узкий лобик,
Ни слишком бойкий взгляд
Ему проблем особых
Покуда не сулят.
Но коль пред ним сегодня
Возникли б невзначай
Её прабабка-сводня
И прадед-полицай,
И дедов брат – каратель,
И шурин-жидоед,
Пришлось бы нам, читатель,
Закрыться на обед.
А так – всего лишь с глупым,
Но радостным лицом
Клиент несётся в "Супер"
За свадебным кольцом.
Неведомо пока
И как она коварна,
И как она глупа.
Ни слишком узкий лобик,
Ни слишком бойкий взгляд
Ему проблем особых
Покуда не сулят.
Но коль пред ним сегодня
Возникли б невзначай
Её прабабка-сводня
И прадед-полицай,
И дедов брат – каратель,
И шурин-жидоед,
Пришлось бы нам, читатель,
Закрыться на обед.
А так – всего лишь с глупым,
Но радостным лицом
Клиент несётся в "Супер"
За свадебным кольцом.
РОМАНС
Ах, простите, мадам,
Если вас я обидел нечаянно,
Не сочтите, что страсть
Не имеет известных границ.
Просто я захотел
Заблокировать ваше отчаянье
И слезинку смахнуть
С подмалёванных ваших ресниц.
Вон как бешеный бриз
Не желает считаться с препонами!
Он-то мне не чета,
Он – подобье Роже Гароди.
Так что вы мой порыв,
Вероятно, неправильно поняли:
Я лишь крошку убрать
Вознамерился с вашей груди.
Чья-то личная жизнь –
Это то, что меня не касается.
Но разумную мысль
Не замедлю поднять на ура.
Я отнюдь не шучу:
Вы действительно просто красавица.
Я вас очень люблю.
Только мне, извините, пора!
Если вас я обидел нечаянно,
Не сочтите, что страсть
Не имеет известных границ.
Просто я захотел
Заблокировать ваше отчаянье
И слезинку смахнуть
С подмалёванных ваших ресниц.
Вон как бешеный бриз
Не желает считаться с препонами!
Он-то мне не чета,
Он – подобье Роже Гароди.
Так что вы мой порыв,
Вероятно, неправильно поняли:
Я лишь крошку убрать
Вознамерился с вашей груди.
Чья-то личная жизнь –
Это то, что меня не касается.
Но разумную мысль
Не замедлю поднять на ура.
Я отнюдь не шучу:
Вы действительно просто красавица.
Я вас очень люблю.
Только мне, извините, пора!
* * *
Мужик, одетый бабой, неприятен
Не потому, что ноги волосаты,
Не оттого, что ржут по-жеребячьи
Его дурацких шуток адресаты
И наглостью попахивает дерзость,
С которой он приличья нарушает,
А потому, что собственная мерзость
Его самооценку повышает.
Не потому, что ноги волосаты,
Не оттого, что ржут по-жеребячьи
Его дурацких шуток адресаты
И наглостью попахивает дерзость,
С которой он приличья нарушает,
А потому, что собственная мерзость
Его самооценку повышает.
ЗОЛОТОЙ ВЕК
Любовь не называется "привязанность",
Коварство не вменяется в обязанность,
Азарт не переходит в безразличие,
Ничтожество не сходит за величие,
Заветные мечты не забываются,
Неправедные планы не сбываются...
За то, чтоб не увял цветочек аленький,
Давай махнём, Чудовище, по маленькой!
Коварство не вменяется в обязанность,
Азарт не переходит в безразличие,
Ничтожество не сходит за величие,
Заветные мечты не забываются,
Неправедные планы не сбываются...
За то, чтоб не увял цветочек аленький,
Давай махнём, Чудовище, по маленькой!
Марк Вейцман - поэт, прозаик, эссеист. В 1966 году его стихотворная подборка, подвёрстанная к "Бабьему яру" Анатолия Кузнецова, была опубликована в журнале "Юность". С этого момента он и начинает отсчёт своих литературных занятий. Родился и вырос в Киеве. Окончил физико-математический факультет Черкасского пединститута и Литинститут им.Горького. Преподавал физику. Автор 13 стихотворных книг (в том числе для детей и подростков), увидевших свет в Москве, Киеве и Иерусалиме, и многочисленных журнальных публикаций. Лауреат нескольких литературных премий.
Член Федерации писателей Израиля, куда репатриировался в 1996 году, и Международного ПЕН-центра.
Недавняя книга Марка Вейцмана "Следы пребывания" удостоена премии русскоязычного Союза писателей Израиля им. Давида Самойлова как лучшая поэтическая книга года (2012-го) на русском языке.
Член Федерации писателей Израиля, куда репатриировался в 1996 году, и Международного ПЕН-центра.
Недавняя книга Марка Вейцмана "Следы пребывания" удостоена премии русскоязычного Союза писателей Израиля им. Давида Самойлова как лучшая поэтическая книга года (2012-го) на русском языке.