В Смоленске выходят книги столичные по сути и духу. Именно такое впечатление оставила только что прочитанная книга смоленского журналиста, искусствоведа Владимира Аникеева "Святыни и подвижники смоленские", выпущенная в 2012 году. Книга в твёрдом переплёте, с иллюстрациями и приложениями. Но главное, разумеется, – это исследовательские очерки, посвящённые иконам, храмам и знаменитым горожанам. Неторопливое, как вечернее чаепитие, чтение этой книги доставляет настоящее удовольствие. С первых же слов становится понятно, что книга написана знающим и душевным человеком.
Поиск и сохранение – этими словами можно выразить символическое наполнение книги. Автор настоящий исследователь, и, наверное, сравнение чтения книги с чаепитием всё-таки далеко не точное. Зачастую повороты текста заставляют забыть обо всём и напряжённо следить за проводником. Да, в общем, первый же очерк захватывает. В нём Аникеев повествует о судьбе Одигитрии, привезённой в наш город Владимиром Мономахом. Аникееву в бытность его старшим научным сотрудником областного музея изобразительных искусств довелось встречаться с художником-реставратором, участником экспедиции в Смоленск в 30-е годы, где он делал расчистки на древней иконе. И то, что это была действительно византийская икона X–XI веков, он подтвердил. То есть список с подлинника, приписываемого евангелисту Луке. Таким образом подтверждается версия Е.Тихомирова, высказанная им в "Русском паломнике" 1886 года. Перед войной главная смоленская святыня находилась в Смоленске. В войну она исчезла. И здесь автор приводит противоречащие друг другу свидетельства очевидцев. Из одного следует, что перед богослужением для германской армии в первых числах августа 1941 года иконы в соборе уже не оказалось. Немецкое донесение говорит об обратном: древняя икона на своём месте. Автор выдвигает и ещё одно предположение, оговариваясь, что лично ему оно кажется сомнительным: икону могли вынести за короткий промежуток времени между бегством антирелигиозного музея, размещавшегося в соборе, и приходом гитлеровцев. Сомнительной эта версия Аникееву кажется прежде всего потому, что на такой поступок "мог решиться только фанатически верующий человек", – это, во-первых; а во-вторых, даже если бы это случилось, после открытия собора для служб икону этот человек вернул бы на прежнее место.
Здесь уже хочется поспорить. Разве только фанатики способны на смелые поступки? И что значит "фанатически верующий"? "Истово верующий"? Или ещё лучше – истинно, беззаветно. Как, например, священник Мурзакевич, бесстрашно защищавший смоленские святыни в годину другого – наполеоновского – нашествия. Мурзакевич – не миф. И почему бы подобному человеку не решиться на этот поступок. Атеисты, пленившие икону, ушли. Другой враг на подступах. Самое время действовать. И будет ли этот тайный спасатель потом возвращать икону, если враг, пусть и осеняющий себя крестным знамением и с надписью на бляхах "С нами Бог", занимает город? Ведь этот хранитель может быть и верующим и патриотом, одно другое не исключает. Но военное время полно превратностей. Этот человек мог погибнуть. И тайник с Одигитрией остался втуне. Возможно, все мы ходим вдоль какой-то из стен, где спрятана Путеводительница, кто знает.
Впрочем, как уже сказано, немецкое донесение противоречит и этой версии. Насколько можно немецкому свидетельству доверять? А где в это время находился так называемый "годуновский" список? Может быть, немцы ошибочно считали именно его древней, очень древней иконой? То есть византийской Одигитрией?
Но и с "годуновским" списком не всё так просто. Надвратную икону Одигитрии Смоленску предположительно даровал Борис Годунов. Она помещалась "над Днепровскими воротами". Во время польской оккупации икона где-то скрывалась, в 1812 году она сопутствовала нашему войску… Что же с нею было дальше? И точно ли "годуновская" икона сейчас находится в Успенском соборе там, где пребывала до войны с фашистами древняя Одигитрия "византийского письма"?
Эти трудные вопросы и пытается разрешить автор, основываясь не на одном воображении, а на документальных свидетельствах. А воображать и сопоставлять уже волен читатель. Хорошая книга всегда побуждает анализировать и вызывает сердечный отклик.
У Владимира Аникеева много ценных наблюдений, замечаний. Автор выполняет благородную миссию противления забвению, рассказывая о тех, кто создавал и берёг священный Смоленск, называя имена резчиков и богомазов, епископов, священников, реставраторов. Умелое использование документов позволяет вдруг в полной мере понять, что, например мастера-резчики, были живые люди и за работу им полагалось столько-то ржаной муки, яичных круп, конопли, ветчины, гороху, вина, коровьего масла и конопляного масла… А уяснив эту простую вещь, уже и по-другому взираешь на вертоград, тускло золотящийся по стенам собора. Это был труд!
"Постичь разумом, как можно было с таким совершенством выполнить такую колоссальную работу, невозможно", – с каким-то детским удивлением заключает Аникеев. И созерцателю иконостаса и резного убранства хочется только согласно кивнуть.
Со вкусом Аникеев цитирует и предписания живописцам, перечисляя, какими красками должно было пользоваться: "венецийскоюлякою, и гришпаном, лязуромберлинским… а на больших блятах в приличном месте краскою кармином и протчими добрыми красками, где прилично будет к наилучшему икон святых украшению и натуральному живописанию…"
Схема и "Перечень икон предалтарного иконостаса смоленского Успенского кафедрального собора" буквально открывает глаза на одно из главных сокровищ города. Иконостас можно читать как диковинную огромную, дух захватывающую книгу.
Открывает глаза автор и на смоленские легенды. Например, все смоляне считают, что мать Петра Великого воспитывалась в Вознесенском девичьем монастыре. Но так ли это на самом деле?
Автор даёт ответ.
А действительно ли за Днепром, возле храма Петра и Павла существовал "тетеревник", княжеские охотничьи угодья, как то якобы следует из Уставной грамоты Ростислава?
Разумеется, в книге Аникеева много больше и вопросов и ответов, в этой заметке затронута лишь толика.
"Святыни и подвижники смоленские" – своеобразный путеводитель по сакральному Смоленску. А именно этот Смоленск упраздняет определение "провинциальный". И для того, чтобы соответствовать этому духу в слове требуется немалое мастерство.
Книга Аникеева говорит и о том, что подвижники не перевелись в Смоленске, и подвижничество – живая традиция.