Поэтический текст пишется попеременно на различных современных и/при древних языках. Такой жанр не только иллюстрирует несостоятельность термина "мертвый язык" — последний, будучи вживленным в языки, ныне звучащие, омногомеривает фонетику и полихромию смыслов. Большинство вплетенных в гобелен языков оперируют понятиями, требующими не столько переводов, сколько расшифровок: ведь в европейских мироосязаниях нет даже отдаленных аналогов тех образов, коими говорят изолирующие языки. Поэтому адекватный перевод здесь — занятие несравненно более трудоемкое и виртуозное, чем сочинение оригинала. Жанр не декларирует самоцелью использование максимального количества языков: они формируют получаемую поэзо-ткань сами. По мере ветвления древа лингвогобеленов на место предыдущего языка заступает следующий, контрастный по отношению к своему пред(со-)шественнику, продолжая эволюцию тематических мутаций, но сообщая о них кодом своей фразео-мифологии. Эти изменения следуют за переменою психо-эмоционального статуса (ПЭС) автора. Когда последнему доводится читать л/гобелены вслух non-stop\´но, пред внутренним взором слушателей (по их же свидетельствам) рождается разнокрасочная вышивка из трудноописуемых оттенков и фактур, — впору говорить о языковой психоделике: она одновременно и инспирирует л/гобелен, и порождается им.
Неоднократно приходилось убеждаться в психотерапевтическом воздействии этого жанра: не только при озвучивании языковых ковров, но и при их созерцании пациенты с затяжными депрессиями обнаруживают значительное ослабление негативной симптоматики.
Разумеется, жанр л/гобелена довольно герметичен, — впрочем, как и поэзия вообще (если это не версификация...). Можно считать его привилегией полиглотов, а то, что далеко не каждый из последних склонен к стихотворчеству, делает языковое ковропрядение особенно уникальным. Тем не менее сочинитель л/гобеленов не стремится к демонстрированию эпатажных изысков и вызывающей иероглифичности, а лишь пытается овизуалить взаимопревращения культур и эпох. В ментальной призме л/гобелена отражения языков друг в друге кристаллизуют бесконечные степени свободы прочтения непереводимых языковых палимпсестов или идиóмутов, открывая возможность психологически достроить Вавлилонский зиккурат, переполяризовав его символику — общеустоявшуюся, но несправедливую. Поэтому л/гобелены могут послужить своего рода противоядием от взаимонепомнимания.