О коралл!
Ты долго врал,
Пока не влип:
Ведь ты – полип!

Создано море единым куском –
Красок немых незапаянный ящик.
Поры коралла забиты песком:
Ластами дно возмущает ныряльщик.

Он не единственный тут баламут,
Зуб на которого точат полипы:
Рыбы за зрелище хлебом возьмут,
Гривку лишайника вытопчут джипы.

Все расточатся, а я не умру –
При тирании и при автаркии…
Знай же, ветвистый коралл: не к добру
Предрасположены звезды морские!

Так не рассаживались никогда
На бирюзовых златых эполетах…
Как человеческие города,
Рифы стоят на предтечных скелетах.

Каждый жирует за счет мертвецов,
В каждом забытые прячутся гости:
Обызвесткованный остов отцов
И матерей чудотворные кости.

Федру фригидный отверг Ипполит –
Зооксантеллу исторгнул полип.
Дни сочтены этой бурой травы –
Ей средь глубин не сносить головы.

Слеп, как Гомер, и остер, как стилет,
Им построяемый белый скелет.

Брось его, глупый полип, и живи!
Щупальцы выпростай – вольно плыви.
Не размышляй, кто тебе посылал
К самоубийству дежурный сигнал.

Рыб отрави кислородом любви,
Дайверу ноги изрежь – и плыви.

Он – человек, и ему все равно,
 Где ты осядешь на чистое дно,

Где обнажит тебя пляжный прилив…
Смертен коралл, но бессмертен полип.

Ты – последний, кто помнит последний дождь.
Твой верблюд – последний, кто лег, под собою почуяв воду.
Ты его не поил перед этим пятнадцать дней,
Ты пять лет не стирал свою белую галабею.

Ты сто лет не стрелял из кремниевого ружья
И врага не резал от уха до уха кривым кинжалом.
Ты живешь меж двумя утесами – там есть тень,
Ты в разборную хижину вход занавесил тряпкой.

Ты акулий плавник высасывал ровно год,
Ты лица жены своей не видал до свадьбы.
Колыханный воздух пустыни – твоя вода.
Влажность – двадцать процентов. Но в море ты – ни ногою.

Никому не внятен разбойничий твой язык,
Но гора Хорива тебе отдана на откуп.
И когда туристу нужен горячий чай
Он, неверующий, молит тебя: «Вал-лахи!»

Языка не уняла –
Солгала.

Изловили, уличили!
(Отпирайся, как учили)

- Я? Ни в жизнь! Ни Боже мой!
(Петушком – домой, домой!)

С панталыку, с толку сбей,
Заходи с бубей,

Разведи их, как мосты,
(Стыдно, стыдно, стыдно, сты…).

Пережди, перемолчи,
Телефоны отключи.

Позабудут (было б что!),
Обломают челюсти.

Мнемозины решето
Широкоячеисто.

Проглотили – оба-на!
Что ж стоишь ты вкопанно?
Снег не тает на лице,
Как на мертвеце…

Воды глыбкие молвы
Затянула ряска…
Как по первому пути –
Поезд из Москвы,
По второму по пути –
Да из Брянска.

Объявили – а нейдут.
Где их только носит?
Лес навыворот продут –
Осень, осень…

И по всей земле леса –
Шаткие деревья –
И ночные голоса –
Суеверья.

Не сносить им головы,
Позднего убранства…
Вот и поезд из Москвы,
Следом – да из Брянска.

Бубен хода, тамбурин,
Каткие колеса.
Праздник, Yellow Submarine,
Тамбур, папироса.

Только не решить боюсь
Я дилемму эту:
То ли здесь остаюсь,
То ли с вами ль еду.

Все отринь, всех забудь,
Будь без грима…
Первый путь, второй путь –
Мимо, мимо!

Ты – ужом по ложбине,
Ты –  сгасшее навзничь смолье,
Ты, похеренное на чужбине,
Целомудрие, бремя мое!..

Поиграл и назад не отдал
Храбрый демон гордыни.
Я тебя принимала за дар, –
Без тебя я обсевок в куртине

В мае, когда высоко и грозно,
Воздух как изумруд.
В мае, когда темнеет поздно, –
Верные не умрут.

Если уж главный дурак района
Делает гордый вид,
Будто по сотовому телефону
С Родиной говорит.

Дам ему крашеного яичка,
Черствого кулича.
Скоро придет моя электричка,
«Что-то-там» - встык стуча.

Что же там, что же там? Люди, люди,
Мутный родной дурак!..
Господи, пусть оно так и будет,
Пусть оно будет – так.

Сумерки эти, лихой наскальный
Аэрозольный fuck,
Запах мускатный и звон пасхальный…
Пусть оно будет так!

Ворон, болтающий на валторне…
Я далеко живу
И на вибрирующей платформе,
Как на плоту, плыву.