Олеся БРУКС
МОЙ МУЖ – ТРУДОГОЛИК
Меня снова трясет, вчера вечером у него не нашлось ни минуты, чтоб хотя бы попить чаю со мной, о совместном ужине давно уже не мечтаю.
— Иди есть!
— Ага...
И на этом – все. Можно кричать, звать, приходить еще тысячу раз, результат будет тот же. Он не придет, он сейчас в другой реальности. На его планете живут экскаваторы, насосы и гидроизоляция. Хорошо, что только она там женского пола. Стоит ли ревновать к работе? Наверное, нет. Или, по крайней мере, это лучше и легче, чем настоящая ревность. Но эффект тот же. Объект постоянно находится где-то вовне. Он иногда даже отвечает на вопросы и делает вид, что ничего не случилось. Но на самом деле его давно уже нет. Он ушел. А если муж никуда не уходит, даже на работу, а его все равно нет? Было бы лучше, если бы он на нее уходил, а по вечерам возвращался. Прилетал со своей трудоголической планеты. Но у нас не так. Он давно там поселился, причем на ПМЖ, несмотря на то, что тело его еще здесь. На самом деле это не так. Здесь присутствует лишь бледная тень, не способная даже адекватно реагировать на элементарные вопросы. Нормальный человек всегда в состоянии решить – хочет он есть или нет. А он говорит – да, а выходит – НЕТ.
В 7 утра меня будят истерические звонки, на этой планете все всегда не слава богу, бетон опаздывает, экскаваторы застревают, гидроизоляция течет. Насос ломается, рабочие пьют или вообще исчезают, все работают круглосуточно, но все равно ничего не получается. То есть, если что-то все-таки в концеконцов срастается, – все равно денег за это не дают. Обещают, но не дают. И если гидроизоляция не течет, то это только потому, что нет дождей. По моему многолетнему опыту дожди и протечки связаны напрямую во веки веков. И сколько геля туда не вливай, это бесполезно. Смысл этой круглосуточной войны остается для меня загадкой.
Видимо, это просто коллективное заболевание, причем, заразное – трудоголизм.
Муж работает дома, поэтому я так хорошо во всем разбираюсь. Мои функции – тыловые, в войне я не участвую. Мое дело
чтобы было, что пожрать, он все-таки ест, но всегда в разное время и предугадать, когда он нарисуется на кухне и скажет, как всегда: Мне через 5 минут уходить, что можно сожрать? Это неизвестно. Поэтому все должно быть готово всегда. Причем, горячее.
Когда я прихожу домой, и там никого нет (а я это уже знаю, открывая замок – если закрыты оба – вот оно – настоящее женское счастье!!!!!).
Я просачиваюсь в квартиру. Навстречу мне выходит мой кот, и я кричу ему во все горло: Марфуки! Какое же это счастье – мы с тобой одни!!!!!
Потому что еще есть сын. Который может уйти учиться в 7 и вернуться в час, как первоклассник. И снова еда, и еще психотерапия, круглосуточная. Поэтому, чтобы выжить, я поселилась в Филевском парке. Здесь есть все, что нужно – пока тепло (но я уже знаю, что, как похолодает, перееду в Ленинскую библиотеку), никто с тобой не разговаривает, не просит еды, не канючит, что пол пора бы хотя бы пропылесосить. Это дома живут два здоровых мужика и я, слабая и уже немолодая хрупкая женщина, еще почти ребенок, должна пылесосить!
Они оба приходят домой, как в шикарную гостиницу, где можно бросать грязные носки там, где тебя настигло желание от них избавиться. Где грязная тарелка, тоже оставленная где угодно, но только не в посудомоечной машине, исчезнет, как в сказке, а завтра принесут новые, с яствами, как будто существует скатерть-самобранка. Продукты наполняют не минибар, а огромный холодильник. Как по волшебству, там всегда есть именно то, чего сейчас хочется. Блюда должны быть лучше, чем в Мишленовских ресторанах, появляться они должны в ту самую минуту, когда мальчики садятся за стол. Горячие, только что приготовленные. Если котлетки, какими бы они не были вкусными, убираются в холодильник, – есть их больше никто не будет. Мало того, что их надо теперь разогревать, так они еще прячутся в непонятных контейнерах под разноцветными крышками, найти их могу только я!
Еще несколько лет назад у меня был вечер. Мои кулинарные подвиги оценивались за общим столом, и мне даже удавалось всех нас троих собрать одновременно, да еще приурочить все это к выносу горячего блюда! Теперь я даже не представляю, как мне это удалось!
Теперь в нашем доме живет гробовая тишина, если муж сидит в Автокаде, прерываемая лишь частными звонками, напоминающими мне, что я давно живу одна. На той планете бурлит жизнь, а на нашей – царит застой и стагнация. Мы больше не разговариваем. Если даже он иногда пытается сделать вид, что ничего не случилось, – неудачно пошутить или вдруг спросить, как у меня дела – я больше ему не верю. Ему все это абсолютно неинтересно. Это все равно, что вернуться с войны и делать вид, что тебе хочется поиграть в шашки.
Короче. Я уже много лет живу одна. Внутренне. Хотелось бы еще, чтобы это как-то материализовалось в настоящей жизни, если ее все еще можно так называть. Порой кажется, что я еще не умерла и все, что окружает, это какой-то дикий кошмар нежности, который никак не кончится. Я жажду долгожданного пробуждения, а он все тянется и тянется изо дня в день, из серии в серию, практически не отличающиеся одна от другой, – в нем нет ни любви, ни тепла и заботы, ни нежности. Я только все время мешаюсь – когда он ведет сверхважные переговоры прямо в кухне, я замираю и стараюсь не зашуметь, потому что вся важность сказанного им рассыплется, если будет звучать под аккомпанемент звона тарелок. А делать чтолибо на кухне бесшумно просто невозможно. Когда же я, тактично так, ему намекнула, что вообще-то, нормальные, даже малоинтеллигентные люди, если им позвонят, уходят в другую комнату, чтобы не беспокоить остальных да и самим спокойно поговорить, он жутко обиделся. А когда я напомнила, что вообще-то, обычно люди ходят в офис, и там решают все деловые вопросы, он был убит наповал: неужели меня не устраивает его общество?
Но, когда я начинаю пылесосить или просто смотрю телевизор или занята чем-то производящим звук, он всегда бесится, а я чувствую себя полным ничтожеством, ведь все, что я делаю, яйца выеденного не стоит, разве это можно сравнить с настоящими боевыми действиями, в которых участвует он? Моя роль вспомогательная, я должна быть невидимой феей, и по мановению волшебной палочки в доме должно быть чисто. Очень чисто, ведь только от одного нашего любимого кота столько грязи! В доме должна быть вкусная, полезная и горячая еда. Всегда. Посуда должна исчезать в чреслах посудомойки сама собой и возвращаться в шкаф – чистой и сухой. Причем, бесшумно. Недавно он признался, что терпеть не может разбирать посудомойку. Значит, еще одно домашнее удовольствие достается мне. Ему остается только одно – раскладывать диван, который я не могу разложить, хоть тресни.
А 9 месяцев назад я упала, и что-то повредила в плече, выбила или вывихнула, понятия не имею, мои знакомые врачи так и не приоткрыли завесу тайны, и теперь, благодаря платной и бесплатной советской медицине, я так и хожу контуженной.
— Рентген ничего не показал. Мажьтесь волшебной мазью ДИП-ХИТ и когда-нибудь, возможно, все пройдет. Но плечо – такая капризная вещь, что год, как минимум, будет восстанавливаться. Если не пройдет – подумаем, что ЕЩЕ можно сделать…
Но я сейчас не про плечо, бог с ним. Я потерплю, главное, что мне больше не надо убираться – это физически стало невозможно. И случилось чудо – у нас появилась уборщица. Она тоже должна быть волшебницей – ее не должно быть видно, а в доме должна царить идеальная чистота…
Мы с ней теперь состоим в заговоре. Я пытаюсь заранее выяснить его планы – это не так просто. По моим подсчетам он делает то, что говорит в 0,1 % случаев. Здесь нужны годы тренировки и недюжинные математические способности: Если он говорит, что придет в шесть – раньше девяти можно не ждать. Когда он говорит, что выезжает – это совершенно ничего не значит. Когда мы только поженились, он как-то сказал, что выезжает, это было в три часа дня и мобильных тогда еще не было, а приехал в час ночи, когда я докуривала вторую пачку сигарет и думала, что мой сын останется сиротой. Он посмотрел на меня, как на ненормальную и изрек:
– Я, как обещал, кое-что доделал и приехал…
Опять оказалась полной идиоткой.
Мой папа, если обещал приехать в 6, и у него что-то менялось, звонил и говорил: Я буду не в 6. а в 6.15. И это нормально, потому что воспитанный человек не заставит другого ждать. Всем известно, что это довольно неприятное занятие. Господи! Предрекал же Апдайк: «Выбирай себе ровню!». Стоит ли говорить, что сын пошел по папиной линии? И теперь – я жду их обоих, то одного – то другого. Правда, у меня осталось спасение – ванная, где в детстве я пряталась от вечного недовольства матери, а теперь (как бы сказать без оглашения диагноза) укрываюсь от опоздавших экскаваторов, неприехавшего бетона и сломанного насоса – не желаю больше знать, как строятся дома и делают гидроизоляцию, почему текут крыши и сколько дают ментам, чтобы они не трогали стройку. Я и слова такого не хочу больше слышать – стройка. Включаю воду и, наконец-то, меня охватывает блаженство – звуковое, тактильное, осязаемое. Ароматические масла уносят в Прованс – к полям, в леса, где не слышно города и жизнь проста и нетороплива.
Вот достроит он дом – и я уеду в деревню…
— Иди есть!
— Ага...
И на этом – все. Можно кричать, звать, приходить еще тысячу раз, результат будет тот же. Он не придет, он сейчас в другой реальности. На его планете живут экскаваторы, насосы и гидроизоляция. Хорошо, что только она там женского пола. Стоит ли ревновать к работе? Наверное, нет. Или, по крайней мере, это лучше и легче, чем настоящая ревность. Но эффект тот же. Объект постоянно находится где-то вовне. Он иногда даже отвечает на вопросы и делает вид, что ничего не случилось. Но на самом деле его давно уже нет. Он ушел. А если муж никуда не уходит, даже на работу, а его все равно нет? Было бы лучше, если бы он на нее уходил, а по вечерам возвращался. Прилетал со своей трудоголической планеты. Но у нас не так. Он давно там поселился, причем на ПМЖ, несмотря на то, что тело его еще здесь. На самом деле это не так. Здесь присутствует лишь бледная тень, не способная даже адекватно реагировать на элементарные вопросы. Нормальный человек всегда в состоянии решить – хочет он есть или нет. А он говорит – да, а выходит – НЕТ.
В 7 утра меня будят истерические звонки, на этой планете все всегда не слава богу, бетон опаздывает, экскаваторы застревают, гидроизоляция течет. Насос ломается, рабочие пьют или вообще исчезают, все работают круглосуточно, но все равно ничего не получается. То есть, если что-то все-таки в концеконцов срастается, – все равно денег за это не дают. Обещают, но не дают. И если гидроизоляция не течет, то это только потому, что нет дождей. По моему многолетнему опыту дожди и протечки связаны напрямую во веки веков. И сколько геля туда не вливай, это бесполезно. Смысл этой круглосуточной войны остается для меня загадкой.
Видимо, это просто коллективное заболевание, причем, заразное – трудоголизм.
Муж работает дома, поэтому я так хорошо во всем разбираюсь. Мои функции – тыловые, в войне я не участвую. Мое дело
чтобы было, что пожрать, он все-таки ест, но всегда в разное время и предугадать, когда он нарисуется на кухне и скажет, как всегда: Мне через 5 минут уходить, что можно сожрать? Это неизвестно. Поэтому все должно быть готово всегда. Причем, горячее.
Когда я прихожу домой, и там никого нет (а я это уже знаю, открывая замок – если закрыты оба – вот оно – настоящее женское счастье!!!!!).
Я просачиваюсь в квартиру. Навстречу мне выходит мой кот, и я кричу ему во все горло: Марфуки! Какое же это счастье – мы с тобой одни!!!!!
Потому что еще есть сын. Который может уйти учиться в 7 и вернуться в час, как первоклассник. И снова еда, и еще психотерапия, круглосуточная. Поэтому, чтобы выжить, я поселилась в Филевском парке. Здесь есть все, что нужно – пока тепло (но я уже знаю, что, как похолодает, перееду в Ленинскую библиотеку), никто с тобой не разговаривает, не просит еды, не канючит, что пол пора бы хотя бы пропылесосить. Это дома живут два здоровых мужика и я, слабая и уже немолодая хрупкая женщина, еще почти ребенок, должна пылесосить!
Они оба приходят домой, как в шикарную гостиницу, где можно бросать грязные носки там, где тебя настигло желание от них избавиться. Где грязная тарелка, тоже оставленная где угодно, но только не в посудомоечной машине, исчезнет, как в сказке, а завтра принесут новые, с яствами, как будто существует скатерть-самобранка. Продукты наполняют не минибар, а огромный холодильник. Как по волшебству, там всегда есть именно то, чего сейчас хочется. Блюда должны быть лучше, чем в Мишленовских ресторанах, появляться они должны в ту самую минуту, когда мальчики садятся за стол. Горячие, только что приготовленные. Если котлетки, какими бы они не были вкусными, убираются в холодильник, – есть их больше никто не будет. Мало того, что их надо теперь разогревать, так они еще прячутся в непонятных контейнерах под разноцветными крышками, найти их могу только я!
Еще несколько лет назад у меня был вечер. Мои кулинарные подвиги оценивались за общим столом, и мне даже удавалось всех нас троих собрать одновременно, да еще приурочить все это к выносу горячего блюда! Теперь я даже не представляю, как мне это удалось!
Теперь в нашем доме живет гробовая тишина, если муж сидит в Автокаде, прерываемая лишь частными звонками, напоминающими мне, что я давно живу одна. На той планете бурлит жизнь, а на нашей – царит застой и стагнация. Мы больше не разговариваем. Если даже он иногда пытается сделать вид, что ничего не случилось, – неудачно пошутить или вдруг спросить, как у меня дела – я больше ему не верю. Ему все это абсолютно неинтересно. Это все равно, что вернуться с войны и делать вид, что тебе хочется поиграть в шашки.
Короче. Я уже много лет живу одна. Внутренне. Хотелось бы еще, чтобы это как-то материализовалось в настоящей жизни, если ее все еще можно так называть. Порой кажется, что я еще не умерла и все, что окружает, это какой-то дикий кошмар нежности, который никак не кончится. Я жажду долгожданного пробуждения, а он все тянется и тянется изо дня в день, из серии в серию, практически не отличающиеся одна от другой, – в нем нет ни любви, ни тепла и заботы, ни нежности. Я только все время мешаюсь – когда он ведет сверхважные переговоры прямо в кухне, я замираю и стараюсь не зашуметь, потому что вся важность сказанного им рассыплется, если будет звучать под аккомпанемент звона тарелок. А делать чтолибо на кухне бесшумно просто невозможно. Когда же я, тактично так, ему намекнула, что вообще-то, нормальные, даже малоинтеллигентные люди, если им позвонят, уходят в другую комнату, чтобы не беспокоить остальных да и самим спокойно поговорить, он жутко обиделся. А когда я напомнила, что вообще-то, обычно люди ходят в офис, и там решают все деловые вопросы, он был убит наповал: неужели меня не устраивает его общество?
Но, когда я начинаю пылесосить или просто смотрю телевизор или занята чем-то производящим звук, он всегда бесится, а я чувствую себя полным ничтожеством, ведь все, что я делаю, яйца выеденного не стоит, разве это можно сравнить с настоящими боевыми действиями, в которых участвует он? Моя роль вспомогательная, я должна быть невидимой феей, и по мановению волшебной палочки в доме должно быть чисто. Очень чисто, ведь только от одного нашего любимого кота столько грязи! В доме должна быть вкусная, полезная и горячая еда. Всегда. Посуда должна исчезать в чреслах посудомойки сама собой и возвращаться в шкаф – чистой и сухой. Причем, бесшумно. Недавно он признался, что терпеть не может разбирать посудомойку. Значит, еще одно домашнее удовольствие достается мне. Ему остается только одно – раскладывать диван, который я не могу разложить, хоть тресни.
А 9 месяцев назад я упала, и что-то повредила в плече, выбила или вывихнула, понятия не имею, мои знакомые врачи так и не приоткрыли завесу тайны, и теперь, благодаря платной и бесплатной советской медицине, я так и хожу контуженной.
— Рентген ничего не показал. Мажьтесь волшебной мазью ДИП-ХИТ и когда-нибудь, возможно, все пройдет. Но плечо – такая капризная вещь, что год, как минимум, будет восстанавливаться. Если не пройдет – подумаем, что ЕЩЕ можно сделать…
Но я сейчас не про плечо, бог с ним. Я потерплю, главное, что мне больше не надо убираться – это физически стало невозможно. И случилось чудо – у нас появилась уборщица. Она тоже должна быть волшебницей – ее не должно быть видно, а в доме должна царить идеальная чистота…
Мы с ней теперь состоим в заговоре. Я пытаюсь заранее выяснить его планы – это не так просто. По моим подсчетам он делает то, что говорит в 0,1 % случаев. Здесь нужны годы тренировки и недюжинные математические способности: Если он говорит, что придет в шесть – раньше девяти можно не ждать. Когда он говорит, что выезжает – это совершенно ничего не значит. Когда мы только поженились, он как-то сказал, что выезжает, это было в три часа дня и мобильных тогда еще не было, а приехал в час ночи, когда я докуривала вторую пачку сигарет и думала, что мой сын останется сиротой. Он посмотрел на меня, как на ненормальную и изрек:
– Я, как обещал, кое-что доделал и приехал…
Опять оказалась полной идиоткой.
Мой папа, если обещал приехать в 6, и у него что-то менялось, звонил и говорил: Я буду не в 6. а в 6.15. И это нормально, потому что воспитанный человек не заставит другого ждать. Всем известно, что это довольно неприятное занятие. Господи! Предрекал же Апдайк: «Выбирай себе ровню!». Стоит ли говорить, что сын пошел по папиной линии? И теперь – я жду их обоих, то одного – то другого. Правда, у меня осталось спасение – ванная, где в детстве я пряталась от вечного недовольства матери, а теперь (как бы сказать без оглашения диагноза) укрываюсь от опоздавших экскаваторов, неприехавшего бетона и сломанного насоса – не желаю больше знать, как строятся дома и делают гидроизоляцию, почему текут крыши и сколько дают ментам, чтобы они не трогали стройку. Я и слова такого не хочу больше слышать – стройка. Включаю воду и, наконец-то, меня охватывает блаженство – звуковое, тактильное, осязаемое. Ароматические масла уносят в Прованс – к полям, в леса, где не слышно города и жизнь проста и нетороплива.
Вот достроит он дом – и я уеду в деревню…