Просыпайся, лохматый звереныш — собачья порода,
Сучье семя, как нынче сказал бы горбун Квазимодо.
Просыпайся, герой Мандельштама — щенок волкодава:
Пахнет нашатырем азиатская улочка справа,
А налево, насколько хватает безумного взгляда, —
Нереальная даже во сне территория местного ада.
Здесь недавно прошли, огрызаясь, тамбовские волки,
Оставляя следы меж февральских сугробов из хлорки.
Возвращаться из рая — плохая примета, когда ты
Наизусть помнишь все имена, адреса или даты.
На границе веков, государств, алфавитов, религий
Нас встречает, чтоб перевести через ад, полупьяный Вергилий.
Просыпайся: в Москве отсырел гексоген, словно порох,
Начинается гребанный век — мне немного за сорок.
Просыпайся, мой маленький зверь, а то все проворонишь:
И Манежную площадь в дыму, и в тумане — Воронеж.
Просыпайся, грызи эту жизнь молодыми зубами,
Я поставил осиновый крест на любимом тобой Мандельштаме.

Лене Элтанг
Осторо… осторожнее,
Не пролей впопыхах
Из пустого в порожнее:
Эти — ох, эти — ах!
Всеми русскими гласными
Обжигая гортань,
Жизнь уходит оргазмами
Прямо в Тмутаракань.
Никакого события
С точки зрения Ра:
Ну, любовь, ну, соитие —
Ломовая игра.
Привкус щавеля конского
На бесстыжих губах.
В переводе с эстонского
Только — ох, только — ах!
Так предсмертными стонами,
Что уже не сберечь,
По осенней Эстонии
Разливается речь.

елки московские
послевоенные
волки тамбовские
обыкновенные
то ли турусами
то ли колесами
вместе с тарусами
за папиросами
герцеговинами
нет не мессиями
просто маринами
с анастасиями
серые здания
вырваны клочьями
воспоминания
всхлипами волчьими
вместо сусанина
новые лабухи
церковь сусальная
возле елабуги
птичьими криками
облако низкое
кладбище дикое
общероссийское
сгинули в босхе и
в заросли сорные
волки тамбовские
волки позорные

У соседки вдруг
стали заканчиваться
спички, мыло, соль…

Днем — одиноко,
а по ночам — холодно.
Сентябрь-холостяк.

Осенний ветер
резко толкает в спину,
как отчим – в школу.

В окне поезда —
долька луны. Покрепче
завари мне чай.

Чужое тело
безвозвратно сгорает
в огне желаний.

На девятый день
Бог создал кузнечика —
так, для забавы.

Дождь на цыпочках
перебегает наш пруд.
Лягушки ворчат.

Целый день ветер
намыливает бока
низким облакам.

Вечер. И солнце
надкусанным яблоком
лежит на земле.

Шоколад ночи
растекается сразу во всех
направлениях.

Наверное, полночь
вместе с Волгой впадает
в Черное море.

Холодный ветер
вдруг ударил бабочку
о стену дома.

Сквозь решето дня
Бог просеял шелуху
перелетных птиц.

Поздняя осень:
ночь тянет одеяло
листьев на себя.

И было лето.
А потом будет Лета…
Ничто не вечно.

Снег в руках негра
еще белей и слаще,
а кофе — горше.

Серебро и смех
февраль рассыпал у ног.
Где ты, русский Басе?

Коля-бобыль… Не
могу вспомнить отчество
и фамилию.

Обмыли без слез,
переодели без слов.
Чужие люди.

Ветер растрепал
прическу покойнику
так же, как в детстве.

У церкви шофер,
притормозив, привычно
перекрестился.

Память. Собака.
Безвременье. Точка. Ру.
Твой новый e-mail.

Молодежь спешит
с кладбища, старики медлят.
Смерть — это магнит.

Проснуться ночью
от сладковатой боли
под левым соском.

Таблетка луны
за щекою облака
от земной тоски.

Как хочется жить…
О, как хочется —
жуть!

Валерий Прокошин (Калуга) — поэт. Родился в 1959 году в Калужской области. Работает редактором новостей на городском телевидении. Публиковался в журналах "Футурум АРТ", "Крещатик", "Континент", "Филадельфия" (США), "День и ночь", "Подъем", "Родомысл". Лауреат премии журнала "Футурум АРТ".