Алик был, пожалуй, единственным среди друзей, кто после приезда в Америку так ни разу и не посетил Одессу. И это он – человек, покинувший город с разбитым сердцем и со слезами на глазах!  Ну, ладно, сидел бы сиднем в Нью-Йорке. Так ведь нет! Что ни отпуск, так за океан – глотнуть европейского воздуха.
– А чего не полетишь в Одессу? – удивлялись знакомые. – Там сейчас класс!
Алик не без интереса слушал рассказы приятелей, улыбался, но туда не ехал. Почему? В Америку он подался как раз накануне развала страны и сразу понял, что за океаном отдельная квартира и собственная машина – отнюдь не индикатор материального успеха. Даже роскошная шуба, которую Алик прикупил жене Людмиле, не стала свидетельством процветания. В Одессе его Людочка смотрелась бы барыней-боярыней, а здесь она выглядела как все. И вообще, самооценка Алика в Америке понизилась, как гемоглобин в крови от малокалорийного питания. Потому он и не видел для себя моральной возможности  возвратиться на родину обыкновенным неудачником.
Его дни уныло чередовали друг друга: работа, дом да русский ресторан. Никаких достойных внимания событий и сплошной гармидер в душе – это всё, чем Алик мог похвастаться в тот момент, когда его отыскал привет из Одессы. И как обычно бывает, произошло это совершенно неожиданным образом.
В один прекрасный день в Нью-Йорке объявилась Майечка. С ней Алик был знаком когда-то близко и даже очень... Очевидно, именно поэтому та не увидела  препятствий ему позвонить.
– Вот приехала на экскурсию, так сказать, в частном порядке, – прощебетала она задорно. – А заодно и  друзей навестить. Соскучилась за ними.
Последние слова Майечка произнесла так, что у Алика как-то нехорошо ёкнуло сердце и предательски кольнула печёнка.
– Ты мне не рад?
– Почему же? Рад, – он едва совладал с охватившим предчувствием чего-то неминуемого, теряясь  в догадках о целях её звонка.
– Как поживаешь? – невинно поинтересовалась Майечка. И хотя, они не виделись уже более двадцати лет, Алик легко различил в её голосе слащаво-приторные нотки.
– Нормально. Как ты? Надолго в Нью-Йорк?
– На недельку, дней на десять. Как получится. Хотела показать дочке её отца. – Майечка  вдруг замолчала, выдерживая многозначительную паузу. – И ты не спрашиваешь, кто он?
– А почему я об этом должен спрашивать? – Алик ощутил противную сухость во рту, как предвестницу негаданного дурного известия.
– Ну... Я не знаю, – замялась его нежданная собеседница. –  Ведь и у нас с тобой теоретически мог быть ребёнок.
– Майя, – жёстко перебил её Алик. – Мы всё тогда решили. Не так ли?
– Ты решил.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, люба моя дорогая, что ты дал денег на аборт и преспокойненько умыл руки. Вот только аборт я делать не стала.
 У Алика на секунду пропал дар речи, словно он поперхнулся куском отварной индюшачьей грудинки, неделю пролежавшей в холодильнике. Ему моментально припомнилась нервотрёпка  тех дней двадцатилетней давности и сопутствующее ей скверное настроение.
– Ты это серьёзно?
Представить, что молодая особа, смышлёная и недурная собой, захочет родить без мужа, не укладывалось в его голове.
«И почему же она всё время молчала, – мелькнуло естественное подозрение. – И чего хочет добиться сейчас?»
– Да ты не нервничай, – Майечка, будто прочитав беспокойные мысли, возникшие у Алика, покровительственно рассмеялась в трубку. – Я без претензий. Ирише, слава богу, девятнадцать исполнилось Сама уж скоро невеста. Кстати, захочешь её увидеть, позвони. Я у подруги остановилась.
 Майя не спеша и чётко продиктовала номер, уверенная в расторопности  бывшего кавалера разыскать карандаш и бумагу. А уж в его порядочности и подавно.
 Она не ошиблась. Алик судорожно записал телефон и пребывал теперь в неописуемой прострации. Да и какие ощущения посетили бы вполне ответственного мужчину, в одночасье ставшего отцом взрослой дочери? Который, к тому же, не злостный неплательщик алиментов, а добропорядочный супруг, имеющий в браке тоже почти взрослого ребёнка?
Ночью Алик не сомкнул глаз. Ворочался с боку на бок и, перебирая в памяти короткий роман с Майечкой, так ни до чего не додумался. История ему виделась крайне странной. Его давняя подружка всегда была себе на уме. Даже пообщавшись с ней очень недолго, Алик без труда разглядел, с кем имеет дело. Майя относилась к типу тех женщин, которые никогда не ждут счастливую случайность, как бесхитростные девицы у окошка, подперев кулачком нежную щёчку, истомившись и вздыхая про себя: «И где она  запропастилась?»
Напротив, подобные Майечке практичные особы открывают ворота пошире, чтобы та, сердешная, не заплутала часом и не ошиблась дверью:
– Эй, девушка! Вам, драгоценная, сюда. Ну, куда, дура, попёрлась? Говорят тебе – сюда, значит, сюда.
Попробуй, откажись от такого приглашения? И вдруг выясняется, что благоразумная и деловая Майечка – мать-одиночка? Ведь даже про беременность та сообщила совершенно невозмутимо, с твёрдым намерением избавиться от неё. И без всяких колебаний. Сказала, что есть надёжный доктор и за двести рублей спроворит аборт. Взяла деньги, на том и расстались.
 Жену Алик решил ни во что не посвящать. И хоть Людмила не ревновала его к добрачным связям, всё равно заикнуться о подобном нонсенсе Алику казалось постыдным. Впрочем, и Майечке он не поверил безоговорочно, но, тем не менее, предложил встретиться. На его счастье, в ближайший уикенд Людмила работала, что давало Алику возможность провести пару часов с новоявленной дочкой и её мамой. А уж потеряться от посторонних глаз в Нью-Йорке проще простого.
 Майечка сильно изменилась, превратившись из смазливой барышни в представительную даму. И выглядела отнюдь не хуже той девушки, с которой появилась в итальянском ресторане, куда Алик их пригласил. Стильно одетые, намарафеченные, они не производили впечатления обиженных жизнью женщин. Да и в глазах юной особы – по логике вещей  дочки – Алик не заметил терзающего совесть упрёка безотцовщины. Наоборот, в них отражалось если не безразличное любопытство, то уж наверняка не укоризна или осуждение.
– Ну, вот, Ириша, можешь с полным правом называть этого человека папой, – представила Алика Майя.
Тот смутился и вдруг поймал себя на мысли, что ищет в лице девушки собственные черты. Свой фамильный нос с горбинкой или слегка скошенный подбородок, доставшийся ему от мамы и бабушки. Какой-нибудь внешний признак, который подскажет ему их кровное родство. Внимательно разглядывать девушку Алик постеснялся, но потом изредка бросал на Ирину пристрастные взгляды, как бы примеряя на себя новый статус.
– Здравствуйте, –  чинно поздоровалась девушка. –  Именно таким я вас всегда и представляла, – тепло добавила она.
– Каким? – наконец, прервал напряжённое молчание Алик, воодушевлённый её доброжелательным тоном.
– Импозантным мужчиной, с которым мне хотелось бы появиться перед друзьями. Я наверняка испытала бы гордость, представив вас как своего отца, –  виновато улыбнулась Ирина, не скрывая сожаления о том, чего до сих пор была несправедливо лишена.
Во время ланча никто никуда не торопился. Для начала Алик заказал бутылку вина и карпаччо. В перерыве между закусками Майечка решила ненадолго отлучиться. Она словно нарочно оставила Алика и Ирину наедине, а когда вернулась, нашла их подружившимися.
  Последующие дни Алик продолжал оставаться под непреходящим волнением от трогательной  встречи, но ещё под более сильным от объяснения с Майечкой:
– Ты так быстро тогда согласился, – горько усмехнулась она, когда Алик завёл разговор обо всём происшедшем. – Будто испугался, что я надумаю рожать. Ах, Алик, ты даже не представляешь, насколько предупредительная готовность мужчины заплатить за аборт может быть оскорбительной. Мне показалось, что этим ты меня предал. А как я хотела услышать твой протест. Ну, хотя бы одно слово в защиту будущего ребёнка. Нашего ребёнка!
В глазах у Майечки навернулись крупные тяжёлые слёзы.
– Потом узнала, что ты с кем-то встречаешься. Даже видела тебя с ней в городе. Не стала мешать чужому счастью. Да и сердцу, как известно, не прикажешь. Ведь со мной оставалась частица любимого человека. Его плоть и кровь! Ну, как я могла решиться лечь под нож?
 Алик слушал её, терзаясь и напрочь позабыв о прежних сомнениях. И пусть он уже давно ничего не чувствовал к этой женщине, его честь и достоинство сразу же подтолкнули предложить Майечке посильную помощь.
– Ведь ты не будешь возражать? – пряча взгляд и краснея, спросил Алик её, растревоженную воспоминаниями. – Я хочу это сделать для Ирины. Пожалуйста, не отказывай мне.

Незаметно прошёл месяц, и однажды вечером Людмила за ужином поделилась с мужем свежими сплетнями, принесёнными из «Мэйсиса» – универсального магазина, где она работала.
– У меня сменщица, тоже русская. Да я тебе говорила о ней. Лилька! Одесситка. Помнишь? У её родителей ещё дача была в Аркадии рядом с нашей.
– Угу, – машинально кивнул Алик без всякого интереса. К новостям о личной жизни  соотечественников  он испытывал полное равнодушие.
– Слушай,  такое рассказала! У неё подруга из Одессы гостила. Не поверишь, что вытворила.  Комедия!
– Гастролёрша?
– Не то слово! И вроде чудачке уже хорошо за сорок, но за какую-то неделю та успела раскрутить здесь сразу двух мужиков. Причём по полной программе.
– Способная, –  отметил Алик, продолжая жевать и слушать вполуха. – И чем же она их так прельстила? – он скептически усмехнулся. – Или в Бруклине уже не на кого положить глаз?
– В том то и фокус, что не тем заветным ласковым местом, о котором ты думаешь. Она им успешно работала раньше, – расхохоталась Людмила. – А теперь всё больше башкой. Развела этих дурней мулькой о взрослой дочери.
– В смысле? – Алик ощутил, как у него в пищеводе на пути к желудку  застрял кусок непрожёванного голубца, подобно лифту, внезапно остановившемуся между этажами.
– Наплела о себе душещипательную историю. Ну, вроде того, что когда-то переспала с  ними, забеременела и потом одна растила ребёнка.
– Чьего ребёнка?
– Алик, ты что, не врубаешься? Просто как всё гениальное. Разыскала телефонные номера бывших ухажёров, с которыми куролесила в молодости, и каждому преподнесла сюрприз: мол, у тебя, дорогой товарищ, дитё имеется. А найти в Нью-Йорке кадра с рыльцем в пушку, знакомого по Одессе – плёвое дело. Уж где-где, а здесь осела, считай, чуть ли не вся Молдаванка.
– И те поверили? – упавшим голосом спросил Алик, уже догадавшись, о ком конкретно идёт речь.
– Как тут не поверить, если и доцю предъявили в качестве вещественного доказательства. Лилькина подруга какую-то местную оторву надыбала и платила ей стольник за свидание с любимым папой. Ну, там слезу пустить для пущей убедительности или на шею, расчувствовавшись, кинуться к родителю. В общем, действовать по обстоятельствам. И что ты думаешь? Оба схавали. Как миленькие!  Ещё и в кабаки водили. Поили, кормили по первому разряду.
В тоне Людмилы послышалось невольное уважение к разбитной бабёнке, умудрившейся столь элегантно облапошить наивных простачков. И хоть поступила та довольно подленько, сыграв на лучших мужских качествах, сострадания к её обмишурившимся жертвам  Людмила не испытывала.
– Я так полагаю, что эта находчивая красотка и на аборт в своё время с каждого получила. Который никогда и не делала.
– Нет? – Алик потеряно смотрел на остывший голубец у себя в тарелке и на кончик ложки, утонувшей в банке с майонезом. Аппетит у него пропал начисто.
– Естественно! Лилька знает её как облупленную. Ещё со школы. Для той подобные мансы были всегда в порядке вещей.
– И где она теперь? – пытаясь оставаться безучастным, полюбопытствовал Алик.
– Кто? Лилькина подруга? Да намылилась уже благополучно. Погуляла вволю в Нью-Йорке, скупилась, отбила поездку, благодаря своей сообразительности, и  обратно домой. В Одессу.