Поэзия
Евгений ЧИГРИН
Поэт. Родился в 1961 году в Украине. Долгие годы жил на Дальнем Востоке. Печатался в журналах «Новый мир», «Дети Ра», «Континент», «Вестник Европы», «Арион», «Юность», «Литературное обозрение», «День и Ночь», «Рубеж», «Крещатик» (Германия), «Дальний Восток», «Байкал», в нескольких антологиях, альманахах «Сахалин», «Остров», «Встречи» (Филадельфия, США), сборниках «На ветрах», «Если будет Россия», еженедельниках «Русская мысль» (Париж), «Литературная газета», «Зеленая лампа», в «Независимой газете», «Трибуне», «Новой газете» и др. Автор книги избранных стихотворений (Водолей Publishers, Москва 2004). Член Союза российских писателей, член международного ПЕН-клуба. С 2003 года живет в подмосковном Красногорске.
Поэт. Родился в 1961 году в Украине. Долгие годы жил на Дальнем Востоке. Печатался в журналах «Новый мир», «Дети Ра», «Континент», «Вестник Европы», «Арион», «Юность», «Литературное обозрение», «День и Ночь», «Рубеж», «Крещатик» (Германия), «Дальний Восток», «Байкал», в нескольких антологиях, альманахах «Сахалин», «Остров», «Встречи» (Филадельфия, США), сборниках «На ветрах», «Если будет Россия», еженедельниках «Русская мысль» (Париж), «Литературная газета», «Зеленая лампа», в «Независимой газете», «Трибуне», «Новой газете» и др. Автор книги избранных стихотворений (Водолей Publishers, Москва 2004). Член Союза российских писателей, член международного ПЕН-клуба. С 2003 года живет в подмосковном Красногорске.
НЕСЛУЧАЙНЫЕ ЧУДЕСА
БУХТА
БУХТА
Бубен ветра в пределах бухты,
Сколько смотришь — везде песок,
Хоть пиши песочные буквы,
Все Восток, да опять Восток.
Голос кайры — глухое чудо,
Солнце выпито, ровно ром,
Да пуста, как душа, посуда,
И молчишь таким дураком,
Что еще бы глоток — и в море —
В запотевшее темнотой...
Не барахтаться бы в глаголе,
Не лепить мудака, зато —
Флибустьером за черной музой,
Рыбаком Галилеи за...
В оболочке таких иллюзий —
В неслучайные чудеса.
Там экзотика полным цветом:
Крабы в камешках... Сундуки...
(Это тянет пиратским бредом,
Это Флинт закоптил мозги.)
Там прибежище осьминога,
Здесь зверек шевелит песок?
Это все — прибабахи Бога,
Или — проще — Восток, Восток...
Сколько смотришь — везде песок,
Хоть пиши песочные буквы,
Все Восток, да опять Восток.
Голос кайры — глухое чудо,
Солнце выпито, ровно ром,
Да пуста, как душа, посуда,
И молчишь таким дураком,
Что еще бы глоток — и в море —
В запотевшее темнотой...
Не барахтаться бы в глаголе,
Не лепить мудака, зато —
Флибустьером за черной музой,
Рыбаком Галилеи за...
В оболочке таких иллюзий —
В неслучайные чудеса.
Там экзотика полным цветом:
Крабы в камешках... Сундуки...
(Это тянет пиратским бредом,
Это Флинт закоптил мозги.)
Там прибежище осьминога,
Здесь зверек шевелит песок?
Это все — прибабахи Бога,
Или — проще — Восток, Восток...
ВОСПОМИНАНИЕ
ПОД МУЗЫКУ СЕНТ-КОЛОМБА
ПОД МУЗЫКУ СЕНТ-КОЛОМБА
Колыбельного места осенний надлом
В желтых жалобах мокнет листва.
Из бороздок пластинки опять Сент-Коломб,
С этим галлом в печаль голова
Окунается, ровно в густой кальвадос,
Зарывается в молодость так,
Что опять и разлука, и страсти всерьез,
И в кино — фантомасами страх,
И прощанье с которой? Какой сатана
Разберет в проходном октябре,
Что там было, когда растекалась весна,
Просыпались в неброской норе...
Что там было?.. И видится Гайсин, Тульчин,
И сквозистый ладыжинский свет
Возникает и смотрится в ультрамарин
Переливчатых высей... в сюжет
Этих мест колыбельных... Строфу за строфой
Так и вытяну родину, как
Сент-Коломб меланхолию-музыку (Строй
Этой музы в искусных руках).
Что там было?.. Все рядышком: Винница, Бар
И Вапнярка, и Шаргород, так?
Говори-перешептывай, будто бы дар
Можно вышептать в этих стихах?..
Сколько прошлого, быстрого, как выпивон
В побелевшем от яблок саду.
Золотым захолустьем я будто прощен?
Позабыт в позабытом году?
Ибо — Бершадь, Немиров, Ладыжин, т. д.
Столько видели всяких таких
Перебежчиков (мать их...) Мерцай в пустоте,
В метрополиях незолотых,
Пропадай в Сент-Коломбовой струнной тоске
(В желтых жалобах мокнет листва),
Не спеши приближаться к подземной реке,
Где Хароном легенда жива,
Где химера — змеей с рубцеватым хвостом...
Замолчи. Не пугай сам себя.
...колыбельного места осенний надлом,
Станционные ветры трубят.
В желтых жалобах мокнет листва.
Из бороздок пластинки опять Сент-Коломб,
С этим галлом в печаль голова
Окунается, ровно в густой кальвадос,
Зарывается в молодость так,
Что опять и разлука, и страсти всерьез,
И в кино — фантомасами страх,
И прощанье с которой? Какой сатана
Разберет в проходном октябре,
Что там было, когда растекалась весна,
Просыпались в неброской норе...
Что там было?.. И видится Гайсин, Тульчин,
И сквозистый ладыжинский свет
Возникает и смотрится в ультрамарин
Переливчатых высей... в сюжет
Этих мест колыбельных... Строфу за строфой
Так и вытяну родину, как
Сент-Коломб меланхолию-музыку (Строй
Этой музы в искусных руках).
Что там было?.. Все рядышком: Винница, Бар
И Вапнярка, и Шаргород, так?
Говори-перешептывай, будто бы дар
Можно вышептать в этих стихах?..
Сколько прошлого, быстрого, как выпивон
В побелевшем от яблок саду.
Золотым захолустьем я будто прощен?
Позабыт в позабытом году?
Ибо — Бершадь, Немиров, Ладыжин, т. д.
Столько видели всяких таких
Перебежчиков (мать их...) Мерцай в пустоте,
В метрополиях незолотых,
Пропадай в Сент-Коломбовой струнной тоске
(В желтых жалобах мокнет листва),
Не спеши приближаться к подземной реке,
Где Хароном легенда жива,
Где химера — змеей с рубцеватым хвостом...
Замолчи. Не пугай сам себя.
...колыбельного места осенний надлом,
Станционные ветры трубят.
TUNISIA. НАБУЛЬ
...было распространено поверье,
что прорицатели повторяют слова,
внушаемые им Шайтаном.
что прорицатели повторяют слова,
внушаемые им Шайтаном.
Свернешь «сейчас» и вытянешь «вчера»:
Завяз Набуль в красителях и глине,
Мечеть-стрела хвалою проросла,
Сук эль-Джума* во всяком апельсине,
В мешке орехов, кувшине без тех,
Которыми запугивают в трепет...
Скажи «Симург» — почувствуешь аффект:
Змея воображения налепит
Из воздуха, в котором синевы,
Как пены в эпилептике... В Набуле
Мутит инжиром, «валит» от халвы,
Скиталец Бунин прорастает в суре
От муэдзина: пятница... Восток.
Пугливый ослик спит ветхозаветным,
От фиников — лагми — всего глоток,
От Магриба в джеллабе одноцветном...
Tunisia (под мышкою Коран),
Коровы, дромадеры, овцы, козы,
Хмелящий запах: карри и шафран...
Видение в руках метаморфозы
Прикормлено светилом: хиромант
Вытаскивает смысл из пасти ада
И запускает, ровно бумеранг,
В сознанье человеческого стада,
Обычным замороченное... Круг
Ислама с аравийским перепутан.
(Посланцем Сатаны расквашен слух.)
Плюется жизнь напуганным верблюдом.
Завяз Набуль в красителях и глине,
Мечеть-стрела хвалою проросла,
Сук эль-Джума* во всяком апельсине,
В мешке орехов, кувшине без тех,
Которыми запугивают в трепет...
Скажи «Симург» — почувствуешь аффект:
Змея воображения налепит
Из воздуха, в котором синевы,
Как пены в эпилептике... В Набуле
Мутит инжиром, «валит» от халвы,
Скиталец Бунин прорастает в суре
От муэдзина: пятница... Восток.
Пугливый ослик спит ветхозаветным,
От фиников — лагми — всего глоток,
От Магриба в джеллабе одноцветном...
Tunisia (под мышкою Коран),
Коровы, дромадеры, овцы, козы,
Хмелящий запах: карри и шафран...
Видение в руках метаморфозы
Прикормлено светилом: хиромант
Вытаскивает смысл из пасти ада
И запускает, ровно бумеранг,
В сознанье человеческого стада,
Обычным замороченное... Круг
Ислама с аравийским перепутан.
(Посланцем Сатаны расквашен слух.)
Плюется жизнь напуганным верблюдом.
* Рынок
ВИД НА МЕЧЕТЬ, ИЛИ
ПРОГУЛКА ПО СИДИ-БУ-САИДУ
ПРОГУЛКА ПО СИДИ-БУ-САИДУ
Мечеть, которую Маке*
Увел на полотно,
Теперь в моей встает строке...
Лазоревым окно
Любое пялится: так бей
Последний приказал,
Здесь шиша с духом голубей
Заверчена в астрал,
Который подсказал Маке,
Как выписать мечеть.
Теперь магрибская в стихе
Останется белеть.
...еще окину взглядом сад,
Дворец возвел барон**,
Который был искусству рад,
Который пил «MAGON»
Под канитель ребаба, под
Бренчание гамбри,
Вдыхая Средиземный йод,
Смотря, как корабли
Заходят в порт: на миллион
Динар плывет товар.
...ты слышишь, тростниковый горн
Вытягивает дар
И в этом мареве — Маке,
Погибший в 27,
В какой-то сдержанной тоске
Миражится, как темь...
Увел на полотно,
Теперь в моей встает строке...
Лазоревым окно
Любое пялится: так бей
Последний приказал,
Здесь шиша с духом голубей
Заверчена в астрал,
Который подсказал Маке,
Как выписать мечеть.
Теперь магрибская в стихе
Останется белеть.
...еще окину взглядом сад,
Дворец возвел барон**,
Который был искусству рад,
Который пил «MAGON»
Под канитель ребаба, под
Бренчание гамбри,
Вдыхая Средиземный йод,
Смотря, как корабли
Заходят в порт: на миллион
Динар плывет товар.
...ты слышишь, тростниковый горн
Вытягивает дар
И в этом мареве — Маке,
Погибший в 27,
В какой-то сдержанной тоске
Миражится, как темь...
*Август Маке — немецкий художник-экспрессионист, погиб в 1914 году
**Британский барон Рудольф Эрланжер (1872-1932), построивший дворец арабской музыки
**Британский барон Рудольф Эрланжер (1872-1932), построивший дворец арабской музыки
В СКОРОМ ПОЕЗДЕ
...живая жизнь бежала за окном,
То готикой взъерошенных соборов,
То вилась сиротливым полусном,
Осколками каких-то разговоров
Вчерашней жизни, музыкой-тоской,
Читавшим в рифму бедным серафимом,
С которым было просто и легко,
Как было бы, вполне возможно, с сыном
(Когда бы был...) Пиликала попса
В другом купе: там громко пили вина,
Звезда — звезде библейский свет неся —
Смотрелась как Всевышнего витрина.
Не спалось-спалось под железный стук,
Под это вспомогательное чудо,
Вплетался в слух любой вагонный звук:
В соседнем беспокоилась посуда,
То ложечкой, то вилкой... То с вином
Мешался мат банальным анекдотом,
Стремясь в какой-то крохотный Содом.
...дышал чаек заморским бергамотом,
Который я не выпил под стихи,
Что с миром разлучают и смыкают,
Сближают сны виденьями тоски,
Какой-то там тальянкою играют.
Стучат колеса — быстрые — стучат,
Как будто бы выстукивают что-то,
Всю эту жизнь большую, точно мат,
Большую, как наставшая суббота.
Закончить чем? Один, один, один.
Как будто... серафим плывет в квадрате
Окна, — зачем? Не хочешь, Божий сын,
Обмолвиться? Шепнуть? Ответить ради...
То готикой взъерошенных соборов,
То вилась сиротливым полусном,
Осколками каких-то разговоров
Вчерашней жизни, музыкой-тоской,
Читавшим в рифму бедным серафимом,
С которым было просто и легко,
Как было бы, вполне возможно, с сыном
(Когда бы был...) Пиликала попса
В другом купе: там громко пили вина,
Звезда — звезде библейский свет неся —
Смотрелась как Всевышнего витрина.
Не спалось-спалось под железный стук,
Под это вспомогательное чудо,
Вплетался в слух любой вагонный звук:
В соседнем беспокоилась посуда,
То ложечкой, то вилкой... То с вином
Мешался мат банальным анекдотом,
Стремясь в какой-то крохотный Содом.
...дышал чаек заморским бергамотом,
Который я не выпил под стихи,
Что с миром разлучают и смыкают,
Сближают сны виденьями тоски,
Какой-то там тальянкою играют.
Стучат колеса — быстрые — стучат,
Как будто бы выстукивают что-то,
Всю эту жизнь большую, точно мат,
Большую, как наставшая суббота.
Закончить чем? Один, один, один.
Как будто... серафим плывет в квадрате
Окна, — зачем? Не хочешь, Божий сын,
Обмолвиться? Шепнуть? Ответить ради...