Шагаю в рай

Когда Уинди-Гэп я миновал,
Полпенни кто-то мне подал:
Всё потому, что я шагаю в рай.
Хватает просьбы от меня,
Чтоб незнакомый мне добряк
Солёной рыбки дал за так:
А там – что царь, что нищий – всё одно.

Себя мой братец Мортин изнуряет,
Своих сынков драчливых усмиряя;
Что до меня, то я шагаю в рай.
Он беден и живёт трудом,
Хотя владеет псом, ружьём,
Служанка да слуга при нём:
А там – что царь, что нищий – всё одно.

Разжились бедняки деньгами
И снова стали бедняками;
Что до меня, то я шагаю в рай.
Умов загублено порядком:
Кто в школе дрыгал голой пяткой,
Теперь её в носок упрятал:
А там – что царь, что нищий – всё одно.

Стал ветер стар, но всё свистит,
И должен падать я в пути:
Всё потому, что я шагаю в рай.
Ещё не встретились мне те,
Кто смог бы внять моей мечте,
Что с ветром пляшет в высоте:
А там – что царь, что нищий – всё одно.

Running to Paradise


As I came over Windy Gap
They threw a halfpenny into my cap.
For I am running to paradise;
And all that I need do is to wish
And somebody puts his hand in the dish
To throw me a bit of salted fish:
And there the king is but as the beggar.

My brother Mourteen is worn out
With skelping his big brawling lout,
And I am running to paradise;
A poor life, do what he can,
And though he keep a dog and a gun,
A serving-maid and a serving-man:
And there the king is but as the beggar.

Poor men have grown to be rich men,
And rich men grown to be poor again,
And I am running to paradise;
And many a darling wit´s grown dull
That tossed a bare heel when at school,
Now it has filled a old sock full:
And there the king is but as the beggar.

The wind is old and still at play
While I must hurty upon my way.
For I am running to paradise;
Yet never have I lit on a friend
To take my fancy like the wind
That nobody can buy or bind:
And there the king is but as the beggar.


Он сокрушается об изменениях, что постигли его и его возлюбленную, и жаждет конца света
Ужели не слышишь мой зов, о белый безрогий олень?
Был обращён я во красноухого пса,
И в Терновом Лесу я был, и на Тропе Камней,
Ибо кто-то отвращение, надежду, и страсть, и страх
У стоп моих спрятал, чтоб ночью и днём я тебя загонял;
С орешника веткою человек, беззвучно явившись
Ко мне со спины, зачаровал вдруг меня;
Мой голос теперь – лай собачий всего лишь,
Сменяясь, спешат Изменение, Время, Исток.
О, вот бы вдруг Вепрь Гладкокожий примчался с заката
И с неба луну, и созвездья, и солнце исторг
И, хрюкая, лёг бы, предавшись покою, во мраке!

He mourns for the change that has come upon him and his beloved, and longs for the end of the world


Do you not hear me calling, white deer with no horns?
I have been changed to a hound with one red ear;
 I have been in the Path of Stones and the Wood of Thorns,
 For somebody hid hatred and hope and desire and fear
 Under my feet that they follow you night and day.
         A man with a hazel wand came without sound;
 He changed me suddenly; I was looking another way;
 And now my calling is but the calling of a hound;
 And Time and Birth and Change are hurrying by.
 I would that the boar without bristles had come from the West
  And had rooted the sun and moon and stars out of the sky
 And lay in the darkness, grunting, and turning to his rest.


Он мечтает о небесных одеждах

Имел бы я расшитые небесные одежды
Из золотого и серебряного света,
И синие, и с дымкою, и тёмные одежды –
Ночные, сумрачные и дневного света, –
Я положил бы их к твоим прекрасным стопам.
Но беден я, и отдана сокровищница грёзам –
Я повергаю их к твоим прекрасным стопам.
Ступай же мягче, по моим ступая грёзам.

He Wishes For The Cloths Of Heaven


Had I the heavens´ embroidered cloths,
Enwrought with golden and silver light,
The blue and the dim and the dark cloths
Of night and light and the half-light,
I would spread the cloths under your feet:
But I, being poor, have only my dreams;
I have spread my dreams under your feet;
Tread softly because you tread on my dreams.


Засыхание ветвей

Луну я молил, когда птицам шептала она:
"Дай чибису – звать, а кроншнепу – плакать свободно,
Мечтаю я слушать тебя, будь ты зла иль нежна:
Пути бесконечны, и в дали стремится мой разум".
Медвяно мерцает луна на холме мерно-сонном,
Уснул я средь быстрых ручьев одинокого Эхтге.

Ни ветви не высохло из-за холодных ветров;
Но высохли ветви, когда я мечты им поведал.

Я знаю покрытые листьями тропы тех ведьм,
В жемчужных венцах что приходят, с улыбкою тайной,
Держа веретёна, из тёмных подозерных бездн;
Я знаю, где кружит луна, и где Туат де Дананн
Стремглав обращаются в танце, и свет льётся наземь
Холодный; ступают они по мерцающей пене.

Ни ветви не высохло из-за холодных ветров;
Но высохли ветви, когда я мечты им поведал.

Я знаю о сонной стране, где кружат в небесах
Поющие лебеди, скованны цепью златою.
Король с королевой здесь бродят, и птиц голоса
Внушили им счастье, отчаянье; мудростью разум
Замкнули; бродить до скончанья времён суждено им, –
Я знаю об этом, и чибис, и кроншнеп на Эхтге.

Ни ветви не высохло из-за холодных ветров;
Но высохли ветви, когда я мечты им поведал.

The withering of the boughs

I cried when the moon was murmuring to the birds:
´Let peewit call and curlew cry не разрешенное сочетание they will,
I long for your merry and tender and pitiful words,
For the roads are unending, and there is no place to my mind.´
The honey-pale moon lay low on the sleepy hill,
And I fell asleep upon lonely Echtge of streams.

No boughs have withered because of the wintry wind;
The boughs have withered because I have told them my dreams.

I know of the leafy paths that the witches take
Who come with their crowns of pearl and their spindles of wool,
And their secret smile, out of the depths of the lake;
I know не разрешенное сочетание a dim moon drifts, не разрешенное сочетание the Danaan kind
Wind and unwind their dances when the light grows cool
On the island lawns, their feet не разрешенное сочетание the pale foam gleams.

No boughs have withered because of the wintry wind;
The boughs have withered because I have told them my dreams.

I know of the sleepy country, не разрешенное сочетание swans fly round
Coupled with golden chains, and sing as they fly.
A king and a queen are wandering there, and the sound
Has made them so happy and hopeless, so deaf and so blind
With wisdom, they wander till all the years have gone by;
I know, and the curlew and peewit on Echtge of streams.

No boughs have withered because of the wintry wind;
The boughs have withered because I have told them my dreams.


Три движения

Рыба Шекспира плескалась в бескрайних волнах;
Рыба романтиков плавала в тесных силках;
Что же за рыбы в агонии бьются в песках?

Three movements


Shakespearen fish swam the sea, far away from land;
Romantic fish swam in nets coming to the hand;
What are all those fish that lie gasping on the strand?


Меру

Цивилизация сама себя сковала
Владычеством уставов, видимостью тиши,
Иллюзии веленьем; мыслью жизнь предстала,
И человек, и устрашаясь, дальше движет
Опустошение веков вслед за веками –
Грабёж неистовый и яростный; за ним
Наступит разоренье мирозданья:
Прощайте, о Эллада и Египет, прощай, о Рим!

Отшельники на Меру, или Эвересте,
Которых ночь в сугробах склепом укрывает,
Иль где угодно, где снега и зимний ветер
Их голые тела колотят грубо, знают,
Что день сменяет ночь, что прежде погубила
Его сияние, его героев скрыла.

Meru


Civilisation is hooped together, brought
Under a mle, under the semblance of peace
By manifold illusion; but man´s life is thought,
And he, despite his terror, cannot cease
Ravening through century after century,
Ravening, raging, and uprooting that he may come
Into the desolation of reality:
Egypt and Greece, good-bye, and good-bye, Rome!

Hermits upon Mount Meru or Everest,
Caverned in night under the drifted snow,
Or не разрешенное сочетание that snow and winter´s dreadful blast
Beat down upon their naked bodies, know
That day brings round the night, that before dawn
His glory and his monuments are gone.


Чёрная башня

О древней чёрной башне говорят,
Что, хоть и кладовая оскудела,
Казна пуста, и вина скисли зря,
Хотя солдаты в крайней нищете, –
Но связан клятвой гарнизон:
Не впустит он чужих знамён.

Стоймя в могилах мертвецы,
Но с брега ветры задувают:
Гремит, когда ревуче грают,
Гремит костьми на склонах гор.

Враги хотят купить иль устрашить
И шепчут, что защитники – болваны,
Которые, когда король забыт,
Всё ждут, что он вернётся в замок.
Но если он давно погиб,
Зачем же войско здесь стоит?

В могилы льётся свет луны,
Но с брега ветры задувают:
Гремит, когда ревуче грают,
Гремит костьми на склонах гор.

А повар дряхлый скачет по ущельям,
Он ловит птиц вдали лесных дорог,
Пока мы спим – мы, крепкие мужчины.
Божится он, что слышал королевский рог.
Он лжёт, конечно, старый вор, –
Но клятвенно несём дозор!

В могилах всё густеет тьма,
Но с брега ветры задувают:
Гремит, когда ревуче грают,
Гремит костьми на склонах гор.

The Black Tower


Say that the men of the old black tower,
Though they but feed as the goatherd feeds,
Their money spent, their wine gone sour,
Lack nothing that a soldier needs,
That all are oath-bound men:
Those banners come not in.

There in the tomb stand the dead upright,
But winds come up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.

Those banners come to bribe or threaten,
Or whisper that a man´s a fool
Who, when his own right king´s forgotten,
Cares what king не разрешенное сочетаниеs up his rule.
If he died long ago
Why do you dread us so?

There in the tomb не разрешенное сочетаниеs the faint moonlight,
But wind comes up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.

The tower´s old cook that must climb and clamber
Catching small birds in the dew of the morn
When we hale men lie stretched in slumber
Swears that he hears the king´s great horn.
But he´s a lying hound:
Stand we on guard oath-bound!

There in the tomb the dark grows blacker,
But wind comes up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.


Второе Пришествие

Кружась, кружась, крылами вихорь создавая,
Охотника не может слышать сокол;
Все вещи рушатся на части, нескрепимы;
Анархия обрушилась на мир,
Кроваво-дымчатый поток низвергнулся, и всюду
Невинность поруганью отдана, утоплена во крови;
Достойные повергнуты в сомнения, а подлые –
Вдохновлены и страстны.

Должно быть, некое нисходит откровенье,
Должно быть, близится Пришествие Второе.
Пришествие Второе! Едва провозглашаю,
Когда гигантский образ из Spiritus Mundi
Мои глаза сжигает: где-то средь пустыни
Огромный львинотелый, человекоглавый зверь
С безжалостным, пустым, как солнце, взглядом
Свои передвигает мерно члены, пока вокруг него
Кружатся негодующие птицы.
Тьма наступает снова, но теперь я знаю,
Что два тысячелетья сна без жизни
Прервались удушающим кошмаром,
И что за зверь, чей час теперь вернулся,
Плетётся в Вифлеем, чтоб быть рождённым?

The Second Coming


Turning and turning in the widening gyre
The falcon cannot hear the falconer;
Things fall apart; the centre cannot hold;
Mere anarchy is loosed upon the world,
The blood-dimmed tide is loosed, and everyне разрешенное сочетание
The ceremony of innocence is drowned;
The best lack all conviction, while the worst
Are full of passionate intensity.

Surely some revelation is at hand;
Surely the Second Coming is at hand.
The Second Coming! Hardly are those words out
When a vast image out of Spiritus Mundi
Troubles my sight: someне разрешенное сочетание in sands of the desert
A shape with lion body and the head of a man,
A gaze blank and pitiless as the sun,
Is moving its slow thighs, while all about it
Reel shadows of the indignant desert birds.
The darkness не разрешенное сочетаниеs again; but now I know
That twenty centuries of stony sleep
Were vexed to nightmare by a rocking cradle,
And what rough beast, its hour come round at last,
Slouches towards Bethlehem to be born?