***

Дерево думает,
дерево дышит,
дерево слушает,
дерево слышит.
Дерево — лес,
когда вместе и рядом.
Каждое дерево
меряю взглядом,
чтобы увидеть,
как высится лес
каждой вершиной
до самых небес.


***

Выйду,
а дождик мочит,
слабенько так,
не очень.
Есть, говорят, примета —
маленький дождь до рассвета.
Выйду да и заплачу,
тоненько так,
по-собачьи.
В дождик никто на свете
слёз этих не заметит.


***

Я устал и простужен,
никому,
кроме Бога,
не нужен.
Не хочу, но старею
и молиться
совсем не умею.


***

Зеркало и окно
высветлили друг друга.
Вместе они заодно —
там и здесь кружится вьюга.
Если я подойду
к зеркалу —
вьюга уймётся,
и за спиною в окне
сразу появится солнце.


***

Там у нас всегда
на чердаке
воробьи летали
в холодке.
Всё прошло,
прошёл и детский страх,
что сидел по вечерам
в кустах.
Больше
не вернулись в этот дом,
и часы
остановились
в нём.


***

В морге при горбольнице
сам отца обряжал.
На постоянное место
я его соборовал.
И не боялся,
рубашку, не разрезая, надел.
Вместо молитвы песню
его любимую пел.

Про хозяйку молодую
и буланого коня.


***

Пишу стихи
на глиняных табличках,
на солнце обжигаю
на века.

Пишу стихи
о речке и о птичках.
Никто их не читает
ни фига.


***

Вышли на крылечко
двое человечков,
старых человечка
вышли на крылечко.
Вышли за ограду
и всему-то рады,
не закрыв ворота,
вдруг вернётся кто-то.

Вспять поворотиться
не дала им старость.
Мне на память блюдце
звонкое осталось.
Выгнутый орнамент,
под глазурью кобальт.
Влага, глина, пламень,
звук был долгим чтобы.


***

Ночь,
море,
звёзды.
Край вселенной.
С отцом умершим разговор.
Зашёл я в море по колено,
как будто в вечности простор.
Я плакал, говорил.
Он слушал.
Подумалось вдруг невпопад:
он так любил икры покушать,
а я не покупал,
вот гад.
Любил он выпить.
Я припомнил,
как он просил налить винца.
И вот стою в солёном море,
прошу прощенья у отца.


***

Лежу я в травах
В позе Винчи,
Гляжу на звёзды в вышине.
Озябшая, с повадкой птичьей,
Спиной прильнула ты ко мне.
Лишь бабочками ты питалась,
Жила среди вот этих звёзд
И вдруг вчера со мной осталась,
На дачу я тебя привёз.
Мерцанье звёзд,
Пружинки травок,
И аромат твоих волос,
И бантик от прозрачных плавок —
Всё спуталось,
Переплелось.
Наверное, нас бес попутал,
Господь ли свёл нас, может быть.
Не разрубить, и не распутать,
И, может быть,
Не разлюбить.


***

А мама бродяг привечала.
Пускала их в дом,
кормила.
Молчала,
не говорила.
Не знали про это сначала.
Обстирывала понемножку,
давала с собою картошки.
Её называли порою
и дурою,
и святою.
Бродяги ей стали как дети.
Но слишком их много на свете.
И только мы с братом знаем,
как трудно,
когда мать святая.


***

Мёрзну на волглом ветру.
Может, сегодня умру.
Может быть, умер вчера.
Это такая игра
в "умри, замри, отомри".
Я оживу
на счёт "три".
Может, хотя бы на миг
прадеда вспомню язык.


***

…Постигну немоту и слепоту,
и в темноте увижу темноту,
и буду в снах нестрашных появляться
у самых близких
изредка,
лет двадцать.


***

Вот стою,
как последнее чучело,
и боюсь подойти
к тебе я.
Подрочу втихомолку,
при случае,
и представлю,
что ты моя.


***

…Есть заповедные места,
где мы опять
распнём
Христа…


***

Два дерева,
и стая птиц,
и мир из образов и лиц.
Кругом трава,
вокруг листва,
восход
и солнце лишь едва.
Вот я проснулся и не сплю
и всю вселенную люблю.
Так пахнет скошенной травой,
как будто кровью
неземной.


***

Рисую лодку,
забываю отраженье,
и лодка застывает без движенья.
Кричу в ущелье,
чтоб отозвалось,
но эхо не пришло,
не родилось.

Спрошу у птицы,
почему летает;
у дерева, а почему растёт.
И у цветка,
зачем он расцветает.
У Господа,
зачем он всех спасёт.


***

Как хорошо у ёлочки
на солнце
пить коньячок
и Пушкина читать,
смотреть в окно
(в замёрзшее оконце),
пить коньячок
и Пушкина читать.
И ничего,
что жизнь уже на донце, —
не тороплюсь
допить
и дочитать.


***

Вдруг над стихами я заплачу —
они про прошлую войну.
С лица стыдливо, по-собачьи,
слезу солёную смахну.

Не хочется дожить до новой.
Но, может статься, доживу.
Спасусь в лесу:
куплю корову
и научусь косить траву.


***

Идти по городу;
скучать;
на девушек заглядывать.
Одни и те же
в двадцать пять
желания загадывать.
С Серёгой в рюмочной принять
с утра уже по маленькой.
И вдруг в кармане отыскать
цветочек смятый
аленький.
Мне подавальщица нальёт
"для цветика помятого".
Поставлю в рюмку — оживёт!
Тот самый он, без всякого.


***

Забытый Первомай
рождает ностальгию —
мы тоже говорим,
что было веселей.
Что праздники теперь
какие-то другие.
А мы с тобой уже
и Ленина старей.

В тот давний Первомай
играют на гармошке,
и пляшут, и поют,
и пьют исподтишка.
И верят в коммунизм,
наверно, понарошку.
И два худых отца
несут нас на руках.


Звонок

В дверь звонить ей стали с лета
по утрам с другого света.
Там, видать, так грустно мужу:
он зовёт родную душу.

Этот свет покинул белый —
сломанный звонок не сделал.
А теперь звонок молчащий
стал будить её всё чаще.


***

Стоял я в тамбуре вагона,
Не удержал и не окликнул.
Ты вышла и идёшь к перрону,
А я вокзал не отодвинул.

Ты не спешила оглянуться,
Переступая рельсов льдинки.
Гляжу я вслед, а рельсы рвутся
И скручиваются в пружинки.

Вот хорошо бы из вокзала
Вдруг выпустили крокодила,
И ты ко мне бы прибежала,
Прижалась и уйти забыла.