ГЛЕБ СЕМЁНОВ
Глеб Семёнов (урожд. Глеб Борисович Деген, 18.04.1918, Петроград — 23.01.1982, Ленинград) — поэт, переводчик, окончил химический факультет ЛГУ (1941).
Когда началась Великая Отечественная война, по состоянию здоровья в армию призван не был, работал в блокадном Ленинграде в спецлаборатории МПВО, с 1943 по 1944 год был в эвакуации в деревне Шибуничи под Пермью. Впервые опубликовал стихи в газете "Пролетарская правда" в 1935 году, однако началом литературной деятельности считал 1940 год, когда в журнале "Звезда" был напечатан большой цикл его стихотворений; много переводил из славянской поэзии (чешских, словацких, болгарских, белорусских поэтов), из поэзии малых народов Крайнего Севера, а также других народов СССР. Особое место в творчестве занимают переводы Омара Хайяма. С 1939 года и до конца жизни руководил разными литературными объединениями и кружками: в Доме литературного воспитания школьников, во Дворце пионеров, в редакции журнала "Костер", в Горном и Политехническом институтах, в ДК имени Первой пятилетки, имени Ленсовета, имени М. Горького, в Союзе писателей и в Ленинградском Доме ученых. Автор книг "Свет в окнах"
(1947), "Плечом к плечу" (1952), "Отпуск в сентябре" (1964), "Сосны" (1972), "Стихотворения" (1979), "Прощание с осенним садом" (1986), "Концерт для возраста с оркестром" (2000). В 2004 году в "Новой библиотеке поэта" (Малая серия) вышла книга "Стихотворения и поэмы" (вступительная статья, составление, подготовка текстов и примечания Е. А. Кумпан), в которой с наибольшей полнотой и без купюр представлено творчество поэта.
Похоронен на Ново-Волковском кладбище Санкт-Петербурга.
Когда началась Великая Отечественная война, по состоянию здоровья в армию призван не был, работал в блокадном Ленинграде в спецлаборатории МПВО, с 1943 по 1944 год был в эвакуации в деревне Шибуничи под Пермью. Впервые опубликовал стихи в газете "Пролетарская правда" в 1935 году, однако началом литературной деятельности считал 1940 год, когда в журнале "Звезда" был напечатан большой цикл его стихотворений; много переводил из славянской поэзии (чешских, словацких, болгарских, белорусских поэтов), из поэзии малых народов Крайнего Севера, а также других народов СССР. Особое место в творчестве занимают переводы Омара Хайяма. С 1939 года и до конца жизни руководил разными литературными объединениями и кружками: в Доме литературного воспитания школьников, во Дворце пионеров, в редакции журнала "Костер", в Горном и Политехническом институтах, в ДК имени Первой пятилетки, имени Ленсовета, имени М. Горького, в Союзе писателей и в Ленинградском Доме ученых. Автор книг "Свет в окнах"
(1947), "Плечом к плечу" (1952), "Отпуск в сентябре" (1964), "Сосны" (1972), "Стихотворения" (1979), "Прощание с осенним садом" (1986), "Концерт для возраста с оркестром" (2000). В 2004 году в "Новой библиотеке поэта" (Малая серия) вышла книга "Стихотворения и поэмы" (вступительная статья, составление, подготовка текстов и примечания Е. А. Кумпан), в которой с наибольшей полнотой и без купюр представлено творчество поэта.
Похоронен на Ново-Волковском кладбище Санкт-Петербурга.
ИЗ ГЛАВЫ "ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКАДЕ"
ОПОЛЧЕНЬЕ
Памяти Миши Святловского
Добровольчество — добрая воля к смерти.
М. Цветаева
Добровольчество — добрая воля к смерти.
М. Цветаева
Пришел навестить, а казарма
в торжественных сборах с утра.
И осень в окне лучезарна, и —
вроде прощаться пора.
Ну, выпьем давай на дорожку —
чтоб немцу скорее капут.
Тебе уже выдали ложку,
винтовку — сказали — дадут.
Построили, как на ученье,
на подвиг тебя повели...
На полчища шло ополченье,
очкарики, гении шли.
Шли доблестно, шли простодушно,
читали стихи на ходу...
Как выстоять ей, безоружной душе,
в сорок первом году?
И вот — на каком-нибудь фланге
серо от распластанных тел.
По небу полуночи ангел
летел, и летел, и летел.
А я, в три погибели скрючен
(не так же ли на смех врагу?),
готовлю бутылки с горючим
и правды принять не могу.
МЕТРОНОМ
Никогда не болевшие звуки
умирают...
Куда они делись —
многоверстные отголоски
пароходов и поездов...
...золотое гудение рынка...
...деловитая скорость трамваев...
...изнывание патефонов...
...воркование голубей...
Даже дети свое отзвенели.
Даже вдовы свое отрыдали. —
Город
каменными губами
обеззвученно шевелит.
И один только стук метронома:
будто это пульсирует камень —
учащенно и неотступно —
жив — жив — жив ...
АРИФМЕТИКА
Закапывать без креста
трое
везли
двоих.
Дорога была проста.
И совесть была чиста.
И солнце любило их. —
А с Кировского моста
двое
свезли
троих.
КОНЦЕРТ
в торжественных сборах с утра.
И осень в окне лучезарна, и —
вроде прощаться пора.
Ну, выпьем давай на дорожку —
чтоб немцу скорее капут.
Тебе уже выдали ложку,
винтовку — сказали — дадут.
Построили, как на ученье,
на подвиг тебя повели...
На полчища шло ополченье,
очкарики, гении шли.
Шли доблестно, шли простодушно,
читали стихи на ходу...
Как выстоять ей, безоружной душе,
в сорок первом году?
И вот — на каком-нибудь фланге
серо от распластанных тел.
По небу полуночи ангел
летел, и летел, и летел.
А я, в три погибели скрючен
(не так же ли на смех врагу?),
готовлю бутылки с горючим
и правды принять не могу.
МЕТРОНОМ
Никогда не болевшие звуки
умирают...
Куда они делись —
многоверстные отголоски
пароходов и поездов...
...золотое гудение рынка...
...деловитая скорость трамваев...
...изнывание патефонов...
...воркование голубей...
Даже дети свое отзвенели.
Даже вдовы свое отрыдали. —
Город
каменными губами
обеззвученно шевелит.
И один только стук метронома:
будто это пульсирует камень —
учащенно и неотступно —
жив — жив — жив ...
АРИФМЕТИКА
Закапывать без креста
трое
везли
двоих.
Дорога была проста.
И совесть была чиста.
И солнце любило их. —
А с Кировского моста
двое
свезли
троих.
КОНЦЕРТ
Т. Ю. Хмельницкой
Собираются дистрофики
в довоенный этот зал.
Ветерок недоумения —
кто же их сюда зазвал?
Не обещано им ужина,
ничего не купишь тут.
Ломтик хлеба нержавеющий
дамы в сумочках несут.
Вверх поглядывают искоса:
свод непрочный, свод большой.
Молча хвастаются ватником
между шубкой и душой.
Кресла ежатся от холода,
половина их пуста.
Гордо валенками шаркая,
на шикарные места.
Скрипачи вползли бесполые,
дирижер за ними вслед.
Закивали им из публики:
сколько зим и — скольких нет!
То ли были, то ли не были
легкий взмах и трудный вздох.
Не имея сил откашляться,
зал качнулся и оглох.
Не имея сил расплакаться,
сердце вышло за предел.
Непреложный голос вечности
всем пространством завладел.
Отрубил все злые призвуки,
жалкий ропот приструнил.
Лейтенантик забинтованный
память в руки уронил.
Через толщу затемнения
мир забрезжил голубой.
Нимб дыхания сгущенного
встал над каждой головой.
в довоенный этот зал.
Ветерок недоумения —
кто же их сюда зазвал?
Не обещано им ужина,
ничего не купишь тут.
Ломтик хлеба нержавеющий
дамы в сумочках несут.
Вверх поглядывают искоса:
свод непрочный, свод большой.
Молча хвастаются ватником
между шубкой и душой.
Кресла ежатся от холода,
половина их пуста.
Гордо валенками шаркая,
на шикарные места.
Скрипачи вползли бесполые,
дирижер за ними вслед.
Закивали им из публики:
сколько зим и — скольких нет!
То ли были, то ли не были
легкий взмах и трудный вздох.
Не имея сил откашляться,
зал качнулся и оглох.
Не имея сил расплакаться,
сердце вышло за предел.
Непреложный голос вечности
всем пространством завладел.
Отрубил все злые призвуки,
жалкий ропот приструнил.
Лейтенантик забинтованный
память в руки уронил.
Через толщу затемнения
мир забрезжил голубой.
Нимб дыхания сгущенного
встал над каждой головой.