Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Кималь Маликов


Четвёртая ипостась

Спасай других…


В последние годы круг общения Кималя Ибрагимовича был узок, потому что из-за болезни он совсем ослеп и не мог передвигаться по городу самостоятельно.
Он не принадлежал к писательским союзам, что долгое время для меня оставалось загадкой. Пока я не познакомился с историей его поэмы «Чёрный бунт».
20 декабря 2000 года на стене дома № 3 по Ленинскому проспекту в Норильске была открыта мемориальная доска памяти жертв политических репрессий со словами К. Маликова:

Рядовые трудовых колонн,
Рядовые жертвы преступлений,
Вас хранит до будущих времён
Мерзлота, свидетель обвиненья.

Многим это имя было незнакомо, и они спрашивали, кто такой Маликов, был ли он политическим заключённым. Политзаключённым он не был. Молодой поэт приехал на работу в Норильск добровольно. Проработав в 60-е годы несколько лет слесарем Северо-восточного участка системы теплоснабжения, он по семейным обстоятельствам вернулся в Красноярск, оставив друзьям на хранение свою тетрадку с рукописью поэмы «Чёрный бунт», которую тогда нельзя было печатать. Она была написана в 1963 году. Впервые под заголовком «Отрывки из "Поэмы без названия"» эта рукопись была опубликована в 1995 году, к 60-летию Норильского комбината, в сборнике стихов норильских поэтов «Мою весну не заметёт пурга…».
Дело в том, что публикация поэмы Маликова в шестидесятые годы оказалась невозможной. Кималя, по его словам, даже приглашали в местное отделение КГБ для беседы.
Чем же объясняется такая судьба «Чёрного бунта»?
…Сегодня в это трудно поверить, но тема ГУЛАГа, сталинских репрессий (хотя культ личности был уже разоблачён) тогда была под запретом. Признали ошибки вождя — и хватит, нечего воду мутить! В Норильске, построенном на костях, о ГУЛАГе не говорили: в город приехало много молодёжи строить свой, комсомольский Норильск — жемчужину Заполярья… Хотя на комбинате оставалось много тех, кто прошёл сталинскую мясорубку.
Неудивительно, что только в 1999 году в Красноярске был издан первый сборник Кималя Маликова под названием «Старые стихи». В этом сборнике поэма «Чёрный бунт» опубликована в более полном варианте и под своим подлинным названием. В «Красноярской газете» и сборнике «Старые стихи» была опубликована ещё одна поэма К. Маликова — философская «Последняя ночь Рембрандта».
Кималь Маликов честно отразил своё время и людей, которых встретил на своём жизненном пути.

Суть истины вместил
Короткий стих:
Спасай себя, чтобы спасти других.
Добавлю только, истину любя:
Спасай других, чтобы спасти себя.
     Михаил Стрельцов

О себе


Я родился и жил в Красноярске, на улице Лассаля. Потом его признали оппортунистом и назвали улицу Брянской. Очень разношёрстной была эта улица. Население: татары, украинцы, евреи, немцы, поляки, китайцы, литовцы, латыши. В общем, пол-Союза. Жили дружно. Родился я в 1939 году, пятого февраля. В 1940 году моего отца взяли на переподготовку. Письмо — первое и последнее — пришло из-под Бреста. После начала войны ничего не было слышно. Позже сообщили, что он пропал без вести; когда и как — неизвестно. Но время было тяжёлое — не дай Бог, если в плен попал, это было очень страшно. Уже в 1950 году моя бабка, которая отца всю жизнь ждала, услышала, что его видели в лагере в Норильске. Я её никогда больше не видел такой испуганной. Она повторяла: «Это враги, враги говорят». В 1952 году осмелились подать на пенсию, выплатили пенсию на меня сразу за 10 лет и сообщили, что отец пропал без вести в декабре 1941 года под Москвой…
Кималь Маликов

Тесто


     А. Бердникову

Крутое тесто замесил Господь,
Да, видимо, дрожжей добавил лишку.
Замучили, поди, дела-делишки
И весь, поди, вселенский огород.
Вот подлецы, им только завалить!
И Водолей — не воду разливает…
А красное смещенье убегает,
И некому его остановить.
Две девицы (ну коего рожна
не поделив?!) друг друга потрепали:
От Вероники — волосы остались,
От Андромеды — видимость одна.
Ну никакого нету жития!
Под эти галактические шумы
Не отдохнуть — не то чтобы придумать
Две-три загадки вечных бытия…
…Заснул Господь, а тесто между тем,
Набравшись силы, поползло на небо
Для поисков предметов ширпотреба
Иль в поисках иных запретных тем…
Готовясь в кураже для дележа,
В предчувствии необычайной драки,
Вдруг разбежались знаки зодиака
И стали в круг, испуганно дрожа.
Вскочил Господь, опару сбил веслом
И замешал, ничуть не беспокоясь,
Обычаи, традиции, устои
И заодно пришельцев с НЛО.
Закончив труд, сто грамм на посошок
Принял на грудь — так Вечности пристало.
Отбацал степ и выдохнул лукаво:
«Воистину: вот это — хорошо!»

Детский сад


Собираюсь на работу,
Дочке топать в детский сад.
Ей, конечно, неохота,
Как и мне сто лет назад.
Накатило. Стало жарко.
Сорок третий вспомнил год.
Мой братишка старший, Жанка,
В детский сад меня ведёт.
Разговор у нас короткий:
«Пендель», пара «макарон»…
Оттого я тих и кроток,
Оттого и весел он.
Шли по улице Лассаля,
По росистой мураве.
И часовенка сияла,
Как икона, на горе.
Шли под ставен скучных стуки,
Под собачий брёх и вой.
Пацанята — руки в брюки —
Так довольные собой.
Шли, играя, шли, не зная,
Что сошла уже с крыльца
Письмоносец тётя Рая
С похоронкой на отца.

Покровская легенда


Три дня идёт гулянка,
Покровский злой загул.
Домой вернулся с фронта
Мой дядька Хабибул.
Безусым пацанёнком
Ушёл пять лет назад.
В окалине осколок —
Вернулся лейтенант.
Лихих сорокапяток
Отчаянный командир,
Изношенное сердце,
Целёхонький мундир.
Он вышел, озирая
Чертополох двора.
Пустая голубятня,
Пустая конура.
Не звякает подойник.
Кому сказать: Ани…
Сестрёнки-малолетки
Застряли у родни.
Единство фронта с тылом.
От фронтовых дорог
Далече докатился
Войны стальной каток.
Светилось нимбом солнце
Над Дрокинской горой,
И облака стояли
Над дымовой трубой.
Притормозило время
Нетерпеливый ход…
Лишь голуби над Качей
Кроили небосвод.
И вздрогнул Хабибулка,
Спиной почуяв взгляд:
На крыше голубятни
Два голубя сидят,
Подаренные другу,
Которых не забыл,
Когда дуга сгибала
И Балатон солил.
И вот они воркуют,
На цыпочки встают,
Тревожно шеи тянут,
Глядят — не узнают.
Прорвала память время,
Сметая всё с пути
Собакою цепною,
Сорвавшейся с цепи.
И, как из дальних далей,
Из вышней высоты,
К ногам его упали,
Как белые цветы.
И, пот со лба стирая,
Воскресший ото сна:
— Ну,— выдохнул,—
И вправду —
Закончилась война.

Четвёртая ипостась


Глаза слепы, немы уста,
Безмолвны, бесполезны;
На фоне Южного Креста
Не виден крест небесный.
Тропа, толпа, из края в край
Спешат, взывая всуе;
Развилка, крест — и выбирай:
Ошую, одесную.
Мгновенье вечно, и стоят
Осина, дуб, омела.
А камни чёрные летят,
Его пронзая тело.
И, продолжая свой полёт,
Срываются с орбиты,
И в атмосфере над землёй
Горят метеориты.
Вся жизнь — короткая строка
Внизу под облаками,
Да не поднимется рука —
Я свой не брошу камень.
Пересекая путь земной,
Вновь отворяя вечность,
Мои грехи — они со мной,
Я сам за них отвечу.
Глаза слепы, немы уста,
Безмолвны, бесполезны;
На фоне Южного Креста
Не виден крест небесный.
Распятье, дыба, пьедестал…
Надежда и расплата…
Сидит Иуда у креста —
Беседует с Пилатом.

Предки


Откуда вы,
Мои светло-русые предки?
Гулкое эхо дубрав,
Тревожных дымов столбы…
Откуда вы,
Мои скуластые предки,
Сметавшие города
Хвостами своих кобыл?
Какие вы,
Скуластые жадные предки,
Взметнувшие плеть
Над горячечным телом Руси?
Какие вы,
Мои славянские предки,
Если монгольскую смерть
Заставляли пощады просить?
Над этой дикой враждой
Веков громоздятся груды,
И бешенство конных атак
Дремлет в моей крови.
Но гонит меня вперёд
Моя монгольская удаль,
И обживают мир
Русские руки мои.

Оливы Гефсиманского сада


Стоп-кадр. Инерция — не в счёт.
Пространству стало тесно.
И лязг мечей, и звон щитов —
Началом благовеста.
И, милосердие храня,
Ночь выпустила коготь,
И факелы внизу чадят,
И тьма глотает копоть.
Лицом о воздух — и текут,
Охватывая стражу,
Десятки будущих Иуд
И мучеников жажды.
Кто вас собрал? Послал посыл?
Ведь вы — не просто люди,
Ушли волхвы, пришли послы,
Свидетели и судьи.
Смелей, пока жива душа,
Вы — Божии созданья,
В проём Игольного Ушка,
Через Порог Страданья.
А он стоит, глаза скосив,
Не отрывая взгляда
От буйной поросли олив
Серебряного сада.
А в спину — словно град камней,
Пропитанных тоскою,
И кто-то обнажает меч
Дрожащею рукою,
Готовый броситься вперёд.
Спасаю? Погибаю?
Но, исказив улыбкой рот,
Он шепчет: «Я не знаю!
Я не знаю этого человека!
Я не знаю этого человека!»
Кричит верблюд. Поёт восход.
Уставясь в землю тупо,
Какой-то человек бредёт,
Покусывая губы.
Идёт, разменивая жизнь.
Как стихло всё в округе…
И только женщина бежит
Наперерез Иуде.

На покосе


По колено травостой,
Шаг прокоса ближе, ближе…
Как литовка землю лижет,
Наливаясь синевой!
По колено травостой,
Между волнами прокоса —
Земляники спелой россыпь,
Жаворонка дом пустой
С прошлогодней скорлупой.
По колено травостой,
Стебелёк, к земле прилегший,
Для живущих я — ушедший,
Для ушедших я — живой!