— Баб, дай денег, я к Лешке Рахманову на день рождения иду! — заявил Витька, появляясь в дверях кухни. — Пить будем!
     — Рано вам еще пить в пятнадцать лет!
     — И ничего не рано! Мы уже взрослые! Лешку отец даже в дворянское собрание с собой водил, и меня обещал сводить! У меня тоже предки дворяне, Кокорюкины с шестнадцатого века в Козловске живут! Ты-то, конечно, не Кокорюкина, тебе все равно, а я дворянин!
     Бабушка вытащила из шкафа хозяйственную сумку.
     — Предки у тебя, дворянин Кокорюкин, может и хороши, да что толку?
     — Как что толку? А наследственность? Генетика? Конечно, в твое время генетику запрещали, вот ты ее и не признаешь! А на самом деле предки – это… это…
     Бабушка положила в сумку деньги.
     — Во-первых, я генетику пятнадцать лет в школе десятиклассникам преподавала, а во-вторых, если ты так уважаешь предков, послушай-ка одного из них, то есть меня. Сейчас я схожу на рынок, а ты тем временем разбери чулан в подвале.
     — Что? Чулан? Почему я? Не буду!!! — возопил Витька, но бабушка уже закрыла за собой дверь. Ну вот, пожалуйста! И денег не дала! А он должен разбирать чулан, как будто нет ничего интереснее в доме Кокорюкиных!
     Говоря строго, двухэтажный особняк, в котором жил Витька, перестал быть домом Кокорюкиных еще до революции — за приличные деньги большую его часть продали купцу Самохвалову. А уж после революции прежним хозяевам остались только две комнаты да тот самый чулан в подвале.
     Вздыхая, Витька побрел в подвал. Чулан был размером с хорошую комнату, и в нем размещалось все то, что семье Кокорюкиных жаль было выбросить в продолжение последних ста лет. По стенам гроздьями висели пахнущие пылью старые пальто, в углу кучей громоздились ведра и корыта, на полу — стопки журналов и газет сорокалетней давности. Прямо перед дверью стояла дореволюционная чернолаковая этажерка с книгами, а сверху на ней — кожаный футляр с прадедовским биноклем. Витька открыл его — внутри на крышке еще виднелась чернильная надпись: поручик Кокорюкин. В бинокль надо на что-нибудь посмотреть! Витька торопливо повернулся к двери, зацепился ногой за стопку журналов, падая, схватился за этажерку и вместе с ней обрушился на пол.
     Ну вот, теперь, хочешь, не хочешь — надо разбирать эту кучу! Витька тоскливо посмотрел на жесткие переплеты, кожаные уголки и желтые от времени страницы. А это что? Из одной книги выпало что-то плоское, завернутое в газету с непривычно мелким шрифтом. Витька развернул газету, в ней оказался конверт, а в нем… Что такое? На коричневой, с протертыми сгибами бумаге красовались крупные черные буквы — не то печатные, не то рисованные.

     «Доношу святому отцу протопопу Иллариону, что июля 17-го дни, года от Рождества Христова 1737-го, в городе Козловске на реке Иловой видана была многими диковина великая. На берегу, супротив дома дворянина Александра Иванова сына Кокорюкина сошел с неба шар огненный, а из него к земле – огненный же столп. Из столпа вышли три персоны некие, по виду люди, но ростом невеликие, головами лысые, и вместо платья белым светом убраны.
     Народ к ним побежал, но они только руками махали да кричали невразумительное. Недоросль Кокорюкин Михаил вперед всех выскочив, начал в шар каменьями кидать, но до лысых не добежав двух сажен, был закинут в кусты силой невидимой и неведомой. Понеже явилось пламя великое, в коем шар пропал вместе со столпом, а лысые пошли по реке яко посуху, и по воде от них молнии побежали. А после того вошли они в лес, и боле их не видели.
     Дьяк Костка Вонифатьев».

     Ничего себе – НЛО! А Кокорюкин тогдашний — молодец, не испугался!
     А еще что тут? Начало другой бумаги было оторвано, Витька начал читать с середины.

     «Генваря 12-го, года 1743-го, лейб-компании сержант Кокорюкин Михаил, вместо того, чтобы стоять перед столовой Ее императорского величества Елизаветы Петровны и смотреть, чтобы соловью Ее императорского величества, который на стене в столовой, вреда бы от кошек не было, с караулу самовольно отлучился. В трактире у Федотки Гнилого напился он безобразно пьян, так что едва ходить и говорить мог, почему и требовал, стоя на улице, себе карету. Кареты не получив, сержант Кокорюкин взошел на постоялый двор Семена Демидова за Сенным Рынком, где саблей изрубил в щепы стиральную лохань и на прачке изодрал рубаху. После того вошел в камору, где помещались три лысые купца из Козловска, кричал, что они есть исчадия диавольские, вылил на них ведро воды и кинулся драться, а за неимением у них волосов драл козловцев за уши нещадно. Меня же, сержанта Чернова, который остановить его хотел и за воротник схватил, начал зубом есть за руку. В то время сделалось в каморе светло, как днем, и молнии по полу побежали, а сержант Кокорюкин, пробыв в молниях малое время, с лестницы свалился и был мною к полковому лекарю препровожден. Повреждений телесных, а тако же ожогов у него не обнаружено было, однако пониже спины у сержанта Кокорюкина нашелся хвост величиною с ладонь, каковой хвост за две недели с того времени еще на ладонь вырос. Ввиду такового обстоятельства и по особой протекции Ее императорского величества с марта первого дни сего года сержант Кокорюкин Михаил сын Александров определен на службу в Кунсткамеру уродом.

     Составил сию записку сержант Чернов Алексей.»

     Что за глупости! Хвост какой-то… Оставалась надежда, что последняя бумажка будет понятнее.

     «Приветствую тебя, брат Арсений, из родительского дома в Козловске. Ты пишешь, что ехать ко мне из Петербурга не хочешь и что жизнь в провинции скучна беспримерно, однако вот твоим словам опровержение. Опишу тебе все подробно, тем более что до сих пор тебя по молодости лет оберегали от той правды, которую надобно тебе знать.
     Дед наш, известный Михаил Александрович, служил в Кунсткамере уродом, поскольку имел длинный чешуйчатый хвост. Хвост этот составлял несчастье всей его жизни, однако вместе с тем доставлял пропитание и ему, и его семье.
     По смерти своей дед оставил завещание, в котором среди всего прочего остерегал нас, его потомков, от употребления вина, буйства гнева и встреч с лысыми людьми. Отец наш никогда не придавал значения этим словам, считая, что они писаны не в твердом разуме, а потому заветом пренебрегал и кончил свою жизнь с хвостом длиною в два вершка, выраставшим на полпальца при каждом приступе гнева. Я же, от природы не обладая ни пылкостью нрава, ни склонностью к горячительным напиткам, также жил, не задумываясь о завете деда, до сего дня.
     Однако нынче, в седьмом часу утра, случилось то самое происшествие, которое и побудило меня написать тебе. Неизвестно откуда перед моим окном в саду появились три небольшого роста лысых человека, по виду купцы или мещане. Я спросил того из них, кто показался мне старшим, кого им надобно, на что он отвечал, что хотел бы видеть потомков Михаила Кокорюкина. Я назвался, он приблизился ко мне, и я увидел, что ни волос, ни бровей, ни ресниц на нем не было, а в глазах у него нет ни радужек, ни белков, одни лишь черные зрачки. Рассказ его был еще более необычен, нежели его вид. По его словам, он и его товарищи – жители далекой звезды, с которой они добрались до нас на особенном «летательном корабле». «Корабль» этот взорвался в нашем поместье во времена юности нашего деда, причем дед сыграл не последнюю роль в этом несчастье. При второй случайной встрече, защищаясь от нападения нашего предка, путешественники невольно причинили ему какое-то повреждение организма, которое теперь передается из поколения в поколение всем его потомкам. Исправить это повреждение можно, только если на помощь путешественникам прилетят их друзья на другом «корабле», а потому лысые путешественники сочли своим долгом предупредить меня о том же, о чем предупреждал в завещании дед. В доказательство истинности своих слов старший путешественник отдал мне два документа, которые я тебе в письме и посылаю. После этого путешественники исчезли.
     Хотя происшествие сие выглядит невероятным, я склонен верить лысому путешественнику, а потому прошу тебя, Арсений: не пей вина и не предавайся гневу, ибо украшение чешуйчатое может постигнуть тебя во всякое время, как и любого из потомков Михаила Кокорюкина, одним из которых остаюсь.
     Любящий тебя брат Андрей»

     Витька вскочил с поваленной этажерки, руки у него дрожали. Вот тебе и генетика! А он-то все утро «предавался гневу»! Кажется, пониже спины уже что-то чешется! Или нет? Но у Лешки он не выпьет ни капли! Или вообще не пойдет на день рождения!
     В дверь чулана заглянула бабушка.
     — Ну как, Витюша, разобрал?
     Витька дрожащей рукой протянул ей бумаги. Она внимательно прочла, нахмурилась, потом улыбнулась.
     — Ну что ж, даже если все это чистая правда, человек, уважающий генетику, не должен пугаться. Ты отстоишь от сержанта Кокорюкина на восемь поколений, а значит, по законам генетики, вероятность заработать хвост у тебя не больше, чем одна двести пятьдесят шестая часть.
     Витька облегченно вздохнул. Одна двести пятьдесят шестая – это еще ничего. Но все же… Он потянулся к футляру с биноклем. А сам подумал:
     «Пусть все же лысые путешественники скорее прилетят».