Мой город не спит. Он просто застыл в ожиданьи,
Что может в любую минуту начаться война,
И что "чужаки" разберут всю брусчатку на камни,
Сжигая дома, магазины – дотла, дочерна.

Мой город молчит. Он просто со всем не согласен,
Ему неприемлемы стрельбы, агония, злость…
И крик горожан дай-то Бог чтобы нé был напрасен:
"Не трогайте город, чтоб нам отвечать не пришлось!"

Мой город колюч. Он просто попрятал иголки,
Пока ему в брюхо не начали тыкать клюкой.
Он цел и един, как хрустальная ваза на полке,
Лишь гость незнакомый задеть её сможет рукой.

Мой город строптив. Он просто не падает в ноги,
Не просит подачек – напротив, другим подаёт.
Кто я в этом городе? Просто одна из тех многих,
Кто истинный ужас событий в стране сознаёт.

Мой город умён. Он просто не верит зарокам,
Которые кто-то из сборищ людских прокричал,
Прикрыв свою ложь, лицемерье и ненависть – Богом!
Мой город не спит. Он просто безумно устал…

Мне тебя не забыть,
даже если падут небеса,
Даже если Земля
прекратит круговое вращенье,
Среди тысяч других,
я твои распознаю глаза,
Даже если их встречу
в ином, неземном измереньи.

Солнце может устать
совершать ежедневный маршрут,
Время ластиком может стереть
мою хлипкую память…

Мне тебя не забыть
ни на миг, ни на десять минут –
Ты вплетён в ДНК,
как единственно верный орнамент.

Имбирный чай. Октябрь. Вечер.
Луна лимонной долькой в блюдце…
Трамвайной линией рассéчен
Мой город. Страшно прикоснуться
К его холодным капиллярам,
Пронзившим улицы, проспекты…
В осеннем макинтоше старом –
Велеречив, могуч, эффектен.

Притворство – общая зараза
Людей. Но город – исключенье.
Я наблюдаю раз за разом
Его ночные откровенья.

Душа моя деревенеет,
Пустот стеклянных смог глотая.
Потуже шарф на хрупкой шее…
И снова злобный лязг трамвая…

А ночь вывешивает флаги,
Азартом дерзким заражая.
Вхожу в её астральный лагерь
Со светом тьму перемежая.

Я вдавлена молчаньем в сырость улиц,
Глаза-предохранители пусты –
Перегорели осенью. Сомкнулись.
Но не успели до конца остыть.

Свидетели моей печали немы,
Как я сама, то – луны фонарей.
Дань моде отдаю – борюсь с системой,
Шагаю каждый день в толпе людей.
Храню в крови четыре литра тайны,
Но тишина разносит на куски…

И вены замыкаются трамвайным
Кольцом на лучевой моей руки.

А счастье что? Оно – пустая гильза,
И этикет потерь его нелеп.
Ты, так же как и я, давно нанизан
На дьявольский костяк его побед.

Я уйду на северо-восток,
Оставляя след в осенних лужах.
Жизнь подводит собственный итог,
Ей плевать на страх твой или ужас…
За плечами – прошлого рюкзак.
Шов небесный молнией распорот...
Слепят желтоглазые в глаза
Фонари. В их свете тонет город.
Как прекрасен запах перемен!
Что теперь: Марсель или Неаполь?
Бог сотрёт талантливо фрагмент
Этого ухода, нацарапав

На скрижали Памяти сонет
Вместо правды с острыми краями.
Но стихами будешь ли согрет
В октябре под колкими дождями?
Я уйду на северо-восток,
Оставляя след в осенних лужах.
Позади – останется виток
Старой жизни и… горячий ужин…

Слова – в песок, песок – на дно реки,
Без права на возврат и воскрешенье.
Любовь моя, что рваные силки ‒
Обречена на горечь пораженья.

Терпенья леску сложно оборвать,
Когда рыбак почти маниакален ‒
Он будет изучать речную гладь,
Забыв о пище, сне в удобстве спален…

И в этом ожиданьи – благодать,
Ведь это не иллюзия надежды.
…Когда-нибудь ты будешь "голодать"
По мне, моим стихам колюче-нежным…

А я возненавижу берега
Былых времён, судьбы-реки теченье,
И молчаливые седые облака –
Свидетелей любви и униженья…

Обречена на ужин без свечей,
На сквозняки и ледяное ложе.
А в паспорте записано: "Ничьей
Женой хорошей быть она не сможет".
Уличена в поэзии, где ямб –
Покорнейший слуга и повелитель,

Где творчество – единственный изъян
Моих ночей в часы, когда Вы спите.

Не собрана, как ягода в саду...
Меня раздавят поздно или рано.
Неведомо одно – в каком году
Я стану пылью и сойду с экрана…

А что будет с нами завтра:
Война или сразу смерть?
Молитва теперь ‒ на завтрак,
На ужин ‒ число потерь.

Живым кто придёт из боя?
Кого предадут земле?
…Мы встретим невзгоды стоя,
С морщинами на челе…

Я не поэт, я – бездарь из хрущёвки,
Воспитанная улицей, двором.
Стихи мои – дешёвые листовки.
Прохожие затопчут их потом,

Шагая на работу суетливо,
Подняв повыше воротник пальто
От зимнего декабрьского порыва,
Скрывая душ сквозное решето.

Я – выкидыш бесчувственного века,
Где ложь, вина – что новенький костюм,
Который надевает Мир-калека
На душу оголённую свою.

Я словом защищаюсь от молчанья,
Когда пусты и терпки небеса.
Поэзия – не поиск, а дыханье…
Я просто не умею не писать.

В моём городе пьяные мёрзнут поэты
Среди улиц ночных, распивая коньяк,
Декламируя классиков русских сонеты,
Признаваясь, что денег, по ходу, голяк.

В моём городе шлюхи одеты, как леди,
Можно их перепутать средь белого дня.
Это сходство случайно открылось намедни,
Эта броская фальшь возмущает меня.

Но я всё же люблю мой загадочный город.
Не нужны мне Париж, Ленинград, Амстердам…
В нём есть всё ‒ величавость, свобода и норов…
Я за харьковский воздух полжизни отдам!