«Имя Сумарокова было в своё время так же велико, как имя Ломоносова» – утверждал спустя четверть века после смерти поэта Николай Карамзин.
А спустя ещё четверть века Александр Пушкин назвал старшего собрата по перу «несчастнейшим из подражателей».
Теперь, спустя 300 лет, минувших со дня рождения Александра Петровича Сумарокова, очевидно, что место поэта в истории российской литературы незыблемо, роль его в формировании отечественной культуры – особенно в сфере культуры массовой – даже более значительна, чем роль Ломоносова.
Но чем может быть интересен современному читателю Александр Сумароков? Во-первых, своей жизненной позицией, преданностью литературе, страстной любовью к русскому языку, благородством дел и помыслов в поэзии. Он сознавал себя представителем служивой аристократии, призванной нести свет знания в народные массы, формировать литературный вкус и чувство прекрасного.
Сумароков был внуком и сыном тех, кто, несмотря на перемены на московском троне, последовательно поддерживал ту часть государственных управленцев, которые вели страну к назревшим преобразованиям, глубоким реформам по западному образцу. Его дед активно действовал в окружении царя Фёдора (отменил местничество!), затем служил в команде Петра Алексеевича (впоследствии – императора).
Отец Александра даже был крестником самого царя! Можно сказать, что три поколения Сумароковых стали частью новой государственной элиты, продвигающей европейские культурные образцы и стремившейся вписаться в направления европейского развития. Поколение внуков преобразователей, сподвижников создателя Российской империи, воспитывалось наследниками великой миссии построения нового государства и новой культуры, те, кто в будущем составят цвет нации просвещёнными гражданами своего отечества, которые могли в любой момент к штыку приравнять перо.
Недаром уже в зрелом возрасте поэт не раз мысленно обращался к образу Петра Великого, к каждому памятному месту, связанному с биографией императора, относился с нежным благоговением:

Конечно, было бы интересно увидеть детские и юношеские стихи талантливого мальчика, родившегося в небольшом городке на окраине Швеции в 1717 году, в пору Северной войны – приграничные территории русский царь методично и с переменным успехом тогда ещё только отвоёвывал у многолетнего противника. Сейчас петербургские туристы едва ли не каждый день могут приезжать в Финляндию, в составе которой ныне числится милый патриархальный городок Лаппиенранте и где появился на свет Александр Сумароков. Хвойные, озёрные, скалистые края, способные пробудить в душе ребёнка недюжинные творческие силы. Но мы не знаем, когда в душе Александра вспыхнул поэтический дар. Сам поэт впоследствии утверждал, что бросил в камин все стихи, написанные им за первые девять лет… Сейчас в наследии автора сохранился текст, восхваляющий императрицу Анну Иоанновну, датированный 1739 годом:

Двадцатидвухлетний стихотворец не только признаётся, что не умеет «петь», но и показывает весьма слабый уровень плетения виршей. Возможно, его ещё не интересовала поэзия и «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», выпущенный незадолго до этого В. К. Тредиаковским. Тем более удивительно, какой мощный толчок дала развитию поэта волшебная силлаботоника, вышедшая на сцену литературной жизни. Возможно, если б не это обстоятельство, просвещённый юноша мог бы сделать хорошую карьеру на госслужбе, как его дед, отец, ровесники. Сумароков, этот невысокий, рыжеватый рябой (следы оспы на лице) «горячий финский парень» учился и впоследствии преподавал в заведении, которое его питомцы именовали Рыцарской Академией. А официально оно называлось Сухопутный Шляхетский корпус. Это было что-то вроде Лицея, созданного в правление Анны Иоанновны (1732). Располагалось оно в лучшем здании столицы – Меншиковском дворце. Александр не только был в числе первых учеников, но и решением педагогов по окончании учёбы был поощрён изданием книги своих ученических стихов. Юному автору и ученику-перфекционисту приятно признание старших, но впоследствии приходится ранние вирши сжигать и извиняться перед читателями, остерегая юные таланты от преждевременных литературных дебютов.
Здесь надо отметить одно важное обстоятельство литературной судьбы Сумарокова – одновременный расцвет его поэтического дара и педагогического таланта. Значительная часть его наследия – это воспитательные опыты для молодого поколения, в том числе и на примере своих собственных заблуждений и ошибок. В этом смысле можно сказать, что, как первый профессиональный автор, Александр Петрович смоделировал будущие поведенческие стратегии стихотворцев будущих времён. И через сто лет после его опытов являлось немало литераторов, которые кусали локти, поспешно издав первые книги, и вскоре разыскивали их, чтобы в отчаянье бросить в камин… Ныне – редкое свидетельство возмужания.
Всё то, что написано Сумароковым о таланте, образовании, литературном вкусе, культуре речи, и сейчас не потеряло своей актуальности и может быть предложено в качестве учебных пособий ученикам гуманитарных гимназий и начинающим поэтам. Обе сумароковские эпистолы – о русском языке и стихотворстве – могут и сейчас быть руководством к действию подобно «Науке поэзии» Горация:

Трудно поверить, что прошло всего восемь лет с тех пор, как Александр Сумароков написал беспомощные поздравительные вирши Анне Иоанновне. Теперь, в 1747 году, когда созданы эпистолы, перед нами опытный поэт, ментор, мастер, наставник. Речь его жива, афористична, свободна… В море поэзии автор плавает как рыба в воде. Впереди у него ещё 30 лет творческой жизни. И все эти годы он будет неустанно взывать к юным стихотворцам со стихотворными и прозаическими воззваниями, направленными на то, чтобы создать российскую литературу равновеликую европейской.
Надо сказать, что литературное и научное творческое сословие в те времена формировалось преимущественно из представителей дипломатического и переводческого корпуса. Овладев иностранными языками, эти первоначальные творцы давали россиянам «эталонные» тексты в переводах на родной, российский. Сам же российский ещё не был в достаточной мере нормирован, никакого представления о литературном языке, как законном инструменте, пишущий чаще всего не имел, да и учение о трёх стилях только формировалось. Поэтому ещё очень долго в общественном пространстве образованные слои в прямом смысле изъяснялись на смеси «французского с нижегородским». К тому же на дворе царил Век просвещения, и французские авторитеты в литературе для россиян были наставниками и арбитрами. Александр Сумароков состоял в переписке с Вольтером и иногда взывал к нему как к третейскому судье. Но в вопросе чистоты и красоты русского литературного языка он был сам себе лучший судья! И действительно, поэт обладал великолепным чувством слова, редким музыкальным и эстетическим вкусом. Из всех поэтов XVIII века ныне стихи Сумарокова выглядят наименее архаично! Значит, он интуитивно убирал из своей лексики потенциально не жизнеспособные формы.
И мы сейчас отчётливо видим, что в его стихах, например, нет модных сорняков-галлицизмов или засилья церковно-славянизмов.
Поэт прямо и сердито высказался относительно злоупотребления французскими включениями в литературных текстах в стихотворении «О французском языке» (между 1771–1774):

Отдельно Сумароков обращал внимание пишущих не только на необходимость глубокого образования, но и на расширение авторского словаря. Как можно сочинить эталонное произведение, если для русских рифм словарного запаса не хватает?

Поэт неустанно вёл борьбу против чрезмерного употребления модной иноязычной лексики, которая воспринималась молодыми авторами как суперсовременное и прогрессивное явление. Он прямо обращался к «несмысленным стихотворцам» и виршесплетателям, обвиняя их в невежестве и кривописании. «С новою модою вошло было к нам и новомодное кривописание».
Он утверждал, что из-за неразумных заимствований погибли Еллинский и Латинский языки. Он призывал «отфильтровать» литературный русский язык, который естественным образом складывался, по его мнению, из скифского, немецкого, татарского, голландского, латинского, греческого, французского и бог еще знает из чего, пригодного для выполнения простейших коммуникативных функций.

С досадой писал: «Мне смешно, что мы втаскиваем чужие слова, а ещё смешнее, не многие смеются, хотя язык народа и не последнее дело в народе. Силой въехали в наш язык, их трудно выжить, десять человек их выталкивают, а многие тысячи ввозят». Считал, что русскому языку приносят вред не только плохие писатели и переводчики, но более всего – «худые стихотворцы», призывал не отдавать в печать явный вздор. Понимал силу печатного слова: «Простой народ почитает то всё законом, когда что хотя и к бесчестию автора напечатано».
Слова благородство, долг, честь, достоинство были для поэта не пустыми звуками.
А разве нас и ныне не тревожит состояние русского языка, перенасыщенного заокеанскими заимствованиями и стремлением молодёжи к «новомодному кривописанию»?

Александр Сумароков в своем творчестве пытался дать эталонные образцы всех литературных форм. Он писал духовные оды, эпистолы, эклоги, идиллии, элегии, сонеты, баллады, рондо, стансы, мадригалы, сатиры, притчи, сказки, эпиграммы, эпитафии, хоры, песни, пародии, переводы.  Поэт на своём примере обучал молодых стихотворцев простоте и изяществу стиля, чёткости мысли, актуальности и прямоте высказывания. Но не только. Поэт обладал ярким социально-политическим темпераментом, неустанно обращался к лучшему в человеке, восхвалял добродетели и осуждал пороки и злодеяния. Он обострённо воспринимал социальную несправедливость, взывал к милосердию и состраданию:

К середине жизни Сумароков вырос в настоящего мастера и литературного эксперта, способного дать материал для формирования школьных образовательных программ необходимого качества. Они в свою очередь оказались нужными для гуманитарного  образования  педагогических   кадров. В соответствии с требованиями эпохи Просвещения, этот деятельный человек ориентировался на ясность и простоту литературного высказывания, которые стали базовыми принципами для выстраивания российских образовательных программ. В то же время эта «школьная» стратегия вела к тому, что заданные Сумароковым параметры творчества неизбежно влекли за собой несправедливое осуждение тех авторов, которые выходили за рамки упрощённых моделей и предлагали более сложные для норм классицизма художественные решения. В этом плане оппонентами Сумарокова закономерно становились такие крупные литературные фигуры как В. К. Тредиаковский и М. В. Ломоносов.
Современники всех трёх сравнивали их то с Горацием, то с Вергилием, то с Пиндаром – образцовыми авторами античности. Но как создать эталонные произведения в таких условиях, когда декларируется полный отказ от прошлой литературы, когда сам инструмент – русский язык – находится в неустоявшемся состоянии, когда на ходу меняется не только состав словаря, но и правила грамматики и орфографии? Это всё равно, как если бы машинист взялся управлять движущимся поездом и в процессе движения менял бы конструкции колёс, дверей, устанавливал бы, не сбавляя скорости, дополнительные пары колёс, менял паровую тягу на лошадиную и наоборот. А рядом стояли бы ещё два таких же инициативных машиниста-изобретателя… Столкновение мнений было бы неизбежно на каждом шагу.
В случае с Сумароковым можно отметить, что он не робел перед академическими авторитетами, активно оппонировал старшим коллегам, иногда переходил на личности, высмеивал оппонентов, критиковал их творчество. У Сумарокова было развитое языковое чутьё. Он сражался за чистоту и красоту литературного языка, вёл работу по отбору лексических средств, пригодных для создания великой поэзии. Ломоносов и Тредиаковский исходили из своих моделей, формулировали способы стихосложения, конструировали «штили», а Сумароков призывал стихотворцев не по узаконенным регламентациям, а активно и самостоятельно формировать нормы живого литературного языка. Хотя он и насмехался над стихами Тредиаковского, называл поэзию Ломоносова «надутой» и «пухлой», но и к себе относился с высокой требовательностью. Сумароков высокомерно заявлял, что Ломоносов и Тредиаковский регламентируют язык и культуру, не зная и не чувствуя красоты московской русской речи, ибо родились не в культурной дворянской среде, а в провинциальных семьях из социальных низов.
Дискуссия была многолетней, Ломоносов и Тредиаковский отвечали – иногда возмущённо и свысока – они формировали науку филологию. Сумароков всю жизнь яростно отрицал утверждения, что был учеником Ломоносова, он считал себя более одарённым и опытным поэтом, достойным членства в Академии. Академиком он так и не стал, но это ли обстоятельство послужило двигателем неугасимого конфликта?
Хоть стихи А. Сумарокова и входят в антологии и хрестоматии литературы XVIII века, но неформально он был изъят из большого культурного пространства с лёгкой руки В. Г. Белинского, который безапелляционно заявил, что вся поэзия XVIII века бесполезна для развития литературы. По существу, целое столетие – всего-то одно из трёх! – базовое для понимания литературного процесса – было выбито из-под ног будущих поколений, упоминания славных имён первотворцов остались лишь в пушкинских отзывах. Повезло только Ломоносову и Державину, но и их литературное наследие не вполне оценено.
Глядя из нынешнего времени, можно предполагать, что природный поэтический дар Сумарокова был по преимуществу лирическим. Опора на естественность и простоту выражения породила значительную литературную традицию в массовой культуре, представленную уже в наше время не только рэпом, но и прочими достижениями «высокого деграданса».
Пытался Сумароков конкурировать с современниками и в области высокого стиля и сложных форм. Жаль, что его попытка вслед за Ломоносовым взять «штурмом» такой «поэтический Монблан», как эпическая поэма, тоже осталась всего лишь попыткой. Зачин поэмы сохранился, и мы видим, что идея была плодотворной, и её автор имел все шансы стать «Российским Гомером»… Но чего-то не хватило… То ли запала и замаха, то ли знаний, то ли терпения и усидчивости… А может быть, уже некому было доказывать собственное превосходство? Традиционные соперники уже ушли из жизни.

Избрав в качестве главного эпического героя князя Дмитрия Донского, Сумароков, по сути, не только опять вступил в скрытую полемику с уже покойным Ломоносовым, но и косвенно признался в поражении на драматургическом поприще. Ведь в пьесе «Тамира и Селим» именно Ломоносов вывел героев Куликовской битвы на сцену – в противовес героям Сумарокова.
Сумарокова называют «отцом русского театра», современники его величали «Наш Северный Расин». Сейчас мы бы назвали первый театр, созданный Сумароковым, «Учебным» или «Университетским», ибо он появился в середине царствования Елизаветы  в  стенах  Сухопутного  Шляхетского  корпуса. Сумароков  написал  первую  отечественную  пьесу
«Хорев», она была поставлена на сцене этого театра, который впоследствии получил название «Российский театр».
Просвещённая столичная публика была в восторге от того, что российский стихотворец смог создать пьесу, соответствующую канонам европейского театрального искусства, не уступающую творениям французского классика Ж. Расина, превозносимого Вольтером в пику Шекспиру.  Один из питомцев Сухопутного корпуса, находившийся на премьере трагедии в числе зрителей, и спустя полвека вспоминал о пламенных «хоревовых стихах» и о том блестящем успехе, благодаря которому они стяжали драматургу славу «Северного Расина». Действительно, драматургия соответствовала высоким стандартам эпохи Просвещения. Конфликт властителей и проблемы престолонаследия, борьба любовного чувства и чувства долга, красивая любовная история, экзотические интерьеры времён древней Руси и языческого князя Кия… Такого публика ещё не видела! Яркие живые диалоги, эффектные монологи, динамичные сцены… Трагическая развязка, вечнозелёные слезы, катарсис….
Современный  кинематограф  свидетельствует о том, что подобные лирические истории из баснословных времён, замешанные на любовных чувствах властителей и героинь, и сейчас весьма востребованы молодой публикой, да и в театре они бы могли обрести новую жизнь при использовании современных технологий, особенно в репертуаре детских театров. Но имени драматурга Сумарокова уже давно не видно на театральных афишах.
Под наслоением идеологических клише прошедших столетий, за затемнёнными страницами российской истории XVIII века, в кривых зеркалах принудительных интерпретаций и закоснелых трактовок, жизнь и судьба поэта Александра Сумарокова предстают перед нами лишь в приблизительных очертаниях. Поборник ясности и простоты, он сам стал жертвой классицистического метода: максимально упрощённая канва его жизни создана филологами и историками последующих времён по «школьной» схеме драматического произведения, максимально приближенной к трагикомедии. В реальности, видимо, жизнеописание Сумарокова можно было бы восстановить по его собственным стихам и стихам его современников. И оно оказалось бы более драматическим, чем запечатлено в респектабельных филологических трудах и энциклопедических схемах. Сам Сумароков не признавал трагикомедий и открыто порицал тех, кто их создаёт:

Несмотря на то, что Александр Петрович часто жаловался в стихах на происки врагов и недоброжелателей, принимал страдальческую позу отверженного, недооценённого и гонимого, в реальности он был оценён и возвышен в царствование всех трёх императриц. Его публиковали, реализовывали все его проекты, давали разрешение на театральные постановки с лучшими актёрами и актрисами, способствовали созданию  собственного  журнала («Трудолюбивая пчела»), решали его семейные проблемы, выплачивали его долги, не обходили чинами и наградами, рассматривали прошения о поездке на Запад… Он не был изгоем во властных структурах, на дружеской ноге общался с придворными и аристократами.
Парадный портрет А. П. Сумарокова запечатлел миловидного кудрявого блондина, вполне благополучного. Тем не менее, в середине стремительной творческой карьеры, на закате царствования Елизаветы Петровны, Сумарокова настиг жесточайший кризис, причины которого сегодня приходится искать в зоне умолчания. Этот тайный кризис, эта глубокая моральная травма, видимо, и смогли бы объяснить многое, что трудно объяснимо в биографии поэта. Приведшее к тому, что в расцвете сил толкнуло его к непостижимому – решимости отказаться от дружбы с музами:

По счастью, обещание покинуть Парнас выполнено не было. Но засвидетельствовало крайнюю степень отчаяния, причины которого по сей день не известны.
Да, характер Александра Сумарокова был неровным, нервическим, бойцовским. Напор, горячность, уверенность в правоте, завышенная самооценка – свойства его натуры. Он шёл в сражение за поэзию, подобно рыцарю печального образа, не заботясь о выгодах и барыше. Совершенно не умел распоряжаться финансами, пережил семейную драму, отдалился от родственников, впал в бедность и бражничество… Ушли из жизни Ломоносов и Тредиаковский, соперники-тяжеловесы… Непревзойдённым оставался только вечный Шекспир, которого он первым открыл для россиян.
Он был поэтом, писателем, критиком, лингвистом, публицистом, педагогом, журналистом, издателем, драматургом – первым профессиональным литератором России. Александр Сумароков признан «отцом русского театра» и верным рыцарем дамы по имени Эпоха российского Просвещения.
Сумароков принадлежал к разряду творцов, ощущающих себя универсальными личностями, громко декларировал своё природное право быть в одном ряду с великими европейскими писателями-просветителями, считаться наследником славных традиций античного искусства
Деятельный, талантливый, амбициозный, Сумароков стал одним из трёх столпов, на которых воздвиглось величественное здание отечественной литературы и театра.

В конце жизни он остался один.
Хоронили его в складчину несколько друзей-актёров. Погребение вскоре было утеряно: уже в недавнее время на территории Донского монастыря поставили скромный памятный знак… Но пришёл ли хоть один поэт на место упокоения Александра Петровича? Вспомнил ли добрым словом этого несомненного подвижника Российского Просвещения?