ОСОБЕННОСТИ ИДЕОЛОГИЗАЦИИ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО УКРАИНСКОГО И РУМЫНСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ В ХХ В.
(сходства и различия)
С. М. ЛУЧКАНИН
Общепризнано, что человек начал проявлять интерес к языку с тех пор, как осознал себя человеком, homosapiens. Практическими нуждами обуславливалось становление древнеиндийского языкознания, о том, что "в начале было слово", говорит христианство, при римском императоре Веспасиане (69-79) учителя латинской грамматики были освобождены от государственных и военных обязанностей, а штатные грамматисты и риторы перешли на содержание имперской казны. Известные политики различных эпох и народов проникались языковыми вопросами – фараон Псамметих, Гай Юлий Цезарь, Карл Великий, французский король Франциск І (XVI в.), деятели Великой Французской буржуазной революции 1789-1794, статьи о языке писали Ленин (Ульянов) и Сталин (Джугашвили), современные политики, депутаты парламентов, различные должностные лица. Всё это известно, в языкознании называется языковой политикой (языковым планированием), много написано о языковом лингвоциде. Однако наше исследование – не о конкретной социолингвистике, в стороне остаются вопросы, связанные с русификацией, украинизацией, румынизацией, мадьяризацией и под., а о проникновении официальной государственной идеологии в дискуссии о природе и сущности человеческого языка вообще, что является предметом общего языкознания, отображении господствующей идеологии во внутренней структуре языковой системы, методах лингвистического исследования, что характерно для исторического развития общеязыковедческих идей и теорий в украинской советской и румынской лингвистике ХХ в.
В Советском Союзе, как известно, огромного значения придавалось идеологической пропаганде, поэтому именно официальная идеология марксизма-ленинизма стала краеугольным камнем советского (вместе с ним, и украинского советского, а после Второй мировой войны – и в странах "социалистического содружества", в частности, в Румынии, безусловно, в разной степени) теоретического языкознания, правда, не сразу. После 1917 г. значительная часть советских лингвистов (начального периода СССР) продолжала развивать общеязыковедческие традиции, сформированные в России в дооктябрьский период Харьковской, Московской и Казанской (можно говорить и о Казанско-Петербургской) лингвистическими школами – Дмитрий Николаевич Ушаков, Василий Алексеевич Богородицкий, Григорий Андреевич Ильинский, Сергей Петрович Обнорский, Евгений Дмитриевич Поливанов, Михаил Николаевич Петерсон, Максим Владимирович Сергиевский, Александр Матвеевич Пешковский и др. В Украине с традициями сравнительно-исторического языкознания никогда не порывал Леонид Арсеньевич Булаховский. Если образы Маркса и Ленина в советскую литературу и искусство проникли почти сразу (о Ленине ещё при его жизни писали стихотворения Владимир Маяковский и СергейЕсенин), то в гуманитарные науки, в частности и в советское теоретическое языкознание, марксистско-ленинская идеология начала проникать лишь с 1930-х годов. Одним из первых, кто начал приблизительно с 1927-1928 гг. привлекать в свои труды цитаты с Маркса, Энгельса, Ленина, а потом и Сталина, стал творец так называемого "нового учения о языке" Николай Яковлевич Марр (1864/1865-1934), при этом эти извлечения, преимущественно, никак не относились к языкознанию, но это не помешало Марру объявить о "пролетарском характере" собственных идей, а именно: язык является надстройкой над базисом, поэтому ему присущая классовая сущность; характер развития языка имеет скачкообразное подобие, а языковые стадии соответствуют общественно-экономическим формациям; вследствие скрещивания количество языков постепенно уменьшается; методом исследования является четырёхэлементный палеонтологический анализ с sal, ber, jon, roð. "Новое учение о языке" пропагандировалось с использованием политических лозунгов, к примеру "Прочь Милосскую Венеру, да здравствует мотыга!", "Сделаем помоложе бабку-грамматику!", "Будущее за нами, а, вследствие, и за теорией Марра" [см.: 8, с. 330]. Учение Марра насаждалось как пролетарская идеология, направленная против буржуазного компаративизма, вследствие прямой поддержки Сталина, которого Марр от имени советский учёных приветствовал на XVI съезде ВКП (б) в 1930 г. Как указывает Р. А. Будагов, "в 1933 г. впервые на русском языке полностью было опубликовано совместное неоконченное произведение К. Маркса и Ф. Энгельса "Немецкая идеология", в котором широко обсуждаются вопросы языка. Эта книга оказала огромное влияние на дальнейшее развитие марксистской науки о языке… В 1930 г. отдельным изданием вышла брошюра Поля Лафарга о языке и революции" [3, с. 16]. Именно с тех пор в советское теоретическое языкознание и проникают цитаты классиков марксизма-ленинизма, а в сопредельных областях науки появляются работы А. И. Белецкого "К. Маркс и Ф. Энгельс и история литературы" (1934) или хрестоматия "К. Маркс и Ф. Энгельс об античности", составленная известным историком-антиковедом С. И. Ковалёвым (1932). Вслед за Н. Я. Марром (и даже его оппонентом Е. Д. Поливановым, отстаивающем "с марксистских позиций" сравнительно-историческое языкознание, выпустившем в 1931 г. сборник "За марксистское языкознание", где убедительно показано расхождение Марра с марксизмом), И. И. Мещаниновым, Н. С. Державиным, М. В. Сергиевским, Р. А. Будаговым и др. понимание марксизма-ленинизма как "узаконенной" подпочвы проникло и в украинское языкознание 1930-1940-х гг., что совпало с окончанием языковой политики украинизации. Административно насаждался марризм, а кто не разделял учения Марра, причислялся к среде буржуазных языковедов. М. А. Жовтобрюх (1905-1995) вспоминал: "Среди украинских языковедов было, как известно, немного последователей нового учения о языке Н. Марра, однако определённую дань ему отдал Институт языкознания АН УССР, на страницах его печатного органа (журнала "Мовознавство (Языкознание)" нашли отображение и работы представителей этого учения" [5, с. 205]. Нужно уточнить, что многие украинские языковеды того времени (малоизвестные ныне Н. Л. Солодкий, И. Губаржевский и др.) вслед за талантливым учеником Марра Иваном Ивановичем Мещаниновым (1883-1967), главой советского языкознания после смерти Марра и до 1950 г., использовали имя Марра как "щит", начинали с цитирования Марра собственные труды, но далее на изложении языкового материала эти цитаты на его содержании никак не сказывались. Некоторую дань марризму вынужден был отдать и известный украинский лингвист Николай Яковлевич Калинович (1888-1949), к примеру, в первом украиноязычном учебнике "Вступ до мовознавства" ("Введение в языкознание", два издания – 1940 и 1947).
В известной лингвистической дискуссии 1950 г., до опубликования сталинской статьи "Относительно марксизма в языкознании" 20 июня 1950, участники дискуссии, как антимарристы наподобие А. С. Чикобавы, Б. А. Серебренникова и Л. А. Булаховского, так и защитники Марра И. И. Мещанинов, Ф. П. Филин, Н. С. Чемоданов, а также очень осторожный и половинчастыйВ. В. Виноградов независимо от их научной лингвистической позиции стремились уличить языковедов-оппонентов в идеологической нелояльности и в отступлении от марксизма. Работа же Сталина (и его последующие ответы на "вопросы читателей", что составило брошюру "Марксизм и вопросы языкознания") реабилитировала сравнительно-исторический метод (несмотря на его "серьёзные недостатки", которые не конкретизировались, их поисками будут заниматься советские лингвисты в 1950-е годы), в Советском Союзе начались проработки и покаяния "вчерашних марристов", начиная с И. И. Мещанинова (хотя он и вышел за рамки "нового учения о языке"), а "брошюра вождя в условиях культа его личности была объявлена гениальным трудом, открывшим новый, высший этап развития советского языкознания. Изложенный Сталиным текст воспринимался как догма, которую нельзя уточнить, пересмотреть или творчески осмыслить. Разрешалось лишь цитировать эту брошюру, сопровождая громкими эпитетами имя её автора. Впрочем, было значительным и количество тех лингвистических трудов, в которых цитирование брошюры Сталина носило исключительно внешний, так сказать обрядовый характер, не влияя на существо содержания самого исследования" [7, с. 38]. С одной стороны, в сталинских работах присутствуют вещи, которые и сегодня нельзя отрицать с чисто лингвистической точки зрения: осуждение классового характера языка, идеи революционных переворотов в нём, необходимость диалектического соединения изучения языка в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка, с изучением внутренних законов развития языка; признания, что "никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики" (однако совершенно не упоминается о репрессиях советских лингвистов 1930-х гг., главным образом, славистов). С другой стороны, присутствуют и фактические лингвистические ошибки, самая известная из которых – о роли "курско-орловского диалекта" в формировании русского национального языка, образовавшегося, как мы знаем, на базе среднерусских, прежде всего московских говоров. Ошибка объясняется частым использованием во время Второй мировой войны 1939-1945 гг. выражения "курско-орловская дуга 1943 г.", повлиявшего, вероятно, и на сталинскую лингвистическую оговорку, которую поневоле "не замечали" несколько лет. Даже появились труды, в которых выискивался отсутствующий "курско-орловский диалект", "подтвердить" существование которого пытались если не фактами (таковых не оказывалось), то хотя бы общими рассуждениями. Поскольку Сталин вспомнил и о том, что основой современного украинского литературного языка стал некий "полтавско-киевский диалект", то быстренько в 1954 г., уже после смерти "вождя", но ещё до развенчания его культа личности, появилась книга "Полтавсько-київський діалект – основа української національної мови" ("Полтавско-киевский диалект – основа украинского национального языка"). Сейчас о подобном "диалекте" в украинской диалектологии вообще не вспоминают, формула о диалектной основе украинского литературного языка нуждается в уточнении, упрочившимся является утверждение, что в юго-восточное наречие современного украинского языка входят и говоры среднего Поднепровья, являющиеся его основанием. Вообще Сталин рассматривал диалекты как что-то аномальное, а "нормальным же для всех периодов истории языка он считал единый общенародный язык, на котором общаются члены единого общества – и социалистического, и феодального, и рабовладельческого, и первобытнообщинного. В то время как известно, что иногда единственной формой существования языка этноса или народности являются территориальные диалекты, и попытки отыскать "единый общенародный язык" для них потерпели крах" [7, с. 37] "Марксизм и вопросы языкознания" в начале 1950-х гг. всячески пропагандировали и переиздавали – само вмешательство "вождя" в лингвистику было командно-административным и произошло целиком в духе своего времени, цитаты со сталинской работы стали обязательными не только для работ о языке, но и для обычных грамматик и словарей, статей едва ли не о любой проблеме (даже мелочной) по филологии, истории, искусствознания, философии. Однако многие лингвисты удачно использовали сталинские цитаты для обсуждения действительно важных научных проблем, как, к примеру, А. А. Белецкий (1911-1995) в статье "Значение работы И. В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" для развития классической филологии" не только ритуально цитировал "гениальные лингвистические труды", но и вполне научно осмыслил вопросы исторической эволюции классических языков: "Поскольку Сталин чётко определил характер языка и его значения как общественного явления, его относительную независимость от базиса и надстройки, перед исследователями теперь открывается возможность изучения языков на всех ступенях их развития как относительного единства грамматического строя и основного словарного фонда. Это означает, что не существует непреодолимой пропасти между древнегреческими диалектами и эллинистическим койне, между этим койне и языком византийской эпохи, между этим последним и новогреческим языком, что нет непроходимого урочища между письменной и народной латынью, что латынь не отделена непреодолимой стеной от романских языков, как это пытались доказать сторонники теории "стадиального развития" [1, с. 20]. Как это ни парадоксально, но работа Сталина обусловила перестройку (в прямом смысле) научно-исследовательской и научно-методической работе по общему (теоретическому) языкознанию. В 1952-1953 гг. появляется новый учебник "Введение в языкознание" сторонников компаративизма А. С. Чикобавы и Л. А. Булаховского с обильным цитированием работ Сталина, однако часто – к месту. Поскольку в "Марксизме и вопросах языкознания" вспоминались империи древнего мира и средних веков – Александра Македонского, Римская, Карла Великого, говорилось о происхождении романских языков от латыни, то в СССР на некоторое время в моде опять оказалось изучение классических языков, преподавание латыни модернизируется, появляются переводы на латинский язык передовиц советских газет, некоторых советских массовых песен ("Катюши", "Три танкиста" и др.; тексты этих песен на латыни демонстрировала автору статьи многолетний профессор кафедры общего языкознания и классической филологии Киевского университета имени Тараса Шевченко Фионилла Алексеевна Никитина, выпускница этого отделения 1953 г.), призывов ЦК КПСС к Первомаю, "актуальными" становятся "атеистические" изречения Тита Лукреция Кара Tantumreligiopotuitsuaderemalorum "О сколько злодейств сотворила религия!" и Fecit deos primum timor ("Богов придумал прежде всего страх"). Кроме Лукреция, особым "почётом" советской классической филологии конца 1940-1950-х гг. пользуются Гомер (как "народный поэт"), Эсхил (его Прометей понимается как Революционер с большой буквы, как, по Марксу, "самый благородный святой и мученик в философском календаре"), Геродот (ведь он первым описал территорию Северного Причерноморья, то есть земли тогдашнего Советского Союза), Лукиан ("стихийный материалист и атеист"), Гораций (не потому ли, что "славословил" Октавиана Августа не хуже за воспевания "отца народов" официальными советскими писателями? в современном литературоведении существует мнение о типологическом родстве классицизма и социалистического реализма), Федр (выходец из угнетённого класса – рабов).
Труды "вождя" по языкознанию разрешили исследования лишь в рамках сравнительно-исторической парадигмы, а набиравший популярность лингвистический структурализм оставался под запретом. Если в 1947 г. структуралистов резко осуждал Н. С. Чемоданов, то критиковали их и после 1950 г., к примеру, О. С. Ахманова в статье "Критика буржуазного языкознания. О методе американских структуралистов" ("Вопросы языкознания", 1952, № 5), Р. А. Будагов в 1954 г. критически характеризовал лингвистическую концепцию Ф. де Соссюра в брошюре "Из истории языкознания. (Соссюр и соссюрианство). Материалы к курсам языкознания", а В. А. Звегинцев – эстетический идеализм К. Фосслера в своей одноимённой работе 1956 г. Следует отметить, что позже, уже в новых условиях эти советские лингвисты несколько изменят свои взгляды, особенно В. А. Звегинцев. Хотя в самой работе Сталина о современной мировой лингвистике прямо не говорилось, однако советские идеологи, а вслед за ними и советские лингвисты под влиянием общей обстановки тех лет в рамках кампаний борьбы с низкопоклонством перед Западом, "разгибания саксофонов" (борьба против джаза как "музыки американских империалистов – поджигателей войны") или осуждения "безродных космополитов" продолжали повторять и после появления "языковедческих работ" Сталина тезисы о "маразме" и "оскудении" западной лингвистической науки, популярные во время "последнего наступления марристов" в 1948-1949 гг. Прямо процитируем передовицу "Вопросов языкознания" [1952, № 1, с. 6]: "Духовное оскудение и маразм охватили идеологическую надстройку современного буржуазного общества. Это находит прямое отражение в развитии лингвистической науки на Западе. Идеализм в области языкознания за последние десятилетия заметно активизировался. Основным его источником является зарубежная идеалистическая философия языка. Именно "философия языка" питает расистские утверждения американо-английских империалистов. Реакционная буржуазия и её "философы" как огня боятся материалистического объяснения истории народов и их языков. Исторический подход к общественным явлениям привёл бы к опасным для капитализма выводам. Поэтому основной тенденцией, наиболее характерной для идеалистической зарубежной лингвистики, является отход от историзма, отказ от исторического изучения языка. Эта тенденция характерна для самого влиятельного течения зарубежного языкознания – социологического направления и его логического продолжения – структуральной лингвистики".
В СССР ссылки на работы Сталина по языкознанию уменьшаются уже с 1954-1955 гг., в учебнике "Введение в языкознание" Р. А. Будагова (1958; перевод на румынский язык Г. Михэиле, 1961) они отсутствуют целиком, хотя в предыдущем, первом его издании (1953) их огромное множество со специальным разделом, посвящённым критике Марра. Взамен 2-е и 3-е издания "Введения в языкознание" А. А. Реформатского (1955; 1960) пестреют ссылками на Сталина, и не только во втором параграфе "Язык как общественное явление" (что само собою разумеющееся), но и в разделах, касающихся словарного состава языка и его основного словарного фонда, грамматики, сравнительного метода в языкознании, основных закономерностях развития языков, не говоря уже о целиком заидеологизированной главе "Язык в социалистическом обществе". Скорее всего А. А. Реформатский, в отличие от Р. А. Будагова, целиком не знал тайного доклада Н. С. Хрущёва о разоблачении культа личности Сталина на закрытом заседании ХХ съезда КПСС (февраль 1956), а постановление ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий" (июнь 1956) не было таким резким, как разоблачительный доклад Хрущёва, окончательно культ личности Сталина был развенчан на ХХІІсъезде КПСС (1961), после чего имя Сталина полностью исчезает с лингвистической литературы в СССР.
Не избежала партийной идеологизации и румынская послевоенная теоретическая лингвистика.Как указывается в "Истории румынского языкознания" (1978), в период 1944-1950 гг. румынская лингвистика пребывала под влиянием марристских концепций, среди которых особенно выделяются социальная и классовая обусловленность языка, его исторический формационный детерминизм, внимание к семантическому аспекту. В этот период поощряется и стимулируется изучение заметок классиков марксизма о языке с попытками интерпретации языковых феноменов в духе диалектического материализма. В 1950-1952 гг. в румынском языкознании прошла волна "разоблачения марристов" (по советскому образцу), при этом следует иметь в виду, что, поскольку румынское языкознание между двумя мировыми войнами в 1920-1930-е гг. развивалось прежде всего в сравнительно-исторической парадигме, то с чисто научной точки зрения критика идей Н. Я. Марра в Румынии была лишней. Скажем, академик АлександруРоссетти клеймится за лингвистический "идеализм", в этом он обвинялся и в цитированной передовице "Вопросов языкознания" [1952, № 1, с. 4-5]: "Некоторые лингвисты из стран народной демократии ещё продолжают тянуть за собой груз таких [буржуазно-идеалистических – С. Л.] воззрений. Например, румынский академик А. Россетти во втором издании своей книги по теории слова, изданной в 1947 г. в Бухаресте и в Копенгагене [Rosне разрешенное сочетаниеti Al. Le mot. Esquisse d’une théorie générale], ссылается на утверждение Балли и Сеше, что "всякая, даже самая простая, идея по существу не передаваема: язык даёт лишь схематический и упрощённый образ" (с. 10), и уверяет, что "язык не в состоянии точно воспроизводить действительность, он не даёт полного выражения действительности, следовательно, язык не точен и произволен" (с. 12). Подобного рода идеалистические теории, отрывающие мышление от языка, неприемлемы для советского языкознания. Показательно также у Росетти отнесение языка, сближаемого с идеалистическим представлением о "логосе", к духовным функциям или деятельностям, отличным от природы реально существующих вещей (с. 40). В советском языкознании изучение и понимание общественных функций языка неотделимы от марксистского определения сущности языка как специфического общественного явления и от марксистского освещения законов его развития в связи с историей общества". Другой известный лингвист Александру Граур вынужден был заняться самоистязанием: "Появление работы Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" в июне-июле 1950 г. имело следствием немедленное уничтожение тумана марризма, закрывавшего нам глаза… Ужасные ошибки, допущенные мной под влиянием Н. Я. Марра, стали понятны для всех и для меня самого. Всё же должен признать, что на протяжении нескольких месяцев я полностью не осознавал, чем нужно теперь заниматься языковедам, я не видел ни одной темы общелингвистического исследования, которую можно было бы изучать в свете сталинского учения. Мне казалось, что всё то, что нужно было высказать, сказал И. В. Сталин" [9, с. 5-6]. Как известно, румынский компартийный лидер Г. Георгиу-Деж не поддержал курс Н. С. Хрущёва на десталинизацию, заявив: Nu avem pe nimeni de reabilitat post-mortem "У нас нет никого, кого нужно посмертно реабилитировать". Поэтому, если в советской лингвистике ссылки на Сталина полностью исчезают после 1961 г., в первых двух изданиях "Краткой истории по языкознанию" А. Граура и Л. Валд (1961; 1965) продолжают восхваляться "заслуги" Сталина в разоблачении марризма. Процитируем издание 1965 г., раздел "Марксистская лингвистика": "В подобных условиях [марризма – С. Л.] марксистское языкознание не могло двигаться вперёд. Чтобы покончить с неудовлетворительной ситуацией, "Правда", центральный орган КПСС, открыла 9 мая 1950 г. дискуссию по лингвистическим проблемам, в которой принял участие И. В. Сталин, опубликовав три статьи (первая появилась 20 июня 1950 г.). Эти работы вследствие издали отдельной брошюрой под названием "Марксизм и вопросы языкознания". Это выступление обусловило полное уничтожение марризма и расчистке места для построения действительно марксистского языкознания" [10, с. 175]. В 3-м издании этого учебника (1977), уже во времена Николае Чаушеску, никаких упоминаний о Сталине нет вообще, исчез и сам раздел "Марксистская лингвистика", хотя, как увидим далее, определённая видоизменённая идеологизация осталась и в румынском теоретическом языкознании того времени.
Видоизменилась и советская идеологизация лингвистики в 1960-1980-е гг., она осталась в таких вопросах, как общественная природа языка, его происхождение и развитие в процессе социальной деятельности человека, взаимосвязь языка и мышления, в частности, проблема понимания категорий языка и мышления в их соотношении и историческом развитии, суть языкового значения и природа языкового знака, классификация методов исследования языка. Здесь не обходилось без обращений к диалектическому материализму и к работам классиков марксизма-ленинизма, при этом с разной степенью силы подчёркивалось, что языкознание (как и другие общественные науки, начиная с философии) – арена острой идеологической борьбы между советской ("социалистической", "марксистской", "марксистско-ленинской") и буржуазной лингвистикой. Вслед за разоблачением культа личности Сталина в политике, подобное осуждение произошло и в советском языкознании, причём совершил это ни кто другой, как сам В. В. Виноградов, один из сталинских консультантов по вопросам языкознания. На совместном собрании Отделения литературы и языка АН СССР 20 марта 1963 г. он прочитал расширенный доклад "О преодолении последствий культа личности в советском языкознании", который дважды был опубликован на протяжении года. Академик не только осудил в тогдашних формулировках Н. С. Хрущёва культ личности Сталина, разлагавший языковедческую науку и мешавший её развитию, но и подал компетентный анализ собственно лингвистических идей "Марксизма и вопросов языкознания", некоторые из которых были apriori правильными, но часто и ошибочными, абсолютизированными в условиях культа личности, как, к примеру, формулировки Сталина о соотношении "общенародного языка" и социальных диалектов, а вся сложность исторических процессов развития языков свелась к "основным элементам", которые "развёртывались" от этапа к этапу. В. В. Виноградов также особо акцентировал, что "одним из последствий культа личности Сталина в языкознании было сужения круга языковедческих проблем, подлежащих рассмотрению и исследованию. Это относится, например, к области семантики, к связи языка и мышления и др. Сталинская оценка семасиологии привела к резкому снижению или даже к прекращению на время семасиологических исследований. Вообще наметилась тенденция ограничиться тем кругом проблем, который затронут в брошюре Сталина. В связи с этим, например, упал интерес к фонетике и фонологии, совершенно были заброшены типологические исследования. Выступление Сталина, освободившее советское языкознание от пут марризма и особенно от порождённого обстановкой культа личности произвола учеников Марра и его последователей, тормозивших развитие советского языкознания, в то же время не привело к расцвету науки о языке, так как наложило на неё новые путы, сковало развитие языкознания новыми догмами" [4, с. 288].
Во многих работах украинских советских лингвистов 1960-1980-х гг. volens-nolens присутствует цитирование новых партийных лидеров СССР и УССР – Н. С. Хрущёва, Л. И. Брежнева, Ю. В. Андропова, М. С. Горбачёва, В. В. Щербицкого. Скажем, в книгах академика И. К. Белодеда (1906-1981), директора Института языкознания АН УССР имени А. А. Потебни (1962-1981) "Т. Г. Шевченко в історії української літературної мови" ("Т. Г. Шевченко в истории украинского литературного языка", 1964) несколько раз упомянут Хрущёв и его слова о национальном и мировом значении творчества Кобзаря, а в его же книге "Язык и идеологическая борьба" (1974) [2], охватывающей всего лишь 84 с., Брежнев процитирован шесть раз (с. 16, 25, 28, 32, 44, 45), дважды – Первый секретарь ЦК Компартии Украины (1972-1989) В. В. Щербицкий (с. 28, 41). После ХХ партсъезда вместо сталинских в советскую теоретическую лингвистику обильно проникают ленинские цитаты (а также цитирование К. Маркса и Ф. Энгельса), которые в своих трудах действительно иногда обращались к теоретическим, философским и историческим вопросам языкознания. Эти общие суждения об общественной природе языка и языковой деятельности (ленинское "язык есть важнейшее средство человеческого общения"), связи языка и общества, о диалектическом единстве языка и мышления ("язык как непосредственная действительность мысли" Маркса), о происхождении языка и законах его развития (теория Ф. Энгельса), о системности языка (это будут использовать советские структуралисты для обоснования структурного метода лингвистических исследований в полемике с языковедами наподобие Р. А. Будагова, обвинявшего их "в дегуманизации науки о языке") стали краеугольным камнем "марксистско-ленинского языкознания" 1960-1980-х гг. (стараемся анализировать лингвистику sineiraetstudio). В учебниках, пособиях, хрестоматиях по истории языкознания в СССР стали обязательными разделы "Классики марксизма-ленинизма о проблемах языка", к примеру, соответствующая глава (правда, как "приложение" – лингвист чувствовал определённую натяжку, но таковыми были тогдашние "правила игры") присутствует в "Истории языкознания ХІХ-ХХ веков в очерках и извлечениях" В. А. Звегинцева 1965 г. (т. ІІ, с. 481-493). Показательно, что, если к другим разделам ("Психологические теории языка ХХ в.", "Глоссематика", "Дескриптивная лингвистика", "Этнолингвистика" и др.) составитель написал собственные разлогие вступительные статьи, то к главе "К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин о проблемах языка" подобные интродуктивные комментарии отсутствуют. Интересно, что мысли Ленина о языке В. А. Звегинцев не включил даже в раздел "Советское языкознание в 1920-1930-е гг.", подающий извлечения трудов А. М. Пешковского, Г. О. Винокура, Е. Д. Поливанова, Л. Н. Щербы, даже Н. Я. Марра и И. И. Мещанинова, но игнорировать мысли о языке Маркса, Энгельса, Ленина составитель хрестоматии не мог. А вот Ф. М. Березин в собственной хрестоматии по истории советского языкознания (некоторые аспекты общей теории языка) на первое место уже ставит раздел "Классики марксизма-ленинизма о проблемах языка" [6, с. 5-30], при этом никого не удивило, что Маркс и Энгельс аж никак территориально и хронологически не могли считаться советскими лингвистами. В предисловии Ф. М. Березин говорит о лингвистических способностях и полиглотстве Маркса, Энгельса, Ленина, понимания ими материального характера языка (хотя, как известно, идеальная сторона в языке также присутствует), проблемах развития человеческого мышления та его связи с языком, исходя из ленинской теории отражения, критикующую "теорию символов". "Признание первичности предметов и явлений объективной действительности, существующих вне нас и помимо нас, отражение этих предметов и явлений в нашем сознании и обозначение их с помощью языковых средств составляют одну из характерных особенностей марксистского языкознания" [6, с. 8]. При этом, как видим, совсем не говорится о теории языковой относительности, где эти отношения объясняются по-иному. Заидеологизированность языковедческой науки в бывшем СССР порождала лингвистическую мифологию, связанную с тем, что отдельные концепции зарубежных учёных фактически не излагались и не рассматривались, а на первый план выступала критика таковых концепций, кочующая по страницам разных научных изданий. Под сомнение ставились теории многих зарубежных лингвистов, происходивших из капиталистических стран, этих языковедов подозревали в том, что они якобы пребывают под влиянием "буржуазной идеологии" либо являются носителями идеалистического мировоззрения, несовместимого с принципами и требованиями официальной философии марксизма-ленинизма. Во многих коллективных монографиях наподобие "Язык и идеология. Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка" (К., 1981) или "Марксистсько-ленінська методологія вивчення лінгвістичних об’єктів" ("Марксистско-ленинская методология изучения лингвистических объектов", 1983) основное внимание при рассмотрении тех либо других концепций уделялось именно негативной критике теоретических постулатов зарубежной лингвистики, в первую очередь – теории языковой относительности.
Марксистско-ленинская идеологизация официальной украинской советской науки о языке затронула и такую важную проблему теоретического языкознания как вопрос о системе и структуре языковой системы и понимания языка как "системы систем". Одним из основных постулатов материалистической диалектики был вывод о всеобщей связи явлений действительности, части и целого, что стало краеугольным камнем понимания советскими лингвистами системы языка как некой объективной сущности. Недаром статья известного украинского лингвиста Александра Савича Мельничука (1921-1997) так и называется "Понятия системы и структуры языка в свете диалектического материализма", впервые опубликованная в 1970 г. в "Вопросах языкознания" (1970, №1), а также в сборнике с типичным на то время названием – "Ленинизм и теоретические проблемы языкознания" (1970). Учёный писал: "Увеличение интереса в современной науке к понятиям системы и структуры, включающим в себя понятия связи, отношения, соотносящего элемента (вещи), привело к дальнейшей разработке этих категорий в диалектико-материалистической философии. Основываясь на близости категории структуры к философской категории формы, получившей в трудах классиков марксизма-ленинизма общее диалектико-материалистическое освещение, особенно с точки зрения её отношения к содержанию, а также учитывая марксистско-ленинское понимание категорий вещи, качества, свойства и отношения, части и целого, советские и зарубежные философы-марксисты в ряде своих работ определили с позиций марксизма-ленинизма место категорий системы и структуры среди других философских категорий и осветили роль структуры по отношению к сущности и развитию обладающего структурой объекта" [цит. по: 6, с. 76]. Как видим, опираясь на марксистско-ленинское утверждение, что первичными являются не отношения, а конкретные элементы структуры, А. С. Мельничук показал, что элементы языковой структуры существуют не благодаря системным отношениям между ними, а только в связи необходимостью обозначения тех или иных явлений объективной действительности либо сознания. Этим, по сути, осуждался известный тезис Соссюра, что в языке не существует ничего, кроме отношений. Отметим, что до (да и после) А. С. Мельничука термины система и структура определяли по-разному. А. А. Реформатский понимал систему как единство однородных взаимообуславливаемых элементов, а структуру – как единство разнородных элементов. У В. И. Кодухова более широким понятием является система, охватывающая весь язык, а языковую структуру составляют лишь отношения, поэтому структура – компонент, один из признаков системы. А Б. Н. Головин в "Введении в языкознание" (1983) понимал систему и структуру как понятия одного ряда: система – совокупность отношений языка, а структура – совокупность его единиц, элементов. Таким образом, дифференциация А. С. Мельничуком понятий системы и структуры языка, тесно связанных между собой, но не отождествлённых, хотя и была оформлена в духе того времени в соответствии с постулатами марксистско-ленинской методологии, но предполагала изучение свойств одного и того же объекта – языка с точки зрения его целостности и взаимосвязанности элементов.
Идеологизация украинского, как и всего советского языкознания осталась и в период Перестройки (1985-1991), в "Вопросах языкознания" публикуются передовицы "Советское языкознание в канун нового пятилетия" (1986, № 2, с. 3-6; в связи с XХVII съездом КПСС, состоявшемся в феврале-марте 1986 г.) и "К семидесятилетию советского языкознания" (1987, № 5, с. 3-8; в связи с юбилейной датой – 70-летием Октября 1917 г.), где несколько раз цитируется новый партийный лидер – М. С. Горбачёв, и в свете его идей гуманизации общества и ускорения научно-технического прогресса поставлено новые задания перед советским языкознанием – обратить внимание на изучение человеческого фактора в языке (в скором времени это стимулирует быстрое развитие когнитивной лингвистики) и создать машинный фонд русского и национальных языков народов СССР (структурно-математическая лингвистика, особенно в Украине, после вынужденного застоя 1970-1980-х гг., обретёт свой новый полёт). "Лингвистический энциклопедический словарь" (1990) включает статьи "К. Маркс и Ф. Энгельс о языке", "В. И. Ленин о языке", где в духе новых перестроечных веяний демократизации и гласности говорится, что национально-языковые вопросы нужно всегда решать конкретно-исторически и демократично. Идеологизация присутствует во 2-м издании учебника "Вступ до мовознавства" ("Введение в языкознание") Ю. А. Карпенко, появившемся в начале 1991 г. В нём присутствует параграф о методологическом основании украинского советского языкознания, ссылки на "исторические" решения апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, XIX Всесоюзной партийной конференции (1988), создающие "новые условия" для развития языков народов СССР. И всё-таки идеологизация украинского советского языкознания не была столь тотальной, как философии, литературоведения, художественной литературы, искусствознания. Р. А. Будагов в конце советского периода констатировал: "Лингвисты всё ещё в долгу перед В. И. Лениным. У нас до сих пор нет большого исследования, посвящённого ленинским взглядам на язык, на его функции и на его место в ряду других явлений человеческой культуры" [3, с. 54].
Румынское теоретическое языкознание второй половины 1960-1980-х гг. не было настолько идеологизированным, как тогдашнее советское, но имело свою политическую составляющую. Прежде всего, в румынской лингвистике второй половины 1960-1970-х гг., как и во всей румынской культуре, происходит "реабилитация" национальных лингвистических школ конца XVIII-первой трети ХХ вв. – Трансильванской, историко-этимологической Т. Чипариу и С. Пушкариу, теоретическое румынское языкознание времён Н. Чаушеску постоянно апеллирует к национальным лингвистическим традициям. Происходит активное и систематическое освоение национального культурного наследства, издаются и переиздаются лингвистические труды прошлого ("Gramatica rumânească" ДимитриеЕвстатиевичаБрашовяну, "Grammatica linguae daco-romanae sive valachicae"Самуила Мику и Георге Шинкая, "Gramatica românească"Иона-ЭлиадеРэдулеску и др.). Также румынскому языкознанию второй половины 1960-1970-х гг. характерно активное обращение к тогдашней западноевропейской и американской лингвистике, прежде всего к структурализму. Но идеологизация науки окончательно не исчезает, как и понятие марксистской философии, научного социализма (в СССР он назывался "научным коммунизмом"), реализма в литературе, понимаемые как "динамические поиски сегодняшнего дня", более или менее сохраняется цитирование (конечно, несравнимое с СССР) в научных трудах Маркса, Энгельса и даже Ленина. Например, в коллективном труде "Tratat de lingvistică generală"("Трактат по общему языкознанию", 1971) под редакцией А. Граура, С. Стати и Л. Валд осуждается "новое учение о языке" Марра (безусловно, без каковых либо сталинских цитирований) [12, с. 23], в обязательном порядке приводятся слова Маркса и Энгельса о языке как практическом сознании[12, с. 25], сквозь марксистскую теорию познания объясняются связи между синхронией и диахронией [12, с. 349-350], при этом акцентируется, что они не противопоставляются, а сосуществуют, как об этом образно писал и А. А. Реформатский, что синхрония и диахрония "всё равно… хрония". В солидном коллективном труде "Introducere în lingvistică"("Введение в языкознание") под ред. А. Граура (1972) фиксируем довольно значительное количество ссылок как на Маркса-Энгельса, так и на Ленина в связи с изложением проблем взаимоотношений языка и общества, языка как "действительного, практического сознания", социальной дифференциации языка (традиционно критикуется Марр), происхождения языка, становления национальных языков [11, с. 10, 24, 33, 35, 38, 224, 280]. Однако в румынском языкознании того времени полностью отсутствуют такие типичные для советской лингвистической периодики журнальные передовицы, посвящённые очередным партийным форумам либо известным деятелям коммунистического движения и их "значения" для языкознания, в румынской лингвистике совсем не отражён культ личности Чаушеску, в отличие от советских лингвистических работ 1960-1980-х гг., где часто не к месту цитировались при существовавших тогда "правилах игры" тогдашние первые лица КПСС, СССР и УССР (Хрущёв, Брежнев, Андропов, Горбачёв, Щербицкий).
Идеологизация румынского языкознания 1970-1980-х гг. чувствовалась прежде всего в социолингвистике, скажем, в таких моментах, как "вопросы культуры языка при социализме" (отрицался конфессиональный стиль, обязательным стало употребление, особенно между партийцами, обращения tovarăş"товарищ" вместо традиционного domnule, правда, оно употреблялось и ранее в румынском языке, например, в известной балладе о мастере Маноле), в лексикографии (например, тогдашнее толкование таких интернационализмов, как коммунизм, социализм, капитализм, марксизм, актив (партийный), критика и самокритика на партсобраниях и др.), исследованиях, посвящённых территориальной и социальной стратификации языка, развития языка в связи с историей народа. В румынской общеязыковедческой литературе тех лет писалось о постепенном исчезновении диалектных отличий в процессе "построения и совершенствования социализма". Наконец, в румынском языкознании 1970-1980-х гг. особо распространилась "теория дакийского субстрата" румынского языка, основателями которой были ещё Димитрие Кантемир и Б. П. Хашдеу, преувеличивалось влияние даков на становление и развитие румынского языка.
Нельзя отрицать классовую дифференциацию общества, нужно говорить о социальной дифференциации языка, но науку по классовому признаку делить нельзя, в том числе и лингвистику.
В Советском Союзе, как известно, огромного значения придавалось идеологической пропаганде, поэтому именно официальная идеология марксизма-ленинизма стала краеугольным камнем советского (вместе с ним, и украинского советского, а после Второй мировой войны – и в странах "социалистического содружества", в частности, в Румынии, безусловно, в разной степени) теоретического языкознания, правда, не сразу. После 1917 г. значительная часть советских лингвистов (начального периода СССР) продолжала развивать общеязыковедческие традиции, сформированные в России в дооктябрьский период Харьковской, Московской и Казанской (можно говорить и о Казанско-Петербургской) лингвистическими школами – Дмитрий Николаевич Ушаков, Василий Алексеевич Богородицкий, Григорий Андреевич Ильинский, Сергей Петрович Обнорский, Евгений Дмитриевич Поливанов, Михаил Николаевич Петерсон, Максим Владимирович Сергиевский, Александр Матвеевич Пешковский и др. В Украине с традициями сравнительно-исторического языкознания никогда не порывал Леонид Арсеньевич Булаховский. Если образы Маркса и Ленина в советскую литературу и искусство проникли почти сразу (о Ленине ещё при его жизни писали стихотворения Владимир Маяковский и СергейЕсенин), то в гуманитарные науки, в частности и в советское теоретическое языкознание, марксистско-ленинская идеология начала проникать лишь с 1930-х годов. Одним из первых, кто начал приблизительно с 1927-1928 гг. привлекать в свои труды цитаты с Маркса, Энгельса, Ленина, а потом и Сталина, стал творец так называемого "нового учения о языке" Николай Яковлевич Марр (1864/1865-1934), при этом эти извлечения, преимущественно, никак не относились к языкознанию, но это не помешало Марру объявить о "пролетарском характере" собственных идей, а именно: язык является надстройкой над базисом, поэтому ему присущая классовая сущность; характер развития языка имеет скачкообразное подобие, а языковые стадии соответствуют общественно-экономическим формациям; вследствие скрещивания количество языков постепенно уменьшается; методом исследования является четырёхэлементный палеонтологический анализ с sal, ber, jon, roð. "Новое учение о языке" пропагандировалось с использованием политических лозунгов, к примеру "Прочь Милосскую Венеру, да здравствует мотыга!", "Сделаем помоложе бабку-грамматику!", "Будущее за нами, а, вследствие, и за теорией Марра" [см.: 8, с. 330]. Учение Марра насаждалось как пролетарская идеология, направленная против буржуазного компаративизма, вследствие прямой поддержки Сталина, которого Марр от имени советский учёных приветствовал на XVI съезде ВКП (б) в 1930 г. Как указывает Р. А. Будагов, "в 1933 г. впервые на русском языке полностью было опубликовано совместное неоконченное произведение К. Маркса и Ф. Энгельса "Немецкая идеология", в котором широко обсуждаются вопросы языка. Эта книга оказала огромное влияние на дальнейшее развитие марксистской науки о языке… В 1930 г. отдельным изданием вышла брошюра Поля Лафарга о языке и революции" [3, с. 16]. Именно с тех пор в советское теоретическое языкознание и проникают цитаты классиков марксизма-ленинизма, а в сопредельных областях науки появляются работы А. И. Белецкого "К. Маркс и Ф. Энгельс и история литературы" (1934) или хрестоматия "К. Маркс и Ф. Энгельс об античности", составленная известным историком-антиковедом С. И. Ковалёвым (1932). Вслед за Н. Я. Марром (и даже его оппонентом Е. Д. Поливановым, отстаивающем "с марксистских позиций" сравнительно-историческое языкознание, выпустившем в 1931 г. сборник "За марксистское языкознание", где убедительно показано расхождение Марра с марксизмом), И. И. Мещаниновым, Н. С. Державиным, М. В. Сергиевским, Р. А. Будаговым и др. понимание марксизма-ленинизма как "узаконенной" подпочвы проникло и в украинское языкознание 1930-1940-х гг., что совпало с окончанием языковой политики украинизации. Административно насаждался марризм, а кто не разделял учения Марра, причислялся к среде буржуазных языковедов. М. А. Жовтобрюх (1905-1995) вспоминал: "Среди украинских языковедов было, как известно, немного последователей нового учения о языке Н. Марра, однако определённую дань ему отдал Институт языкознания АН УССР, на страницах его печатного органа (журнала "Мовознавство (Языкознание)" нашли отображение и работы представителей этого учения" [5, с. 205]. Нужно уточнить, что многие украинские языковеды того времени (малоизвестные ныне Н. Л. Солодкий, И. Губаржевский и др.) вслед за талантливым учеником Марра Иваном Ивановичем Мещаниновым (1883-1967), главой советского языкознания после смерти Марра и до 1950 г., использовали имя Марра как "щит", начинали с цитирования Марра собственные труды, но далее на изложении языкового материала эти цитаты на его содержании никак не сказывались. Некоторую дань марризму вынужден был отдать и известный украинский лингвист Николай Яковлевич Калинович (1888-1949), к примеру, в первом украиноязычном учебнике "Вступ до мовознавства" ("Введение в языкознание", два издания – 1940 и 1947).
В известной лингвистической дискуссии 1950 г., до опубликования сталинской статьи "Относительно марксизма в языкознании" 20 июня 1950, участники дискуссии, как антимарристы наподобие А. С. Чикобавы, Б. А. Серебренникова и Л. А. Булаховского, так и защитники Марра И. И. Мещанинов, Ф. П. Филин, Н. С. Чемоданов, а также очень осторожный и половинчастыйВ. В. Виноградов независимо от их научной лингвистической позиции стремились уличить языковедов-оппонентов в идеологической нелояльности и в отступлении от марксизма. Работа же Сталина (и его последующие ответы на "вопросы читателей", что составило брошюру "Марксизм и вопросы языкознания") реабилитировала сравнительно-исторический метод (несмотря на его "серьёзные недостатки", которые не конкретизировались, их поисками будут заниматься советские лингвисты в 1950-е годы), в Советском Союзе начались проработки и покаяния "вчерашних марристов", начиная с И. И. Мещанинова (хотя он и вышел за рамки "нового учения о языке"), а "брошюра вождя в условиях культа его личности была объявлена гениальным трудом, открывшим новый, высший этап развития советского языкознания. Изложенный Сталиным текст воспринимался как догма, которую нельзя уточнить, пересмотреть или творчески осмыслить. Разрешалось лишь цитировать эту брошюру, сопровождая громкими эпитетами имя её автора. Впрочем, было значительным и количество тех лингвистических трудов, в которых цитирование брошюры Сталина носило исключительно внешний, так сказать обрядовый характер, не влияя на существо содержания самого исследования" [7, с. 38]. С одной стороны, в сталинских работах присутствуют вещи, которые и сегодня нельзя отрицать с чисто лингвистической точки зрения: осуждение классового характера языка, идеи революционных переворотов в нём, необходимость диалектического соединения изучения языка в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка, с изучением внутренних законов развития языка; признания, что "никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики" (однако совершенно не упоминается о репрессиях советских лингвистов 1930-х гг., главным образом, славистов). С другой стороны, присутствуют и фактические лингвистические ошибки, самая известная из которых – о роли "курско-орловского диалекта" в формировании русского национального языка, образовавшегося, как мы знаем, на базе среднерусских, прежде всего московских говоров. Ошибка объясняется частым использованием во время Второй мировой войны 1939-1945 гг. выражения "курско-орловская дуга 1943 г.", повлиявшего, вероятно, и на сталинскую лингвистическую оговорку, которую поневоле "не замечали" несколько лет. Даже появились труды, в которых выискивался отсутствующий "курско-орловский диалект", "подтвердить" существование которого пытались если не фактами (таковых не оказывалось), то хотя бы общими рассуждениями. Поскольку Сталин вспомнил и о том, что основой современного украинского литературного языка стал некий "полтавско-киевский диалект", то быстренько в 1954 г., уже после смерти "вождя", но ещё до развенчания его культа личности, появилась книга "Полтавсько-київський діалект – основа української національної мови" ("Полтавско-киевский диалект – основа украинского национального языка"). Сейчас о подобном "диалекте" в украинской диалектологии вообще не вспоминают, формула о диалектной основе украинского литературного языка нуждается в уточнении, упрочившимся является утверждение, что в юго-восточное наречие современного украинского языка входят и говоры среднего Поднепровья, являющиеся его основанием. Вообще Сталин рассматривал диалекты как что-то аномальное, а "нормальным же для всех периодов истории языка он считал единый общенародный язык, на котором общаются члены единого общества – и социалистического, и феодального, и рабовладельческого, и первобытнообщинного. В то время как известно, что иногда единственной формой существования языка этноса или народности являются территориальные диалекты, и попытки отыскать "единый общенародный язык" для них потерпели крах" [7, с. 37] "Марксизм и вопросы языкознания" в начале 1950-х гг. всячески пропагандировали и переиздавали – само вмешательство "вождя" в лингвистику было командно-административным и произошло целиком в духе своего времени, цитаты со сталинской работы стали обязательными не только для работ о языке, но и для обычных грамматик и словарей, статей едва ли не о любой проблеме (даже мелочной) по филологии, истории, искусствознания, философии. Однако многие лингвисты удачно использовали сталинские цитаты для обсуждения действительно важных научных проблем, как, к примеру, А. А. Белецкий (1911-1995) в статье "Значение работы И. В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" для развития классической филологии" не только ритуально цитировал "гениальные лингвистические труды", но и вполне научно осмыслил вопросы исторической эволюции классических языков: "Поскольку Сталин чётко определил характер языка и его значения как общественного явления, его относительную независимость от базиса и надстройки, перед исследователями теперь открывается возможность изучения языков на всех ступенях их развития как относительного единства грамматического строя и основного словарного фонда. Это означает, что не существует непреодолимой пропасти между древнегреческими диалектами и эллинистическим койне, между этим койне и языком византийской эпохи, между этим последним и новогреческим языком, что нет непроходимого урочища между письменной и народной латынью, что латынь не отделена непреодолимой стеной от романских языков, как это пытались доказать сторонники теории "стадиального развития" [1, с. 20]. Как это ни парадоксально, но работа Сталина обусловила перестройку (в прямом смысле) научно-исследовательской и научно-методической работе по общему (теоретическому) языкознанию. В 1952-1953 гг. появляется новый учебник "Введение в языкознание" сторонников компаративизма А. С. Чикобавы и Л. А. Булаховского с обильным цитированием работ Сталина, однако часто – к месту. Поскольку в "Марксизме и вопросах языкознания" вспоминались империи древнего мира и средних веков – Александра Македонского, Римская, Карла Великого, говорилось о происхождении романских языков от латыни, то в СССР на некоторое время в моде опять оказалось изучение классических языков, преподавание латыни модернизируется, появляются переводы на латинский язык передовиц советских газет, некоторых советских массовых песен ("Катюши", "Три танкиста" и др.; тексты этих песен на латыни демонстрировала автору статьи многолетний профессор кафедры общего языкознания и классической филологии Киевского университета имени Тараса Шевченко Фионилла Алексеевна Никитина, выпускница этого отделения 1953 г.), призывов ЦК КПСС к Первомаю, "актуальными" становятся "атеистические" изречения Тита Лукреция Кара Tantumreligiopotuitsuaderemalorum "О сколько злодейств сотворила религия!" и Fecit deos primum timor ("Богов придумал прежде всего страх"). Кроме Лукреция, особым "почётом" советской классической филологии конца 1940-1950-х гг. пользуются Гомер (как "народный поэт"), Эсхил (его Прометей понимается как Революционер с большой буквы, как, по Марксу, "самый благородный святой и мученик в философском календаре"), Геродот (ведь он первым описал территорию Северного Причерноморья, то есть земли тогдашнего Советского Союза), Лукиан ("стихийный материалист и атеист"), Гораций (не потому ли, что "славословил" Октавиана Августа не хуже за воспевания "отца народов" официальными советскими писателями? в современном литературоведении существует мнение о типологическом родстве классицизма и социалистического реализма), Федр (выходец из угнетённого класса – рабов).
Труды "вождя" по языкознанию разрешили исследования лишь в рамках сравнительно-исторической парадигмы, а набиравший популярность лингвистический структурализм оставался под запретом. Если в 1947 г. структуралистов резко осуждал Н. С. Чемоданов, то критиковали их и после 1950 г., к примеру, О. С. Ахманова в статье "Критика буржуазного языкознания. О методе американских структуралистов" ("Вопросы языкознания", 1952, № 5), Р. А. Будагов в 1954 г. критически характеризовал лингвистическую концепцию Ф. де Соссюра в брошюре "Из истории языкознания. (Соссюр и соссюрианство). Материалы к курсам языкознания", а В. А. Звегинцев – эстетический идеализм К. Фосслера в своей одноимённой работе 1956 г. Следует отметить, что позже, уже в новых условиях эти советские лингвисты несколько изменят свои взгляды, особенно В. А. Звегинцев. Хотя в самой работе Сталина о современной мировой лингвистике прямо не говорилось, однако советские идеологи, а вслед за ними и советские лингвисты под влиянием общей обстановки тех лет в рамках кампаний борьбы с низкопоклонством перед Западом, "разгибания саксофонов" (борьба против джаза как "музыки американских империалистов – поджигателей войны") или осуждения "безродных космополитов" продолжали повторять и после появления "языковедческих работ" Сталина тезисы о "маразме" и "оскудении" западной лингвистической науки, популярные во время "последнего наступления марристов" в 1948-1949 гг. Прямо процитируем передовицу "Вопросов языкознания" [1952, № 1, с. 6]: "Духовное оскудение и маразм охватили идеологическую надстройку современного буржуазного общества. Это находит прямое отражение в развитии лингвистической науки на Западе. Идеализм в области языкознания за последние десятилетия заметно активизировался. Основным его источником является зарубежная идеалистическая философия языка. Именно "философия языка" питает расистские утверждения американо-английских империалистов. Реакционная буржуазия и её "философы" как огня боятся материалистического объяснения истории народов и их языков. Исторический подход к общественным явлениям привёл бы к опасным для капитализма выводам. Поэтому основной тенденцией, наиболее характерной для идеалистической зарубежной лингвистики, является отход от историзма, отказ от исторического изучения языка. Эта тенденция характерна для самого влиятельного течения зарубежного языкознания – социологического направления и его логического продолжения – структуральной лингвистики".
В СССР ссылки на работы Сталина по языкознанию уменьшаются уже с 1954-1955 гг., в учебнике "Введение в языкознание" Р. А. Будагова (1958; перевод на румынский язык Г. Михэиле, 1961) они отсутствуют целиком, хотя в предыдущем, первом его издании (1953) их огромное множество со специальным разделом, посвящённым критике Марра. Взамен 2-е и 3-е издания "Введения в языкознание" А. А. Реформатского (1955; 1960) пестреют ссылками на Сталина, и не только во втором параграфе "Язык как общественное явление" (что само собою разумеющееся), но и в разделах, касающихся словарного состава языка и его основного словарного фонда, грамматики, сравнительного метода в языкознании, основных закономерностях развития языков, не говоря уже о целиком заидеологизированной главе "Язык в социалистическом обществе". Скорее всего А. А. Реформатский, в отличие от Р. А. Будагова, целиком не знал тайного доклада Н. С. Хрущёва о разоблачении культа личности Сталина на закрытом заседании ХХ съезда КПСС (февраль 1956), а постановление ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий" (июнь 1956) не было таким резким, как разоблачительный доклад Хрущёва, окончательно культ личности Сталина был развенчан на ХХІІсъезде КПСС (1961), после чего имя Сталина полностью исчезает с лингвистической литературы в СССР.
Не избежала партийной идеологизации и румынская послевоенная теоретическая лингвистика.Как указывается в "Истории румынского языкознания" (1978), в период 1944-1950 гг. румынская лингвистика пребывала под влиянием марристских концепций, среди которых особенно выделяются социальная и классовая обусловленность языка, его исторический формационный детерминизм, внимание к семантическому аспекту. В этот период поощряется и стимулируется изучение заметок классиков марксизма о языке с попытками интерпретации языковых феноменов в духе диалектического материализма. В 1950-1952 гг. в румынском языкознании прошла волна "разоблачения марристов" (по советскому образцу), при этом следует иметь в виду, что, поскольку румынское языкознание между двумя мировыми войнами в 1920-1930-е гг. развивалось прежде всего в сравнительно-исторической парадигме, то с чисто научной точки зрения критика идей Н. Я. Марра в Румынии была лишней. Скажем, академик АлександруРоссетти клеймится за лингвистический "идеализм", в этом он обвинялся и в цитированной передовице "Вопросов языкознания" [1952, № 1, с. 4-5]: "Некоторые лингвисты из стран народной демократии ещё продолжают тянуть за собой груз таких [буржуазно-идеалистических – С. Л.] воззрений. Например, румынский академик А. Россетти во втором издании своей книги по теории слова, изданной в 1947 г. в Бухаресте и в Копенгагене [Rosне разрешенное сочетаниеti Al. Le mot. Esquisse d’une théorie générale], ссылается на утверждение Балли и Сеше, что "всякая, даже самая простая, идея по существу не передаваема: язык даёт лишь схематический и упрощённый образ" (с. 10), и уверяет, что "язык не в состоянии точно воспроизводить действительность, он не даёт полного выражения действительности, следовательно, язык не точен и произволен" (с. 12). Подобного рода идеалистические теории, отрывающие мышление от языка, неприемлемы для советского языкознания. Показательно также у Росетти отнесение языка, сближаемого с идеалистическим представлением о "логосе", к духовным функциям или деятельностям, отличным от природы реально существующих вещей (с. 40). В советском языкознании изучение и понимание общественных функций языка неотделимы от марксистского определения сущности языка как специфического общественного явления и от марксистского освещения законов его развития в связи с историей общества". Другой известный лингвист Александру Граур вынужден был заняться самоистязанием: "Появление работы Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" в июне-июле 1950 г. имело следствием немедленное уничтожение тумана марризма, закрывавшего нам глаза… Ужасные ошибки, допущенные мной под влиянием Н. Я. Марра, стали понятны для всех и для меня самого. Всё же должен признать, что на протяжении нескольких месяцев я полностью не осознавал, чем нужно теперь заниматься языковедам, я не видел ни одной темы общелингвистического исследования, которую можно было бы изучать в свете сталинского учения. Мне казалось, что всё то, что нужно было высказать, сказал И. В. Сталин" [9, с. 5-6]. Как известно, румынский компартийный лидер Г. Георгиу-Деж не поддержал курс Н. С. Хрущёва на десталинизацию, заявив: Nu avem pe nimeni de reabilitat post-mortem "У нас нет никого, кого нужно посмертно реабилитировать". Поэтому, если в советской лингвистике ссылки на Сталина полностью исчезают после 1961 г., в первых двух изданиях "Краткой истории по языкознанию" А. Граура и Л. Валд (1961; 1965) продолжают восхваляться "заслуги" Сталина в разоблачении марризма. Процитируем издание 1965 г., раздел "Марксистская лингвистика": "В подобных условиях [марризма – С. Л.] марксистское языкознание не могло двигаться вперёд. Чтобы покончить с неудовлетворительной ситуацией, "Правда", центральный орган КПСС, открыла 9 мая 1950 г. дискуссию по лингвистическим проблемам, в которой принял участие И. В. Сталин, опубликовав три статьи (первая появилась 20 июня 1950 г.). Эти работы вследствие издали отдельной брошюрой под названием "Марксизм и вопросы языкознания". Это выступление обусловило полное уничтожение марризма и расчистке места для построения действительно марксистского языкознания" [10, с. 175]. В 3-м издании этого учебника (1977), уже во времена Николае Чаушеску, никаких упоминаний о Сталине нет вообще, исчез и сам раздел "Марксистская лингвистика", хотя, как увидим далее, определённая видоизменённая идеологизация осталась и в румынском теоретическом языкознании того времени.
Видоизменилась и советская идеологизация лингвистики в 1960-1980-е гг., она осталась в таких вопросах, как общественная природа языка, его происхождение и развитие в процессе социальной деятельности человека, взаимосвязь языка и мышления, в частности, проблема понимания категорий языка и мышления в их соотношении и историческом развитии, суть языкового значения и природа языкового знака, классификация методов исследования языка. Здесь не обходилось без обращений к диалектическому материализму и к работам классиков марксизма-ленинизма, при этом с разной степенью силы подчёркивалось, что языкознание (как и другие общественные науки, начиная с философии) – арена острой идеологической борьбы между советской ("социалистической", "марксистской", "марксистско-ленинской") и буржуазной лингвистикой. Вслед за разоблачением культа личности Сталина в политике, подобное осуждение произошло и в советском языкознании, причём совершил это ни кто другой, как сам В. В. Виноградов, один из сталинских консультантов по вопросам языкознания. На совместном собрании Отделения литературы и языка АН СССР 20 марта 1963 г. он прочитал расширенный доклад "О преодолении последствий культа личности в советском языкознании", который дважды был опубликован на протяжении года. Академик не только осудил в тогдашних формулировках Н. С. Хрущёва культ личности Сталина, разлагавший языковедческую науку и мешавший её развитию, но и подал компетентный анализ собственно лингвистических идей "Марксизма и вопросов языкознания", некоторые из которых были apriori правильными, но часто и ошибочными, абсолютизированными в условиях культа личности, как, к примеру, формулировки Сталина о соотношении "общенародного языка" и социальных диалектов, а вся сложность исторических процессов развития языков свелась к "основным элементам", которые "развёртывались" от этапа к этапу. В. В. Виноградов также особо акцентировал, что "одним из последствий культа личности Сталина в языкознании было сужения круга языковедческих проблем, подлежащих рассмотрению и исследованию. Это относится, например, к области семантики, к связи языка и мышления и др. Сталинская оценка семасиологии привела к резкому снижению или даже к прекращению на время семасиологических исследований. Вообще наметилась тенденция ограничиться тем кругом проблем, который затронут в брошюре Сталина. В связи с этим, например, упал интерес к фонетике и фонологии, совершенно были заброшены типологические исследования. Выступление Сталина, освободившее советское языкознание от пут марризма и особенно от порождённого обстановкой культа личности произвола учеников Марра и его последователей, тормозивших развитие советского языкознания, в то же время не привело к расцвету науки о языке, так как наложило на неё новые путы, сковало развитие языкознания новыми догмами" [4, с. 288].
Во многих работах украинских советских лингвистов 1960-1980-х гг. volens-nolens присутствует цитирование новых партийных лидеров СССР и УССР – Н. С. Хрущёва, Л. И. Брежнева, Ю. В. Андропова, М. С. Горбачёва, В. В. Щербицкого. Скажем, в книгах академика И. К. Белодеда (1906-1981), директора Института языкознания АН УССР имени А. А. Потебни (1962-1981) "Т. Г. Шевченко в історії української літературної мови" ("Т. Г. Шевченко в истории украинского литературного языка", 1964) несколько раз упомянут Хрущёв и его слова о национальном и мировом значении творчества Кобзаря, а в его же книге "Язык и идеологическая борьба" (1974) [2], охватывающей всего лишь 84 с., Брежнев процитирован шесть раз (с. 16, 25, 28, 32, 44, 45), дважды – Первый секретарь ЦК Компартии Украины (1972-1989) В. В. Щербицкий (с. 28, 41). После ХХ партсъезда вместо сталинских в советскую теоретическую лингвистику обильно проникают ленинские цитаты (а также цитирование К. Маркса и Ф. Энгельса), которые в своих трудах действительно иногда обращались к теоретическим, философским и историческим вопросам языкознания. Эти общие суждения об общественной природе языка и языковой деятельности (ленинское "язык есть важнейшее средство человеческого общения"), связи языка и общества, о диалектическом единстве языка и мышления ("язык как непосредственная действительность мысли" Маркса), о происхождении языка и законах его развития (теория Ф. Энгельса), о системности языка (это будут использовать советские структуралисты для обоснования структурного метода лингвистических исследований в полемике с языковедами наподобие Р. А. Будагова, обвинявшего их "в дегуманизации науки о языке") стали краеугольным камнем "марксистско-ленинского языкознания" 1960-1980-х гг. (стараемся анализировать лингвистику sineiraetstudio). В учебниках, пособиях, хрестоматиях по истории языкознания в СССР стали обязательными разделы "Классики марксизма-ленинизма о проблемах языка", к примеру, соответствующая глава (правда, как "приложение" – лингвист чувствовал определённую натяжку, но таковыми были тогдашние "правила игры") присутствует в "Истории языкознания ХІХ-ХХ веков в очерках и извлечениях" В. А. Звегинцева 1965 г. (т. ІІ, с. 481-493). Показательно, что, если к другим разделам ("Психологические теории языка ХХ в.", "Глоссематика", "Дескриптивная лингвистика", "Этнолингвистика" и др.) составитель написал собственные разлогие вступительные статьи, то к главе "К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин о проблемах языка" подобные интродуктивные комментарии отсутствуют. Интересно, что мысли Ленина о языке В. А. Звегинцев не включил даже в раздел "Советское языкознание в 1920-1930-е гг.", подающий извлечения трудов А. М. Пешковского, Г. О. Винокура, Е. Д. Поливанова, Л. Н. Щербы, даже Н. Я. Марра и И. И. Мещанинова, но игнорировать мысли о языке Маркса, Энгельса, Ленина составитель хрестоматии не мог. А вот Ф. М. Березин в собственной хрестоматии по истории советского языкознания (некоторые аспекты общей теории языка) на первое место уже ставит раздел "Классики марксизма-ленинизма о проблемах языка" [6, с. 5-30], при этом никого не удивило, что Маркс и Энгельс аж никак территориально и хронологически не могли считаться советскими лингвистами. В предисловии Ф. М. Березин говорит о лингвистических способностях и полиглотстве Маркса, Энгельса, Ленина, понимания ими материального характера языка (хотя, как известно, идеальная сторона в языке также присутствует), проблемах развития человеческого мышления та его связи с языком, исходя из ленинской теории отражения, критикующую "теорию символов". "Признание первичности предметов и явлений объективной действительности, существующих вне нас и помимо нас, отражение этих предметов и явлений в нашем сознании и обозначение их с помощью языковых средств составляют одну из характерных особенностей марксистского языкознания" [6, с. 8]. При этом, как видим, совсем не говорится о теории языковой относительности, где эти отношения объясняются по-иному. Заидеологизированность языковедческой науки в бывшем СССР порождала лингвистическую мифологию, связанную с тем, что отдельные концепции зарубежных учёных фактически не излагались и не рассматривались, а на первый план выступала критика таковых концепций, кочующая по страницам разных научных изданий. Под сомнение ставились теории многих зарубежных лингвистов, происходивших из капиталистических стран, этих языковедов подозревали в том, что они якобы пребывают под влиянием "буржуазной идеологии" либо являются носителями идеалистического мировоззрения, несовместимого с принципами и требованиями официальной философии марксизма-ленинизма. Во многих коллективных монографиях наподобие "Язык и идеология. Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка" (К., 1981) или "Марксистсько-ленінська методологія вивчення лінгвістичних об’єктів" ("Марксистско-ленинская методология изучения лингвистических объектов", 1983) основное внимание при рассмотрении тех либо других концепций уделялось именно негативной критике теоретических постулатов зарубежной лингвистики, в первую очередь – теории языковой относительности.
Марксистско-ленинская идеологизация официальной украинской советской науки о языке затронула и такую важную проблему теоретического языкознания как вопрос о системе и структуре языковой системы и понимания языка как "системы систем". Одним из основных постулатов материалистической диалектики был вывод о всеобщей связи явлений действительности, части и целого, что стало краеугольным камнем понимания советскими лингвистами системы языка как некой объективной сущности. Недаром статья известного украинского лингвиста Александра Савича Мельничука (1921-1997) так и называется "Понятия системы и структуры языка в свете диалектического материализма", впервые опубликованная в 1970 г. в "Вопросах языкознания" (1970, №1), а также в сборнике с типичным на то время названием – "Ленинизм и теоретические проблемы языкознания" (1970). Учёный писал: "Увеличение интереса в современной науке к понятиям системы и структуры, включающим в себя понятия связи, отношения, соотносящего элемента (вещи), привело к дальнейшей разработке этих категорий в диалектико-материалистической философии. Основываясь на близости категории структуры к философской категории формы, получившей в трудах классиков марксизма-ленинизма общее диалектико-материалистическое освещение, особенно с точки зрения её отношения к содержанию, а также учитывая марксистско-ленинское понимание категорий вещи, качества, свойства и отношения, части и целого, советские и зарубежные философы-марксисты в ряде своих работ определили с позиций марксизма-ленинизма место категорий системы и структуры среди других философских категорий и осветили роль структуры по отношению к сущности и развитию обладающего структурой объекта" [цит. по: 6, с. 76]. Как видим, опираясь на марксистско-ленинское утверждение, что первичными являются не отношения, а конкретные элементы структуры, А. С. Мельничук показал, что элементы языковой структуры существуют не благодаря системным отношениям между ними, а только в связи необходимостью обозначения тех или иных явлений объективной действительности либо сознания. Этим, по сути, осуждался известный тезис Соссюра, что в языке не существует ничего, кроме отношений. Отметим, что до (да и после) А. С. Мельничука термины система и структура определяли по-разному. А. А. Реформатский понимал систему как единство однородных взаимообуславливаемых элементов, а структуру – как единство разнородных элементов. У В. И. Кодухова более широким понятием является система, охватывающая весь язык, а языковую структуру составляют лишь отношения, поэтому структура – компонент, один из признаков системы. А Б. Н. Головин в "Введении в языкознание" (1983) понимал систему и структуру как понятия одного ряда: система – совокупность отношений языка, а структура – совокупность его единиц, элементов. Таким образом, дифференциация А. С. Мельничуком понятий системы и структуры языка, тесно связанных между собой, но не отождествлённых, хотя и была оформлена в духе того времени в соответствии с постулатами марксистско-ленинской методологии, но предполагала изучение свойств одного и того же объекта – языка с точки зрения его целостности и взаимосвязанности элементов.
Идеологизация украинского, как и всего советского языкознания осталась и в период Перестройки (1985-1991), в "Вопросах языкознания" публикуются передовицы "Советское языкознание в канун нового пятилетия" (1986, № 2, с. 3-6; в связи с XХVII съездом КПСС, состоявшемся в феврале-марте 1986 г.) и "К семидесятилетию советского языкознания" (1987, № 5, с. 3-8; в связи с юбилейной датой – 70-летием Октября 1917 г.), где несколько раз цитируется новый партийный лидер – М. С. Горбачёв, и в свете его идей гуманизации общества и ускорения научно-технического прогресса поставлено новые задания перед советским языкознанием – обратить внимание на изучение человеческого фактора в языке (в скором времени это стимулирует быстрое развитие когнитивной лингвистики) и создать машинный фонд русского и национальных языков народов СССР (структурно-математическая лингвистика, особенно в Украине, после вынужденного застоя 1970-1980-х гг., обретёт свой новый полёт). "Лингвистический энциклопедический словарь" (1990) включает статьи "К. Маркс и Ф. Энгельс о языке", "В. И. Ленин о языке", где в духе новых перестроечных веяний демократизации и гласности говорится, что национально-языковые вопросы нужно всегда решать конкретно-исторически и демократично. Идеологизация присутствует во 2-м издании учебника "Вступ до мовознавства" ("Введение в языкознание") Ю. А. Карпенко, появившемся в начале 1991 г. В нём присутствует параграф о методологическом основании украинского советского языкознания, ссылки на "исторические" решения апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, XIX Всесоюзной партийной конференции (1988), создающие "новые условия" для развития языков народов СССР. И всё-таки идеологизация украинского советского языкознания не была столь тотальной, как философии, литературоведения, художественной литературы, искусствознания. Р. А. Будагов в конце советского периода констатировал: "Лингвисты всё ещё в долгу перед В. И. Лениным. У нас до сих пор нет большого исследования, посвящённого ленинским взглядам на язык, на его функции и на его место в ряду других явлений человеческой культуры" [3, с. 54].
Румынское теоретическое языкознание второй половины 1960-1980-х гг. не было настолько идеологизированным, как тогдашнее советское, но имело свою политическую составляющую. Прежде всего, в румынской лингвистике второй половины 1960-1970-х гг., как и во всей румынской культуре, происходит "реабилитация" национальных лингвистических школ конца XVIII-первой трети ХХ вв. – Трансильванской, историко-этимологической Т. Чипариу и С. Пушкариу, теоретическое румынское языкознание времён Н. Чаушеску постоянно апеллирует к национальным лингвистическим традициям. Происходит активное и систематическое освоение национального культурного наследства, издаются и переиздаются лингвистические труды прошлого ("Gramatica rumânească" ДимитриеЕвстатиевичаБрашовяну, "Grammatica linguae daco-romanae sive valachicae"Самуила Мику и Георге Шинкая, "Gramatica românească"Иона-ЭлиадеРэдулеску и др.). Также румынскому языкознанию второй половины 1960-1970-х гг. характерно активное обращение к тогдашней западноевропейской и американской лингвистике, прежде всего к структурализму. Но идеологизация науки окончательно не исчезает, как и понятие марксистской философии, научного социализма (в СССР он назывался "научным коммунизмом"), реализма в литературе, понимаемые как "динамические поиски сегодняшнего дня", более или менее сохраняется цитирование (конечно, несравнимое с СССР) в научных трудах Маркса, Энгельса и даже Ленина. Например, в коллективном труде "Tratat de lingvistică generală"("Трактат по общему языкознанию", 1971) под редакцией А. Граура, С. Стати и Л. Валд осуждается "новое учение о языке" Марра (безусловно, без каковых либо сталинских цитирований) [12, с. 23], в обязательном порядке приводятся слова Маркса и Энгельса о языке как практическом сознании[12, с. 25], сквозь марксистскую теорию познания объясняются связи между синхронией и диахронией [12, с. 349-350], при этом акцентируется, что они не противопоставляются, а сосуществуют, как об этом образно писал и А. А. Реформатский, что синхрония и диахрония "всё равно… хрония". В солидном коллективном труде "Introducere în lingvistică"("Введение в языкознание") под ред. А. Граура (1972) фиксируем довольно значительное количество ссылок как на Маркса-Энгельса, так и на Ленина в связи с изложением проблем взаимоотношений языка и общества, языка как "действительного, практического сознания", социальной дифференциации языка (традиционно критикуется Марр), происхождения языка, становления национальных языков [11, с. 10, 24, 33, 35, 38, 224, 280]. Однако в румынском языкознании того времени полностью отсутствуют такие типичные для советской лингвистической периодики журнальные передовицы, посвящённые очередным партийным форумам либо известным деятелям коммунистического движения и их "значения" для языкознания, в румынской лингвистике совсем не отражён культ личности Чаушеску, в отличие от советских лингвистических работ 1960-1980-х гг., где часто не к месту цитировались при существовавших тогда "правилах игры" тогдашние первые лица КПСС, СССР и УССР (Хрущёв, Брежнев, Андропов, Горбачёв, Щербицкий).
Идеологизация румынского языкознания 1970-1980-х гг. чувствовалась прежде всего в социолингвистике, скажем, в таких моментах, как "вопросы культуры языка при социализме" (отрицался конфессиональный стиль, обязательным стало употребление, особенно между партийцами, обращения tovarăş"товарищ" вместо традиционного domnule, правда, оно употреблялось и ранее в румынском языке, например, в известной балладе о мастере Маноле), в лексикографии (например, тогдашнее толкование таких интернационализмов, как коммунизм, социализм, капитализм, марксизм, актив (партийный), критика и самокритика на партсобраниях и др.), исследованиях, посвящённых территориальной и социальной стратификации языка, развития языка в связи с историей народа. В румынской общеязыковедческой литературе тех лет писалось о постепенном исчезновении диалектных отличий в процессе "построения и совершенствования социализма". Наконец, в румынском языкознании 1970-1980-х гг. особо распространилась "теория дакийского субстрата" румынского языка, основателями которой были ещё Димитрие Кантемир и Б. П. Хашдеу, преувеличивалось влияние даков на становление и развитие румынского языка.
Нельзя отрицать классовую дифференциацию общества, нужно говорить о социальной дифференциации языка, но науку по классовому признаку делить нельзя, в том числе и лингвистику.
ЛИТЕРАТУРА
Білецький, Андрій Олександрович, Значення праці Й. В. Сталіна "Марксизм і питання мовознавства" для розвитку класичної філології,КДУім. Т. Г. Шевченка. Філологічний вісник. – 1952. – № 4. – С. 5–20.
Білодід, Іван Костянтинович, Мова й ідеологічна боротьба, Київ, 1974.
Будагов, Рубен Александрович, Портреты языковедов XIX-XX вв. : Из истории лингвистических учений, Москва, Наука, 1988.
Виноградов, ВикторВладимирович,О преодолении последствий культа личности в советском языкознании, Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка / Ред. коллегия: Д. Д. Благой (гл. ред.) и др.), Москва, Изд-во АН СССР, 1963. – Т. XXII. – С. 273 –288.
Жовтобрюх, Михайло Андрійович, Нарис історії українського радянського мовознавства (1918–1941), Київ, Наук. думка, 1991.
История советского языкознания. Некоторые аспекты общей теории языка. Хрестоматия : Для филол. спец. ун-тов / Сост. Березин Ф. М., М.: Высш. школа, 1981.
Семчинский, СтаниславВладимирович,Лингвистическая дискуссия в "Правде" и брошюра И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания", Русский язык и литература в средних учебных заведениях УССР. – 1989. – № 6. – С. 31–38.
Шулежкова, Светлана Григорьевна, Историялингвистических учений: учеб. пособие, 3-е изд., испр., Москва, Флинта: наука, 2007.
Graur, Al., Studiidelingvisticăgenerală,Bucureşti,EdituraAcademiei, 1955.
GraurAl., WaldL.,Scurtăistorie a lingvisticii. Ediţia a II-a revăzutăşiadăugită,Bucureşti,Edituraştiinţifică, 1965.
Introducere înlingvistică, elaborată deuncolectivcondusdeacad. prof. Al. Graur,Ed. AIII-a, revizuită şiadăugită,Bucureşti,Editura Ştiinţifică, 1972.
Tratat de lingvistică generală, redactori responsabili: acad. Al. Graur,
S. Stati, L. Wald, Bucureşti, Editura Academiei, 1971.
Білодід, Іван Костянтинович, Мова й ідеологічна боротьба, Київ, 1974.
Будагов, Рубен Александрович, Портреты языковедов XIX-XX вв. : Из истории лингвистических учений, Москва, Наука, 1988.
Виноградов, ВикторВладимирович,О преодолении последствий культа личности в советском языкознании, Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка / Ред. коллегия: Д. Д. Благой (гл. ред.) и др.), Москва, Изд-во АН СССР, 1963. – Т. XXII. – С. 273 –288.
Жовтобрюх, Михайло Андрійович, Нарис історії українського радянського мовознавства (1918–1941), Київ, Наук. думка, 1991.
История советского языкознания. Некоторые аспекты общей теории языка. Хрестоматия : Для филол. спец. ун-тов / Сост. Березин Ф. М., М.: Высш. школа, 1981.
Семчинский, СтаниславВладимирович,Лингвистическая дискуссия в "Правде" и брошюра И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания", Русский язык и литература в средних учебных заведениях УССР. – 1989. – № 6. – С. 31–38.
Шулежкова, Светлана Григорьевна, Историялингвистических учений: учеб. пособие, 3-е изд., испр., Москва, Флинта: наука, 2007.
Graur, Al., Studiidelingvisticăgenerală,Bucureşti,EdituraAcademiei, 1955.
GraurAl., WaldL.,Scurtăistorie a lingvisticii. Ediţia a II-a revăzutăşiadăugită,Bucureşti,Edituraştiinţifică, 1965.
Introducere înlingvistică, elaborată deuncolectivcondusdeacad. prof. Al. Graur,Ed. AIII-a, revizuită şiadăugită,Bucureşti,Editura Ştiinţifică, 1972.
Tratat de lingvistică generală, redactori responsabili: acad. Al. Graur,
S. Stati, L. Wald, Bucureşti, Editura Academiei, 1971.