Все, что Мари помнит о Яма, это песня; грустная и монотонная колыбельная, без слов, только звуки, "ру руруруру ру, ру руруруру ру, руруруру руруруру ру", возникавшая вместе со сном. Потом была война. Война – это большая река Мано, которую переходят, чтобы убежать от убийц, и которую больше никогда не перейдут обратно. Все, что остается с той стороны, нужно забыть. Яма принадлежит старому миру, как и ее мандинское1 имя, Мари известно о бабушке и матери то, что рассказала ей тетя Кона. Что ее мать умерла через несколько дней после родов, и что это бабушка Яма взяла ее на руки и пошла через лес до большой реки. До дерева.
Нет фотографии Яма, никакого изображения, сувенира, украшения, даже лоскута платья. Только колыбельная, старая песенка из прошлого, говорит: спи, дитя, спи, а то черт заберет тебя, спи, а то ребенок, привязанный к дереву, упадет, и его унесет ветер. Этим словам ее научила Кона. Но Мари помнит только шум ветра, убаюкивающее "руруру" ветра.
Однажды, когда ей было десять лет, Мари убежала, она шла весь день к дереву. Возвратилась к ночи.
– Где ты была? – спрашивают дети. – Твоя тетя Кона искала тебя.
– Я ходила навещать бабушку.
– Где ты была? Мы искали тебя, – строго говорит Кона.
– Я была у Яма, – отвечает Мари.
– Твоя бабушка давно умерла, – говорит Кона.
Мари не слушает. Много раз она возвращалась к дереву. Она пропускала школу, шла сквозь саванну по высокой траве до реки. Она смотрела на дерево, такое большое и сильное, что казалось, будто оно привязано к облакам.
Она не знает, ни как называется дерево, ни сколько ему лет, ни как оно здесь выросло. Единственное дерево этого вида посреди высохшей саванны, рядом с маленькой рекой. Оно было там раньше других. Даже раньше, чем люди построили деревню Каланго. До появления полей, сожженных земель. По этой причине люди пожалели дерево или забыли о нем. Во время войны солдаты Тейлора сбрасывали зажигательные бомбы, самолеты пролетали над лесом, другие деревья и животные исчезли, но дерево осталось. Оно старое, щедрое и мощное, оно вечно. Мари уверена в этом.
Когда Мари приходит, то следует ритуалу. Она сразу идет к дереву, чтобы поздороваться с ним. (Boamame, beva bi?), прикладывает руки к стволу. Его поверхность очень гладкая, как кожа рук старых женщин, испещренная маленькими вертикальными морщинами, усеянная бородавками, пятнами, шрамами. Она прижимается щекой к стволу, прикасается лбом к коре, чтобы почувствовать свежесть. Она прикладывает к ней ухо, чтобы услышать, как под корой течет сок. Дерево слегка вибрирует. Мари чувствует колебание кожей лица, всем телом, когда раздвигает руки и прижимается к нему.
В школе учитель рассказал о жизни деревьев, как они дышат листьями, как питаются под землей, и об их крови, текущей под корой. Он еще сказал о кольцах, которые добавляются каждый год в сердцевине их тела. Мари знает, что их сердце полое. Когда она начала посещать дерево Яма, она ходила туда с тетей Коной и дядей Або. Она была еще совсем маленькой и боязливой, сжимала руку своей тети, боясь отпустить. Кона насмехалась над ней: "Ты труслива, чего боишься? Здесь нет леопарда, который бы тебя съел". Но девочка с ужасом смотрела на отверстие у подножия дерева, большую дыру треугольной формы между корнями.
Теперь Мари привыкла. Всякий раз, когда может, она бежит по траве саванны до реки, бежит босиком по термитникам до поляны, где стоит дерево. Она успокаивается, увидев мощной ствол, темные ветви, раскинутые подобно рукам. По утрам много птиц в ветвях – белые ибисы, вороны. Или орды маленьких птичек, иногда их так много, что листва дерева шевелится. Мари любит это время, когда она подходит к дереву и чувствует его жизнь – внутри него, вокруг него, словно целый мир живых существ, для которых дерево является единственным домом.
"Дерево, дерево Яма", – говорит она. Она приветствует его по-своему, не так, как приветствуют человека уважаемого и в возрасте, упав ниц, с опущенными глазами; она смотрит прямо, раскрыв руки и ладони.
А потом она входит в дерево. Первый раз она вошла в него, когда пошла во взрослую школу, туда, где учат читать и считать. У нее была школьная форма, юбочка из шотландки в синюю и зеленую клетку, белая блузка и пара новеньких лакированных туфель. Чтобы не испортить одежду, Мари разделась. Оставила туфли на входе и проскользнула через отверстие внутрь дерева.
Снаружи жарило солнце в безоблачном небе. Все замерло от жары: птицы, насекомые, ветер. Но внутри дерева воздух был прохладным, и Мари вздрогнула. "Яма, это я, твое внучка, – выдохнула Мари. – Позволь мне войти, уже давно я этого хочу, прими меня, прошу тебя".
Вначале она ничего не видела. Затем, когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела, что полое пространство внутри дерева намного больше, чем она себе представляла, оно напоминало пещеру с высокими стенами, с отверстием вверху. Дневной свет проникал сквозь это отверстие, проходя сквозь большие листья, становился голубоватым, зеленоватым, очень нежным. Стенки были гладкими, без морщин, как снаружи, а отполированными и блестящими, как камень, и когда Мари приложила к ним ладони, она почувствовала удовольствие и успокоилась.
"Красивый у тебя дом, Яма", – сказала Мари. Она говорила тихо, чтобы не нарушать ее покой.
Она села на землю, та была мягкой и прохладной – ковер из листьев и древесной трухи. Мари почувствовала, как успокоилось ее тело, жар воздуха исчезал вместе со страхом. Через отверстие в стволе она видела внешний мир – далекий, другой, безопасный. Она оставалась там долгое время, потом, с наступлением ночи, ушла, потому что помнила, что говорила ее тетя Кона о леопарде.
В доме ее ждали тетя и дядя.
"Где ты была, дитя?", – спросил Або.
Мари ответила: "Я была в доме Бабушки Яма".
Дядя дал ей пощечину, вмешалась Кона. "Она не лжет, это дерево, в котором ее прятала бабушка, когда она была младенцем, это печаль говорит ее ртом".
Но Мари не была опечалена, только чувствовала признательность к тете за то, что та защитила ее. Несмотря на запрет, она часто возвращалась к дереву во время каникул, когда все засыпало от жары в саванне. Она оставляет одежду у входа в дерево и надевает старую, чтобы не испачкаться. Она надевает коричневое платье, превратившееся в лохмотья, и ей кажется, что в такой одежде она больше похожа на дерево, и Яма это должно понравиться.
Прошли годы. Мари стала девушкой, и тетя Кона и дядя Або решили отправить ее в город для получения диплома об образовании, в строгий пансион, управляемый католическими монахинями, Our Lady of Fatima – большой белый дом в обрамлении пальм у оживленной дороги. Вначале Мари почувствовала себя очень одинокой, пленницей дома, занятий, чужой среди богатых девочек. Она ненавидела свою форму, яркую синюю юбку и белую блузку, шерстяные гольфы и узкие туфли. Во второй половине дня вместо того, чтобы играть в мяч с другими ученицами, Мари садилась на ступеньку и предавалась воспоминаниям о саванне, лесе, дереве Яма. Здесь деревья были хилыми: жакаранда, колючая акация, почти не дававшие тени, или неподвижные бессмысленные пальмы, с верхушками, похожими на торчащие заплетенные косички. Она чувствовала себя бесполезной, маленькой и очень черной, похожей на насекомое, брошенное на солнце посреди раскаленной дороги. И все девочки в Our Lady of Fatima, монахини-азиатки, учителя физкультуры или математики также казались копошащимися и смешными насекомыми.
Потом она немного привыкла. Среди учениц она заметила одну девочку-иностранку, не из деревни, а из далекой страны, ливанку с желтоватым оттенком кожи, зелеными глазами, которую звали Эсме. С ней Мари говорила на переменах или вечерами в дортуаре. У Эсме была астма и потому ее освободили от физкультуры, и Мари оставалась рядом с ней на скамье, пока другие кричали и играли в мяч. Эсме рассказывала о своей стране, отце, много путешествовавшем, потому что он торговал бриллиантами в разных концах света. Ее мать была в разводе с отцом, она жила в Ливане с другим мужчиной, Эсме никогда не встречалась с ней. В общем, Эсме немного походила на Мари, такая же сирота.
Мари рассказала о дереве у реки, там, в ее краю. Ей хотелось, чтобы эта девочка-космополитка заинтересовалась ею и ее деревом. "Как называется дерево?" – Эсме, конечно же, хотела узнать, какого вида дерево, его латинское название. Мари ответила: "Ты никому не скажешь? Дерево зовут Яма, это имя моей бабушки". Эсме поняла, что это важно, она взяла Мари за руку и сказала: "Я хотела бы познакомиться с ним, когда-нибудь отведешь меня к нему?" Это было похоже на договор, и с этого дня Мари и Эсме стали настоящими подругами.
Во время каникул Мари не могла вернуться к тете, и Эсме приглашала ее в дом своего отца – большую красивую виллу в квартале посольств, рядом с морем. Дом находился посреди сада, окруженного высокими стенами, и с голубым бассейном. Никогда Мари не видела ничего прекраснее. В первый раз, когда она вошла в сад и увидела виллу, то наивно воскликнула "Дворец!". Эсме улыбнулась. Джибрил Стефан, отец Эсмы – невысокий нервный мужчина с беспокойным взглядом. Он лысел с макушки. Эсме сказала, что он пытался скрыть лысину , зачесывая вперед пряди волос. Кроме торговли бриллиантами, он был страстным фотографом. Он показал Мари свою студию, камеру-обскуру, где он сам проявлял свои снимки на больших листах, погруженных в кислоту, прежде чем развесить их на шнуре с помощью прищепок для белья.
Большая комната для приемов, выходившая в сад, была украшена его фотографиями африканских пейзажей, уличных сценок, портретами женщин. В туалете Мари обнаружив большое фото совершенно обнаженной африканской женщины в анфас, не смогла удержаться и спрсила Эсме: "Кто эта женщина?" Эсме пожала плечами: "Никто, шлюха, я полагаю". В первый раз Мари видела подобное фото. Женщина шокировала ее, это была женщина немолодая, может, около сорока лет, с тяжелыми грудями, стоящая прямо перед объективом, руки на широких бедрах, массивные ноги немного раздвинуты, черный в завитушках лобок. "Мой отец говорит, что это портрет Африки". Мари почувствовала себя оскорбленной: "Твой отец говорит ерунду, это просто женщина, проститутка". Ей захотелось сказать что-то неприятное: "Он ей наверняка заплатил". Но она удержалась. В конце концов, художники тоже спали со своими натурщицами.
Мари часто приезжала на виллу "Стефан". Они проводила дни в комнате Эсме, болтая, смеясь, слушая музыку. Вечером, до наступления ночи, они шли купаться в нагретом солнцем бассейне, вскрикивая, когда их кусали водомерки. Воздух был теплым, дрозды щебетали на деревьях, и большие красные летучие мыши начинали свой танец вокруг сада.
На день рождения Эсме (ей исполнилось семнадцать лет) устроили большой праздник. На летние каникулы Мари отказалась возвращаться в деревню под предлогом экзаменов, подготовки к поступлению в колледж (она являлась кандидатом на получение американской стипендии). Господин Джибрил Стефан отсутствовал, продавал свои бриллианты в Израиле. Как обычно, оставил свою дочь под охраной кухарки-филиппинки по имени Эмма Джо и садовника-алкоголика высокого роста, которого звали Дада. Праздник продолжался несколько дней и ночей; мальчики из американского лицея и девочки из Our Lady заполонили дом и сад. Пили, курили, флиртовали. Музыка гремела, и у нескольких пьяных девочек случилась истерика. В первый раз Мари выкурила сигарету с марихуаной. Мальчик из американского лицея раздавал сигаретки, небольшая группа собралась в центре сада рядом с конурой собаки. Мари затянулась, выпила несколько рюмок водки и ее стошнило в прачечной в глубине сада. От грохота музыки содрогалась земля, собака Джон Рембо выла. Большой Дада выпил, как обычно. Он ходил по саду, раскинув громадные руки и крича: "Pikni! Pikni! Внимание! Я все расскажу господину Стефану!". Молодые только смеялись: "Дада, выпей с нами!" Эсме исчезла со своим приятелем-англичанином, таким же рыжим, как она. Мари осталась в саду с Сеймуром, метисом с зелеными глазами, милым и обходительным. Мари не сопротивлялась его объятьям, задремала, пока он ласкал ей щеку. Она находила, что это романтично и совсем не опасно.
В это лето 2003 года ситуация в стране обострилась. Говорили о войне, но она там, далеко, впрочем, это была старая история. Мятежники перешли в атаку на севере, западе, международные силы, вероятно, решат все проблемы. Черное небо давило на город в сезон дождей, с четырех часов дня лил ливень, затопляя улицы, становилось так темно, что нужно было зажигать лампы. Девочки оставались под навесом, наблюдая за тем, как капли падают в грязный бассейн. Они обсуждали политическую ситуацию. Эсме позвонил отец, он застрял во Франции, аэропорт был закрыт для гражданских полетов. Он посоветовал не выходить из дома. Он попросил Дада защитить их, но Эсме не надеялась на него. "Видишь Дада? Он приветлив, кажется преданным, но если ему придется перерезать нам горло, чтобы спасти свою шкуру, он, не колеблясь, это сделает". Эмма Джо, напротив, казалась обеспокоенный, как и другие. Она причитала, готовила только белый рис с консервами. У Мари не было никакой информации о деревне. Возможно, мятежники уже стали хозяевами этой территории. Говорили, что они набрали армию фанатиков, в основном юношей, почти детей, которые принимали смесь кокаина с порохом, насиловали и убивали встреченных людей, отрезали им руки, чтобы те не могли сражаться.
Город пребывал в неведении. Лишь изредка слышны были полицейские сирены или дальние звуки выстрелов поверх деревьев, с которых слетали голуби, но это могли быть хлопки петард. Телевидение не работало, а по радио передавали противоречивые новости. Правительственные войска сделали то, мятежники это – несвязные речи. Девочки больше не включали приемник.
Однажды утром начались бомбардировки. Мари подумала, что это гроза, но на небе не было туч. Вскоре взрывы стали колебать землю, пропало электричество. Пришел Дада, он вошел в дом, жестикулируя: " Быстрей, быстрей, идите в школу, быстро!" Он дрожал, запинался. Эсме пыталась его разговорить, но он лишь тянул ее за руку: "Идите в школу, Мисс, идите быстрей!"
На улице люди разбегались в разные стороны. Не было ни машин, ни автобусов вот уже несколько дней, горючее реквизировали для армии. Стервятники кружили высоко в небе. Эсме шла так быстро, как могла, но дышала она со свистом и вскоре остановилась, села на землю, на шоссе. Тогда Дада поднял ее одним движением, как если бы она была мешком с тряпьем, и положил на плечо. Несмотря на трагизм ситуации Эсме смеялась от тряски на плече великана: "Остановись, Дада, остановись, ты делаешь мне больно!" Но Дада продолжал бежать, он уносил ее, словно добычу. А Мари бежала за ними.
В Our Lady of Fatima царила невообразимая сумятица. Девочки собрались на лужайке, но двери заведения оставались закрытыми. Несколько надзирателей безуспешно пытались поддержать порядок, группируя учеников в зависимости от классов: 6, 5 и 4-ые с одной стороны, взрослые с другой, с минуты на минуту ждали директора, мать настоятельница сделала распоряжения насчет молитвы. Это происходило в субботу каникул, совсем как в любую другую субботу, дождя не было со вчерашнего дня, трава на лужайке блестела под солнцем. Мари наблюдала за стервятниками, выписывающими круги в небе, ей хотелось сказать Эсме: "Пока они летают, с нами ничего не случится". Эсме их ненавидела. Она рассказала, что когда сопровождала отца на машине за город, они время от времени останавливались, чтобы отец пострелял из карабина по стервятникам. "Почему? Они – ангелы-хранители", заметила Мари. "Ангелы! Они уродливы, у них серые крылья, они похожи на летучих мышей!" Мари была рада узнать, что господин Стефан ни разу не смог убить ни одну из птиц, они летали слишком высоко.
Больше не слышно взрывов. Может, мятежников отбросили? Или это затишье перед бурей? Словно море, отступающее прежде, чем поднимется волна.
Девочки сели на траву под сень жакаранд. Это было похоже на пикник, отличие заключалось в том, что никто не принес ни еды, ни питья. К трем часам дня появился джип, и два надзирателя в сопровождении учителя физкультуры раздали воду в пластиковых бутылках, одну бутылку на двоих учеников. Чуть позже приехал еще один белый джип ООН, и из него вышли африканцы в камуфляже, вооруженные автоматами АК, Эсме сказала, что они нигерийцы, она распознала их акцент. Они громко говорили, почти кричали, надзиратели отвечали им таким же образом. Эсме пошла за новостями, вернулась и сказала, что новости противоречивы, солдаты говорили, что нужно ехать на пляж, ближе к порту, чтобы эвакуировать детей, надзиратели отказывались из-за опасности. Мари сказала: "Может, стоит вернуться на виллу? Сегодня уже ничего не случится, у меня нет желания провести здесь ночь".
Они нашли Дада и вместе пошли в квартал посольств. Все выглядело странным, потому что за день, казалось, многое поменялось в городе. Пустынные улицы, брошенные дома с разбитыми окнами и порталами, разрушенными тараном. Проходя вдоль стены посольства США, девочки ужаснулись, увидев, что почти все стекла были разбиты, а на фасаде видны следы пожара. Но дверь охраняли вооруженные автоматами солдаты. Они не двинулись, когда мимо них прошли девочки, но Дада они что-то прокричали на языке кран, по всей вероятности, какое-то ругательство, потому что Дада рассердился, а они ухмыльнулись. Дада грубовато, словно коз, подталкивал девочек. Он потел от страха, посмотрев на него, Мари вдруг поняла, что они рискуют жизнью, и Дада не в состоянии помочь им.
Виллу "Стефан" разграбили. Эмма Джо исчезла. Она, без сомнения, убежала, как только девочки покинули дом, чтобы пойти в школу. Во дворе лежала одежда, разбитая мебель, пустые бутылки вперемешку с книгами. Грабители разломали двери, шкафы, унесли кровати и матрасы. Они опустошили холодильник, выбросили то, что не понравилось: пакеты с овсянкой, растительное масло, собачий корм. Клетка Джона Рамбо была открыта, но собаки и след простыл. Эсме, державшаяся до этого момента, заплакала. "Моя собака, что они сделали с моей собакой? Почему они ее забрали?" Дада не стал церемониться и сказал грубым голосом: "Собаку можно съесть, Мисс!" Мари попыталась утешить ее: "Нет, не слушай Дада, они не съели ее! Может, она убежала и вернется". Эсме оставалась безутешной.
Внутри виллы Мари увидела фотографии, валяющиеся на полу. Грабители рылись в архивах господина Стефана, похоже, они искали деньги и драгоценности. В коридоре, на плиточном полу в гостиной были разбросаны семейные фотографии, портреты, пейзажи, ню. Они ходили по фотографиям, местами виднелись грязные следы от военных ботинок. В углу Мари увидела тайные фото, которые господин Стефан никогда не показывал. Военные фотографии, ужасные, кошмарные, дети с отрезанными руками и выколотыми глазами, матери со вспоротыми животами, где плод соединяется пуповиной с маткой. Почему он хранил эти ужасы у себя?
Мари шла по пустому дому, вытянув руки, как слепая. Внезапно она забыла о том, где находится, что с ней случилось, как если бы этот длинный день вверг ее в беспамятство.
Эсме осталась у входа, она сидела на полу посреди разрухи, перед большим взломанным сейфом. В этом сейфе господин Стефан хранил алмазы из леса, которые он перепродавал голландцам и израильтянам. Эсме неотрывно смотрела на сейф, словно не стоило сожалеть ни о чем другом. Мари почувствовала злость, даже ярость. Она держала в руках охапки фотографий, которые бросила к ногам Эсме: "Посмотри! Посмотри на эти фото! Почему твой отец хранил фотографии бойни, почему…" Она не могла говорить, слезами наполнились глаза и перехватило горло. Эсме тоже плакала, но не захотела смотреть фотографии.
Какое-то время они сидели на полу, обнявшись. Мари поняла, что и Дада ушел, и что они одни на разграбленной вилле. Почувствовала холодок ужаса, спускавшийся по спине, и взяла себя в руки. "Эсме, нужно уходить немедленно! Если они вернутся, то убьют нас, надо идти на пляж, вертолеты ООН заберут нас, нужно уйти скорее, здесь очень опасно!" Эсме в недоумении смотрела на нее. "А если мой отец придет за мной…." Мари жестко ответила: "Твой отец не придет. Он не сможет приехать, аэропорты закрыты. У него даже нет алмазов!"
Они побежали по пустым улочкам. Время от времени вблизи раздавались выстрелы, хлопки, похожие на взрывы петард в Новый год, или проезжал на большой скорости автобус, и тогда девочки прятались в зарослях.
На пляже близ порта ждали три вертолета с огромными лопастями, свисавшими до земли. Солдаты ООН стояли в оцеплении, и когда Мари и Эсме представились, то один из них сказал Эсме: "Вы, но не она!" И он загородил палкой дорогу Мари. Эсме впала в истерику, она стала кричать: " Она тоже, это моя сестра, она со мной!" Но солдаты оттолкнули ее, и она упала на песок. В то же время они пропускали белых, желтых, смуглых, солдаты ООН даже не проверяли у них паспорта. Черным отказали, даже матери с двумя малолетними детьми, несмотря на ее утверждение, что она американка, а не африканка, солдаты преградили путь своими длинными палками.
А потом вертолеты взлетели, подняв большие облака пыли, беженцы разошлись, женщины завернулись в шали. Мари и Эсме оказались в толпе измученных людей, побелевших от пыли, плачущих детей, кричащих женщин, спотыкающихся стариков, ходивших по кругу. Там они провели бессонную ночь, ожидая восставших. На заре появились грузовики. Она брали пассажиров за доллары в крытые кузова. Мари переговорила с одним из шоферов и вместе с Эсме поднялась в кузов; они спрятались подальше от чужих глаз под навесом. Эсме смотрела на нее, не понимая. "Поедем ко мне, в сторону Каланго, к реке Мано. Если останемся здесь, то нас убьют, особенно тебя". Она смотрела на бледное лицо Эсме, светлые волосы с рыжим оттенком, зеленые глаза. "Держи, покройся этим". Она дала ей свой черный платок, Эсме укуталась в него, легла на пол в глубине грузовика. В кузове было несколько пассажирок с испуганными детьми. Они пытались перейти границу со стороны Бо. Когда грузовик тронулся с места, у Мари случился приступ нервного смеха. "Эти мерзавцы из ООН, пусть Бог устроит аварию их вертолетам".
Граница являлась самым опасным местом. В Каланго Мари пошла к своей тете со стороны отца, по имени Камара. Она жила одна в богатом доме на въезде в деревню. Когда она впустила девочек, то прежде всего закрыла дверь, потом, узнав Мари, произнесла длинную обвинительную речь на своем языке мембе: "Когда я издалека увидела вас, то подумала, что вы солдатские девки, проститутки, они ходят за ними: когда солдаты приходят в деревню, то сначала посылают девок, чтобы те проверили, нет ли там других солдат, что дорога свободна, и тогда они приходят и забирают все, убивают тех, кто сопротивляется. Они были здесь четыре дня тому назад, все унесли, я осталась, потому что старая, готова к смерти, могу прямо сейчас встретиться с Богом, но вы, вы очень молоды, вы не должны умереть, добро пожаловать, но не оставайтесь здесь, убийцы вокруг деревни, если они схватят вас, то вы станете их рабынями, если они вас схватят, они изнасилуют вас, отрежут руки, чтобы вы не смогли выйти замуж, они прокляты, демоны, они оставят вас умирать на муравейнике, а мне остается только умереть, моя семья перешла границу, я одна и чувствую себя одинокой!" Все сказанное перемежалось словами "Ahnyake, ahnyanje, О! Отец! О! Мать!" и громкими рыданиями.
Девочки провели ночь у старой Камары в большом пустом зале, из которого исчезла мебель, телевизор, диваны, холодильник, ковры, а пол был усеян обломками, оставленными грабителями. Старуха сидела на единственном стуле, охраняя девочек. В деревне было непривычно тихо, не слышно ни собак, ни петухов. Ранним утром тетя приготовила еду, не унесенную повстанцами: паштет из маниоки, бананы, несколько сушеных рыб, банки с сардинами, зеленые апельсины. "Идите, не оглядываясь, дети, не переходите дороги, мосты, прячьтесь в колючих кустарниках, и пусть Бог не оставит вас, пусть Бог накажет убийц".
Мари нашла тропинку, которую она знает с детства, ту, что пересекает саванну между холмиками термитников. Много дней не было дождя, завитки туч тянулись вровень с холмами. Мари шла впереди, неся одежду и провизию на голове, как раньше, когда она возвращалась из школы. Теперь она чувствовала себя сильной, потому что ей знаком был каждый поворот, каждая складочка земли, каждый куст. Эсме следовала за ней, хилая, словно больной ребенок.
Они шли несколько дней, от зари до полудня, не останавливаясь, без еды, питья, в молчании, каждое мгновение готовые спрятаться в кустах, все их чувства были обострены в ожидании опасности. Они обходили деревни и фермы из боязни быть замеченными жителями и выданными повстанцам. Стервятники кружили в небе над ними, по ночам они слышали пугающие звуки, рык животных, доносящийся из лесу. Им пришлось сделать крюк, чтобы не столкнуться со стаей бабуинов, а в другой раз их атаковало стадо диких свиней; они остались живы только потому, что взобрались на трухлявое дерево. Свиньи держали их в осаде до вечера, они хрюкали и сдирали кору с дерева, а затем, когда саранча начала свой вечерний концерт, свиньи устали и ушли.
По ночам насекомые оживлялись. Девочки спали, закрыв головы платками и майками. Слабая Эсме дрожала от лихорадки.
Наконец они достигли цели. Мари поняла это, увидев, что земля стала краснее и покрыта колючим кустарником. С наступлением ночи она оставила Эсме на поляне и пошла в разведку в сторону Йеле, фермы между деревней ее тети и рекой. Придя туда, она увидела подозрительные силуэты, мужчин в банданах, женщин с автоматами, и сердце ее забилось сильнее. Она узнала солдат революционной армии. Эсме отползла как можно медленнее и тише.
Той ночью они не отдыхали. Они быстро шли через кустарник к реке. Полная луна освещала пейзаж, вырисовывая сухие деревья с кривыми пальцами на фоне неба. Страх придал девочкам сил.
Эсме тихо жаловалась, стонала: "У меня болят ноги, я больше не могу". Мари говорила: "Мы идем к Яма". Может, Эсме думала, что они идут к бабушке Мари, в дом, где они смогут поспать в безопасности.
На рассвете они подошли к выступу над рекой, где увидели дерево.
Дерево большое и щедрое. Его мощный ствол разделен на побеги, большие ветки, веревки и мосты. Его корни погружены в землю в четырех направлениях.
Мари входит первой через узкое отверстие. Она вспоминает, как легко это было сделать прежде, когда она была маленькой, а теперь ее бедра с трудом проходят через вход, она стукается головой, ее волосы цепляются за лишайники и сучки. Но она сразу же узнает запах, тень, мягкий и влажный войлок, и она шепчет имя дерева: "О, Яма!" Она повторяет, проходя через отверстие: "О, бабушка, защити меня, забери меня в свое лоно, дай мне молока, защити меня и мою подругу Эсме, она моя сестра, прими ее и спаси нас от врагов".
Эсме в свою очередь входит, она больна, дрожит от лихорадки и отчаяния. Мари укладывает ее на сухом ковре, оставленном древесными муравьями.
Солнце проникает сквозь верхнее отверстие и превращается в зеленый свет, мешающийся с листьями и песнями птиц. На стенке дерева, в складках коры, сохранилась дождевая вода, настолько чистая и прохладная, что Мари набирает ее в ладони и поит Эсме. "Она вкусная, как мед", – говорит Эсме, жадно пьет, и Мари улыбается, услышав ее детский голос.
Здесь она у себя, в конце путешествия. Долгое время она мечтала об этом, может быть, с того момента, когда она пришла в лицей к сестрам. Сюда не может проникнуть безумие людей, здесь они с Эсме вдали от людской жажды власти, жажды крови и алмазов.
"Я родилась здесь, в дереве, – рассказывает Мари. – Моя мать умерла родами, она родила меня на берегу реки во время войны, и тогда бабушка принесла меня сюда и спрятала в дереве. Она кормила меня своим молоком, потому что у меня не было матери, чтобы кормить меня. Она молила Бога, и Бог сделал так, что у нее появилось молоко, хотя она была старой и бесплодной, она кормила меня своим молоком, она давала мне воду дерева, и когда закончилась война, она принесла меня к тете Коне, а потом она умерла и ее похоронили здесь, на берегу реки, рядом с ее деревом. Она меня кормила и прятала здесь, а я не помню ее".
Эсме упивается ее словами, так же, как она, пьет горькую смесь, приготовленную Мари из листьев дерева, перемешанных с вьюнком, ползущим между корнями. Чтобы вылечить ее от астмы, Мари натирает ее грудь листьями, смешанными с пеплом.
Мари забыла причуды города. Она сняла свою одежду и туфли, совсем, как раньше, когда она убегала из школы. Она надела большую майку, что дал ей Сеймур во время празднования дня рождения на вилле Стефан. Она спала в ней на земле, и теперь майка грязная, и что-то написано на груди, что-то вроде Marvin Gaye или LLCoolJ2, но здесь это не имеет никакого значения. Она повязала волосы красной материей, она шутит, что она участник RUF3, что она дочь революции.
Правда в том, что она делает революция совсем одна, что ведет Эсме за собой; теперь их двое против остального мира.
Ночью лес просыпается. Мари помнит каждый звук, каждый крик. Говорящий с ней на языке, который она забыла и который просыпается в ней, длинные слова, короткие, шипение, вздохи, щебетанье птиц, спрятанных в ветвях, уханье совы, крики козодоя. И бесконечная вибрирующая нота насекомых.
Даже когда Эсме дрожит от холода, Мари не зажигает огня, чтобы не привлекать убийц. Яма зажигала огонь только на заре, когда дым мешается с испарениями реки, чтобы согреть камни в золе и приготовить корни вьюнка. Все, что Мари знает о лесе, это Яма её научила. Не уроками, а своим молоком. Мари молится тихим голосом: "О, Яма, бабушка, дай мне твою силу, защити нас от убийц, удали их от твоего дома!"
Она слушает голос леса. Она чувствует на себе, на Эсме руки Яма, которые их обнимают, сжимают, она слышит тысячи тихих шумов, создающих кольцо вокруг них.
По ночам река слышна лучше, это медленная песня, шорох от прикосновения воды к камням вдоль берега, красный песок падает в изгиб реки, но мощные корни дерева поддерживают землю.
Иногда к полуночи идет дождь. Дождевая вода льется каскадом вдоль ствола внутри дерева и заполняет полости в коре. Дождь перескакивает с ветки на ветку, с листа на лист, и от земли исходит сильный и нежный запах, напоминающий детство. Мари дрожит, узнавая запах, казавшийся забытым. Она шепчет, наклонившись к Эсме: "Дыши, сестра, дыши, дерево Яма исцелит тебя, не дрожи, ничего не бойся, Яма защищает нас".
Эсме заснула в первый раз после нескольких недель. Она свернулась клубком, обхватив колени руками как для прыжка в бассейн. Она дышит тихо, маленькими вдохами, слушая звуки дождя и ночи.
Луна всходит над саванной, освещает верхушки деревьев. Бледный свет проникает сквозь верхнее отверстие до ковра из листьев, где заснула Эсме, а Мари все вспоминает. Она вновь проживает время своего рождения, когда Яма прижимала ее к себе, чтобы остановить войну.
Прежний голос, напевающий ей на ухо: ру руруруру ру, ру руруруру ру, руруруру руруруру ру. Почему мужчины должны убивать друг друга за горстку алмазов? Сломанные камни, вырванные из грязи рек, чтобы наполнить сейф Джибрила Стефана и торговцев, чтобы обменять камни на оружие и продолжать убивать других мужчин? Или убежать далеко, на другой берег моря, чтобы там хранить добычу. Оставить дочь убийцам, как если бы в мире было что-то важнее дочери. Пусть будут прокляты алмазы из Ману, из Бо, – думает Мари. Пусть будут прокляты те, кто их продает и те, кто их покупает. Это голос Яма говорит ртом Мари, это ее гнев сжигает ее. Она растягивается на ковре из листьев рядом с Эсме, повернув голову в сторону двери, чтобы видеть синюю ночь.
Шум, шорох шагов по земле вокруг дерева. Мари открыла глаза, сердце ее трепещет. Может быть, это солдаты, повстанцы ОРФ, или еще хуже: страшные военные, которые продаются тому, кто платит миллионы долларов, пригоршни алмазов, чтобы бродить по ночам, убивать, насиловать и грабить. В черных масках, обмазанные сажей. Вооруженные мачете и автоматами. Мари задерживает дыхание, она не осмеливается разбудить Эсме из страха, что та закричит и выдаст их. Насекомые замолкли, даже лягушки застыли на берегу.
Мари видит тень перед входом, массивный темный силуэт. Она слышит дыхание зверя, ворчание на низких тонах, спокойное. Мягкие шаги по земле, рядом с корнями. Мари никогда не видела и не слышала ничего подобного в детстве. Но имя зверя приходит на языке Яма: suluwo, гиена.
Мари узнает зверя. Его широкую морду, гриву, горбатую спину, маленькие круглые уши. Она вспоминает, что видела его в фильмах, по телевизору, в школе, может, у мсье Стефана, в документальных фильмах о животных, которые ему так нравятся, а девочки смотрели их, зевая, краем глаза.
Suluwo ходит мелкими шагами вокруг дерева, носом копается между корнями, гиена ворчит и мурлычет, делает вдох, подняв голову и навострив уши, улавливая звуки. Она поворачивается, возвращается, останавливается перед входом, она почувствовала присутствие девочек, но это ее особо не беспокоит. Мари без ужаса смотрит на нее, но чувства ее обострены. Ей кажется, что реальность изменилась и больше нет опасности. О, Яма, Suluwo твоя посланница, гиена, хозяйка саванны, хозяйка реки, ты послала ее к нам, чтобы она защитила нас от убийц.
Дети не придут, те, чей ум замутнен кокаином, смешанным с порохом, сумасшедшие дети, убивающие своих родителей, калечащие своих маленьких сестер, они не найдут наших следов, потому что когти гиены вонзились в землю и стерли их. Они не учуют нашего запаха, потому что Suluwo присела перед деревом и помочилась на землю! Они почувствуют запах гиены, увидят следы от когтей гиены на земле и испугаются, уйдут на ту сторону реки в свое логово демонов.
Каждую ночь бурая гиена возвращается к дереву Яма. Она пробует землю, вдыхает пепел, трется гривой о кору, чтобы оставить свой запах, она стирает своими лапами следы людей. Однажды, только один раз, убийцы пришли к дереву до наступления ночи. Мари и Эсме укрылись в глубине их пещеры, задерживая дыхание. Солдаты наклонились, прочитали на земле следы гиены, почувствовали ее сильный едкий запах, дико закричали и ушли в деревни. "Скоро, – подумала Мари, – они пройдут по мосту и исчезнут, как дурной ветер, и жизнь вернется на сожженную землю, в разрушенные города".
Посланница Яма возвращалась каждую ночь в один и тот же час. Она ходит и танцует вокруг дерева, девочки узнают ее грузный силуэт, темный и мощный, как у медведя, ее широкую голову и маленькие уши, и они чувствуют себя защищенными снисходительной и капризной прабабушкой. Мари оставляет каждый вечер еду, бананы, тапиоку, сушеную рыбу. Она оставляет воду в берестяной плошке, пресную воду дождя, которую гиена лакает языком маленькими глотками. Гиена ест немного, оставляет тапиоку, потом немного ворчит, чтобы сказать спасибо, чтобы сказать, что она довольна. Мари и Эсме каждую ночь ждут ее прихода, улегшись на земле, повернув к двери лица. Они слышат глухой звук ее шагов в траве, они слушают дыхание приближающегося зверя. Мари говорит с гиеной тихим голосом, чтобы не испугать. Она ей рассказывает историю Яма, о своей прежней жизни в дереве, когда бабушка прятала ее и кормила своим молоком, защищала ее от убийц. Гиена слушает, Мари не видит ее глаз, но ее широкая морда повернута к дереву, и уши торчат, улавливая слова. Потом она отвечает ворчанием, дует на землю, фыркает; при свете луны она окружена ореолом из частиц пыли. Она – сильная, она – хозяйка леса, берегов реки, она – бабушка этой земли. Знакомая с тайнами жизни, охраняющая страну, несмотря на людей. Одинокая, без возраста, родом с истоков реки, гор, окаймляющих пустыню, песчаного края и баобабов; она пришла с другой стороны жизни, цвета ночи, молчаливая, волшебная, чтобы защитить потомство Яма, чтобы поддержать детей в испытании. Она покинет их только когда закончится война, и когда она будет не нужна; она вернется в свое логово на севере, туда, где живут ее сородичи.
В середине августа Шарль Тейлор сложил оружие и отказался от власти. Крики радости сельчан долетели до Мари и Эсме. И тогда девушки вышли из дерева на свет и пошли в сторону Каланго. Жители ферм и деревень с удивлением смотрели на проходивших вдоль улиц двух существ в лохмотьях, босиком, с грязными волосами, одно из них очень бледное, с прозрачными глазами слепого, другое – цвета земли, в серых пятнах, с безумным выражением лица.
Они двигались молча, толпа ребятишек расступалась, старухи прятали лица, полагая, что видят привидения тех, кого военные насиловали и убивали ударами сабель, и кто был похоронен на поляне посреди леса.
По дороге к реке Мано грузовик ECOMOG4 подобрал их, и Мари и Эсме совершили путешествие в обратном направлении через всю разрушенную страну. Везде вдоль дороги – развалины домов, остовы сожженных грузовиков, иногда на обочине – раздувшиеся тела, добыча стервятников. Жители деревень смотрели на проезжающие военные грузовики пустыми глазами, дети не кричали, не прыгали, как прежде, немые и испуганные, голодные. Тучи мошкары походили на дым.
В квартале посольств жизнь возобновилась. Ничего особенного там не происходило, несколько погромов. Дада начал прибираться на вилле "Стефан". Он собрал в кучу обломки, разбитую мебель и все поджег; густой черный дым застил голубое небо. Только это и напоминало войну.
Он встретил девочек с энтузиазмом: "А, Мисс, Слава Богу!" Он вручил Эсме конверт из посольства Франции, в котором был билет в Бейрут, чек на номер в отеле "Конкорд" в Париже и визитная карточка одного атташе со следующими словами: "От мсье Джибрила Стефана". Стало ясно, что мсье Джибрил уехал навсегда, он никогда не вернется в Африку, его сейф пуст, время алмазов закончилось, международное сообщество проголосовало за запрет торговли алмазами, словно именно эти маленькие блестящие камешки являлись причиной несчастья народа, а не жадные и коррумпированные политики, их армия демонов, убийц, подсадивших на наркотики детей и бросивших их в войну, вооружив саблями и пулеметами.
– Ты ко мне приедешь? – спросила Эсме.
– Может быть, однажды, – ответила Мари.
Но она думает об опустошенных деревнях, о детях, которых она научит читать и писать, о дереве Яма у реки, что ждет ее.