***

В деревне зимний день длинней.
Сугроб разбит в стекло и в стружку —
сосна упала, и над ней
медведь небесный носит кружку
и звёзды плещет на коней…
Так, засыпая, бьют подушку,
чтоб стало глубже и страшней.

Чтоб сад не чувствовал корней,
чтоб шорох девок и парней
тревожил месяца осьмушку…

Так, умирая, ждут подружку
и лунный снег из-под саней.


***

Синица ровно в два часа
свои сугробы развязала,
и подлетела, и сказала,
что нежность — смерть и чудеса —
и что в деревне нет вокзала,
а есть прямой — на небеса:
конечно, путь и поезд птичий —
мороз и тысячи обличий
того, кто в речке гвозди гнёт:
из полыньи, где выдох бычий
глубоких обморочных вод,
он по-крестьянски, без приличий
Звезду Полярную и лёд —
неупиваемые — пьёт.


***

Сердце в дереве гнездится,
шевелит живую тьму.
Звери зренья гонят птицу
прямо к сердцу твоему.
Чтоб молчать в себе ночами
и держать себя в горсти.
Чтоб разутыми очами
поле неба перейти.


***

Вязанье тишины запечной,
шум — и подлёдный, и речной.
Встаёт светлее стужи вечной
артериальный дым печной:
так деревянное тепло
молчит — и мучит мирозданье,
лицо любви, лицо страданья —
всё, что до звёзд белым-бело…


***

Когда сквозь сердце свет вязальный
проходит спицами зимы,
растёт узор первоначальный
любви, последней и печальной, —
из дикой шерсти дикой тьмы,
где неба снежные холмы
нас вознесли, и плачем мы
полярной нитью вертикальной.


***

Поговорить со снегом,
с позавчерашним бегом
птицы и высоты
по золотым сугробам,
нежным и твердолобым —
буквы, кресты, персты,
словно письмо от бога:
в нём белизны немного,
бездны и пустоты,
чтобы решился ты
поговорить со снегом,
с Дозморовым Олегом,
с Пушкиным, с печенегом,
тёмным от красоты.


***

Помнишь: летел, упал —
смотришь на снег: горю.
Это не дым — а пар,
я тебе говорю:
дышишь в такой мороз
прямо из божьих слёз,
жарких и ледяных,
в сердце миров иных.

Просто ты помнишь их…


***

Втекают снежные поля
под нежный купол небосвода,
где дышит временем свобода:
предсердье левое — земля,
предсердье правое — погода,
а дальше реки и холмы,
и сердце жизни и зимы
раскачивается у входа
в себя, в иное время года,
пока с тобой бессмертны мы.


***

Птица с наличника смотрит в окно —
в доме темно:
пара пылинок небесного света,
вспыхивает сигарета —
видишь, затяжка и выдох… И вдох.
Это зима упирается в лето.

Это не сумрак, а бог.


***

Когда в тебе зима, а в Тютчеве свобода
и в холоде любом — цыганская игла,
когда в глазах болят и выходы, и входы, —
мерцает бог из каждого угла —
так из себя выходят зеркала
и в сердце водят хороводы.

И пригоршни синиц несут иные свисты,
и звёзды сквозь тебя пронизывают твердь,
и белые снега легки и золотисты,
когда в тебе, как бог, твоя мерцает смерть.


***

Вонзить лицо в мороз до синевы в пейзаже,
где проступают господа персты,
где зеркало берёз, протёртое до сажи,
до розовой и чёрной бересты,
где белая верста длинней любого взгляда,
где шелест или плач большого снегопада
над радостным распадом высоты…


***

Зима, как валенки, подшита тишиной,
и дратва холода, как скрипочка, протяжна,
и древо звёзд вращается со мной,
как с яблоком, нависшим над страной,
мерцающим и медленно, и важно:
поскрипыванье, песенка и плач —
такая музыка, и с веточки железной
пылает яблочный кумач
тугого снегиря над бездной…


***

Кто с богом сам себе приснится,
тот будет небу поводырь —
и за плечом его струится
на белой ниточке — синица,
на чёрной ниточке — снегирь.


***

Мерцай, мерцай, и небо, и сугроб,
когда иззябли молодость и зрелость
и снегопад ощупывает лоб —
всё, что приснилось и не спелось.
Где сквозь себя, убитый, я бегу
то в жизнь, то в смерть — и тень меня бросает…

Я зеркало рисую на снегу —
и звёзды в зеркале мерцают.


***

Глаз помогает кристаллам воды
выпростать первые звёзды беды —
иней находит запястье,
в проруби вёдер кривые ходы:
держишь над бездной качанье звезды —
не проливается счастье.


***

Так в детстве увидишь в ужасной кладовке
провал неживого лица.
Ослепнешь, но иней растёт на спиртовке,
и учится глаз у кристалла сноровке.
За каждым живым, как слепцы на верёвке,
влачатся два-три мертвеца.

И воды в зиме почивают валетом:
вода и водой зацелованный лёд…

А старость в тебя превращается летом —
и за руку к смерти ведёт.


***

В библейском зеркале берёз
не умереть не хватит слёз —
мысль продолжается пространством,
библейским зеркалом берёз
и чёрно-белым постоянством
мороза, впавшего в мороз.
Мысль начинается от слёз
и длится головокруженьем
того, что станет отраженьем
в библейском зеркале берёз.


***

Зеркало, прозревшее слезами.
Неба неподвижный проворот.
Дерево с закрытыми глазами
в темноте дорогу перейдёт.

Всё в лесу истоптано лесами.
И над бездной медленно встаёт
зеркало с закрытыми глазами
и навстречу дереву идёт.