* * *

Помолюсь, и по битому будто стеклу
Я пойду босиком по морозному небу
К престолу господнему или к столу,
Где накормят меня окровавленным хлебом,
Поднесут и уронят кружку с вином,
Назовут, усмехаясь, не сыном, а гостем,
Ударят, потащат на крест и потом
Распнут, забив мне в ладони ржавые гвозди,
Скажут: Богу - Богово, а тебе - боль,
Прими это от нас, как от Господа слово...
На вкус слово Бога - кровавая соль,
А на звук - как мычание глухонемого...
Ты молчишь, ты - мертвец, твой Бог высоко,
Высота невозможного в мёртвой гортани,
Забитой до бронхов глиной могильной с песком
Никогда откровением Бога не станет...
Я молчу, несу крест, иду босиком
Среди бесов и ангелов нищего рая,
Моё слово у Бога, Бог - высоко,
Высоко и повсюду от края до края.
Книга мёртвых пуста - ни дат, ни имён
На истлевших страницах лишь пепел печали...
В крови и проклятьях, не жив и не мёртв,
Я дошёл до конца, оказавшись в начале.


* * *

Ты пьёшь, как я, ночами водку
И пишешь тайное письмо
Потомкам, будто строишь лодку,
В которой лишь одно весло...
Я знаю точно, что ты тоже
Пытаешься играть с судьбой
И поменяться хочешь кожей
И биографией со мной.
Зачем тебе мои заплывы
В бессмертие ночных пловцов,
Переплывающих заливы
В морях созвездья Гончих псов?
Зачем тебе мои безумства?
Куда дешевле простота,
И суд, где выше всех презумпций
Невинность чистого листа.
Зачем тебе немые речи,
Когда всё сделано из слов?
Игра с судьбою в чёт и нечет,
Ладья со сломанным веслом?
Куда в ней плыть? Давно назначен
Тот берег, где нам вечно быть,
Где посмеются и поплачут,
Потом помянут, чтоб забыть...
Хоть застрели, не понимаю,
Ты - это я наоборот?!
Тогда зачем она родная,
Берёт за горло, душу рвёт?
Как песня, как тоска ночная
По родине, которой нет,
Где плёс, излучина речная
И за холмами дальний свет...


* * *

Я знаю, чья шальная пуля
В ночи отыщет голос мой,
На грифе звонкого июля
Я вытянусь умолкнувшей струной.
И буду так молчать два века,
Пока до корня не сгниёт
Гнилое племя человека,
Который даже Богу лжёт.
Тогда конь бледный, голос трубный
Разбудит мёртвого меня,
Я встану из-под плит надгробных,
Струной надорванной звеня...
И не успеет медь проклятий
Остыть в архангельской трубе,
Со мною рядом встанут братья
По крови, слову и судьбе...
Андрей, Владимир, Александр,
Сергей, Евгений и Илья…
Высоцкий, самый грешный ангел
И самый младший ангел - я.
В туман одетые, как в саван,
Мы будто сбывшиеся сны
В стихах пророка Иоанна -
Семь ангелов из чрева Сатаны.
Неся молчание в гортанях,
Забитых глиной и песком,
Мы мёртвые, мы не устанем
Идти к тебе, Господь, пешком.
Мы выльем наземь чаши гнева,
И в полыхающем огне
Сгорим мы первые средь первых
На самом первом судном дне.


* * *

В бреду, в пьяном сне, наяву ли,
Я увидел себя проходящего
По одной из Нью-Йоркских улиц
И ангела, в след мне летящего...
Гадалка сразу сказала, что к смерти
Такие приходят видения,
И я запечатал в чёрном конверте
Последние стихотворения.
Я не послал их по почте любимой,
Я не внёс их в своё завещание,
А запалил от закуренной "примы",
Прочитав "Отче наш" на прощание...
Сгорели слова, как воздух над свечкой
В церковном припадке молитвенном,
Без дыма, с надеждой на встречу
С тобой за небесной калиткою...
Лежу в Нью-Йоркской квартире с похмелья,
Как бес, одиночеством изувеченный,
Мне жить осталось - или неделю,
Или - как Пушкину - веки вечные.


* * *

Господь не пишет нотных знаков
На партитурах русских зим,
Для заурядных музыкантов
Клавир зимы непостижим,
Неизъясним и не проявлен,
Неслышим и не повторим,
Не нотный стан, не Бог, не дьявол
Ни звука не подскажет им.
Покроет белое анданте
Пиано медленных равнин,
Снег - дирижёр без музыкантов,
Он царствует всегда один.
Его небесное бельканто
Святыми делает чертей,
Я отрекаюсь от таланта
И напиваюсь в этот день...


* * *

Вот мы сидим сейчас и слушаем,
Как дышит в сумерках Париж,
Заметь, не Лермонтова с Пушкиным,
А шёпот окон, стен и крыш.
Париж - не город, круг спасательный
На шею мне взамен петли,
Болит он железой предстательной,
Представь себе, внутри, внутри...
И эту боль невыносимую
Не глушит больше алкоголь,
Париж... он дан взамен России мне,
Он - жизнь и смерть, он - хлеб и соль.
Ты думаешь, что из тщеславия
Вот так стихами я молчу?
Что с Пушкиным не сладить мне?
И Лермонтов не по плечу?
Смотри, как гений это делает -
Вгоняю плавно в ствол патрон
И тихо - ангелами белыми -
Стихи слетают на ладонь...


* * *

Лежали тени как убитые
Ногами длинными в апрель,
Кормил я жёлтыми бисквитами
В ручье серебряном форель.
И почки вербной горечь вязкую
На дёснах долго я держал,
И страх подкожный зябкой ласкою
Мне сердце мёртвое лизал.
Вот так я умер. Стал покойником,
Спокоен был - от чёлки до носков,
И вычеркнут рукой полковника
Из списка тайных дураков.
Своей недвижностью измученный,
Лицом к неназванной звезде,
Чтоб не скрипеть в ночи уключиной, -
Плыл по течению в ладье.
Устав, сходил на берег утренний,
И разбавляя лень вином
Я с проституткою напудренной
Молчал за клетчатым столом.
И только слабый голос Азии -
Не тоньше, чем дыханья нить, -
Мне сердце нежно перевязывал -
Кого же я забыл простить?