Перекличка поэтов
Андрей САННИКОВ
ПУСТЫННЫЕ ПТИЦЫ
* * *
* * *
Лежит, лежит, как сердце в голове.
Поговори, поговори со мною.
Вода стоит в стакане на столе.
Какой-то март, но утро снеговое.
Я утираю слезы простыней
(но это, понимаешь же, понятно).
Какие-то разборки со страной.
Как бы хотелось жить, но однократно.
А ты вот — половина птицы ты.
Я начинаю кашлять и стыдиться.
Челябинск, а вокруг него мосты.
Как все зачем-то видится, глядится.
Поговори, поговори со мною.
Вода стоит в стакане на столе.
Какой-то март, но утро снеговое.
Я утираю слезы простыней
(но это, понимаешь же, понятно).
Какие-то разборки со страной.
Как бы хотелось жить, но однократно.
А ты вот — половина птицы ты.
Я начинаю кашлять и стыдиться.
Челябинск, а вокруг него мосты.
Как все зачем-то видится, глядится.
* * *
Не понимаю медленного смысла —
обида больше, чем любовь, когда
проплакался, проснулся, и умылся,
и слушаешь, как наверху вода.
Не надо, не утрачивай мне руки,
не отбирай наутро пистолет,
не стаскивай мне обувь или брюки,
не говори про то, что Бога нет.
обида больше, чем любовь, когда
проплакался, проснулся, и умылся,
и слушаешь, как наверху вода.
Не надо, не утрачивай мне руки,
не отбирай наутро пистолет,
не стаскивай мне обувь или брюки,
не говори про то, что Бога нет.
* * *
Скорость, которая мне не позволит
ни обмануть, ни запомнить тебя.
Ветки, сугробы из снега и соли.
Смотришь в окошко, лицо теребя.
Вдруг обернешься, как будто услышишь,
как открывают подъездную дверь —
вспыхнешь размытым лицом. Тише, тише.
Вот и картинка исчезла теперь.
ни обмануть, ни запомнить тебя.
Ветки, сугробы из снега и соли.
Смотришь в окошко, лицо теребя.
Вдруг обернешься, как будто услышишь,
как открывают подъездную дверь —
вспыхнешь размытым лицом. Тише, тише.
Вот и картинка исчезла теперь.
* * *
В такую тяжкую погоду
застенчивые снятся сны.
И долгие, по полугоду,
они подробны и ясны.
застенчивые снятся сны.
И долгие, по полугоду,
они подробны и ясны.
* * *
Не надо больше никаких стихов.
Ты не имеешь никакого права
безбожно и, не понимая слов,
записывать и точку ставить справа.
Я говорю все это не тебе
и не себе, а собственному горю,
своей неполучившейся судьбе.
Вот, собственно, и все. А я не спорю.
Ты не имеешь никакого права
безбожно и, не понимая слов,
записывать и точку ставить справа.
Я говорю все это не тебе
и не себе, а собственному горю,
своей неполучившейся судьбе.
Вот, собственно, и все. А я не спорю.
* * *
Я прожил эту жизнь. Не надо. До свиданья.
Оглядываюсь и — не стыдно, не светло,
дожди и нищета, не грустно, до свиданья,
я не вернусь, ну и — не обернусь назло.
Уйди, какая ты! Я сам же научился
— о, Господи, — терпеть, терпеть, терпеть, терпеть!
Но я и умирать еще не научился.
Но только не теперь. Теперь, теперь, теперь.
Оглядываюсь и — не стыдно, не светло,
дожди и нищета, не грустно, до свиданья,
я не вернусь, ну и — не обернусь назло.
Уйди, какая ты! Я сам же научился
— о, Господи, — терпеть, терпеть, терпеть, терпеть!
Но я и умирать еще не научился.
Но только не теперь. Теперь, теперь, теперь.
* * *
Полупрозрачными руками
ты трогаешь мое окно.
Чужая жизнь кивает нами
и через силу, и давно.
Я знаю — вот ты обернешься,
и помолчишь, и замолчишь.
Потом опять окна коснешься.
Потом опять заговоришь.
ты трогаешь мое окно.
Чужая жизнь кивает нами
и через силу, и давно.
Я знаю — вот ты обернешься,
и помолчишь, и замолчишь.
Потом опять окна коснешься.
Потом опять заговоришь.
* * *
Подходит поезд грузовой
и говорит с живой.
Она стоит, как на посту,
на том ж/д мосту.
Не говорит и говорит,
что у нее иврит,
что надо, Господи, теперь
(какая рифма — дверь?)
Пожалуйста, не уходи,
пожалуйста, гляди.
и говорит с живой.
Она стоит, как на посту,
на том ж/д мосту.
Не говорит и говорит,
что у нее иврит,
что надо, Господи, теперь
(какая рифма — дверь?)
Пожалуйста, не уходи,
пожалуйста, гляди.
* * *
Мне одиноко, будто я один.
О, Господи, — с Тобой не одиноко.
О, Господи, Ты тоже там один?
Ну, подожди, пожалуйста, немного.
О, Господи, — с Тобой не одиноко.
О, Господи, Ты тоже там один?
Ну, подожди, пожалуйста, немного.
* * *
Где-то ночью книжка плачет,
очень хочет быть живой.
Вероятно — это мальчик
с поврежденной головой.
И кому он будет нужен,
если я умру возьму?
Типа кто обед и ужин
или денег даст ему?
Русская литература —
сумасшедшая жена.
В позапрошлом вышла, дура,
из девятого окна.
очень хочет быть живой.
Вероятно — это мальчик
с поврежденной головой.
И кому он будет нужен,
если я умру возьму?
Типа кто обед и ужин
или денег даст ему?
Русская литература —
сумасшедшая жена.
В позапрошлом вышла, дура,
из девятого окна.
* * *
Птицебыки слезятся ночью
и в стекла спальные глядят.
Они летают, но не очень,
и то, когда отводишь взгляд.
К ним ходят женщины большие
с тремя глазами и без рук,
простоволосые, босые,
не для любви, а для разлук.
и в стекла спальные глядят.
Они летают, но не очень,
и то, когда отводишь взгляд.
К ним ходят женщины большие
с тремя глазами и без рук,
простоволосые, босые,
не для любви, а для разлук.
Ангел
Пустынные птицы поют в корабле,
а я не могу их найти.
Какие (метро затопило) пути
в подземной и нижней земле!
Какие (Марина!) какие (отстань!)
О, мой деревянный ковчег!
Не пой и не мучай меня, перестань,
забудь обо мне, человек…
а я не могу их найти.
Какие (метро затопило) пути
в подземной и нижней земле!
Какие (Марина!) какие (отстань!)
О, мой деревянный ковчег!
Не пой и не мучай меня, перестань,
забудь обо мне, человек…
Андрей Санников — поэт. Родился в 1961 году в Березниках Пермской области. В настоящее руководит литературным клубом журнала "Урал". Публиковался в журналах "Воздух", "Несовременные записки", "Уральская новь", "Урал", "Октябрь", "Поэзия" (Милан), "Дети Ра" и др.; в "Антологии современной уральской поэзии" (Челябинск, 1996 и 2003), "Антологии поэзии Екатеринбурга" (2003). Лауреат Премии им. Бажова (2007).