За тонкой озвученной дверью
Занятия детского хора.
Когда умирают деревья,
То птицы смолкают не скоро.
И в этом великую мудрость
И мы испытали сполна,
А то, что мы пели, зажмурясь, —
Не наша, брательник, вина...
А наша — иная, что, если
Закрыть не успеешь глаза,
Непрошено скатится в песню
Горячей горчинкой слеза.

Мы пели по вторникам — после
Набегов своих матерей,
Которых не помнили вовсе,
Забыть постарались скорей...
По поводу родственных линий
Мы правду имели свою:
Давно матерей схоронили,
Отцов положили в бою...
Поскольку война недалече,
Приют наш сиротский не тих.

Не надо нам души калечить
Воскресным явлением их.
И всё, и не нужно поправок
На этот сомнительный счёт.
Не нужно конфет и баранок —
Нам сладкая ЛОЖЬ не идёт.

Взъерошены и желтороты —
"Птенцы", даже жалко смотреть.
Но время научит кого-то
Почти по-шаляпински петь.
Сопрано сиротского детства —
Детдом в заповедном лесу.
Несу своё певчее сердце,
Под небо России несу.
До самого донышка веря,
Мы пели не зря, пацаны…

Когда умирают деревья,
То птицы молчать не должны.

Свари-ка, мать, картошечку "в мундире".
На стол, вельможную, ты щедро накати,
Чтоб дух её по городской квартире
Витал, как зримый ангел во плоти.
Полжизни мы такую не едали —
Всё резали да мяли ей бока,
Как будто Русь острожную едва ли
Любили мы, притом издалека...

Нет, мы взахлёб безумства хватанули
И лихолетья судеб под завяз.
И если в русском поле пели пули,
То прямиком они летели в нас.
О, скольких мы оплакивали в голос,
Что кажется, и сами мы мертвы!
Ты в тридцать лет окрасила свой волос
В цвет шалой охры бодренькой вдовы.
А я ходил-бродил по пепелищу,
За тенями убитых семеня...
И не было отрадней в мире пищи —
Картошечки "в мундире" — для меня.
Но, впрочем, дело вовсе не в картошке.
Беда в другом — российский неуют.
Как рыбий жир дистрофикам, по ложке
Нам счастье, как и прежде, выдают.

И чур бы с ним! В полуночном эфире
Там — за окном — распелся соловей.
Давай-ка, мать, картошечку "в мундире",
И не жалей о жизни, не жалей!
Мою сыновью ублажая прихоть,
Ты платье своё лучшее надень.
Когда ещё отпразднуем так лихо
Исконно русский сумрачный наш день...

Красный день сентябрьский на палитре —
Поле за Непрядвою-рекой.
И опять пригрезился мне Дмитрий,
Вписанный в скрижали как Донской.
С неба сокол — боевая птица —
Камнем упадёт Руси на грудь.
Значит, снова надо росам биться
За свою поруганную Русь.

С дерзкой думой, в сердце наболевшей,
Я стою у пращурских могил.
Святый отче Сергий Радонежский
И меня на бой благословил.
У коня поводья не ослаблю —
Я в доспехи ратника одет.
Слева от меня монах Ослябя,
А по праву руку Пересвет.

Золотой сентябрь. Число восьмое.
Двадцать первый беспокойный век.
В поднебесном храме — богомолье.
В поле ратник — русский человек.
Не под Тулой Куликово поле
И не под брусчаткою Москвы…
Огляжу российское приволье:
Поле Куликово — это мы.

Время грустное на земле
Разговором с тобой не нарушу.
В опадающей желтизне
Ощущаю пропащую душу.
Я ли это иль кто-то другой?
Дело в том, что зима поманила, —
Колокольчик звенит под дугой,
И ямщик напевает уныло.
Вон по белой равнине возок
Заскользил и пропал в одночасье.
Снег и листья — наискосок
Мимо нас, мимо нашего счастья...

И у нас — не беда, не война,
Лишь предзимнее ощущение.
Так что ставь самоварчик, жена,
И устраивай угощение!
До утра погоняем чаи —
Запропащие души согреем.
И опять ты меня научи
Пережить это грустное время.

Всё началось классически — с берёз —
И до банальности почти благополучно,
Как будто бы из пачки папирос
Их извлекли и роздали поштучно.

Курите Русь до дымных облачков —
Нам не прожить без этих милых пятен.
И если ты из Ванек-дурачков,
Отечества дымок и сладок, и приятен...
И вышел покурить я на крыльцо,
Вкусив любви, и молока, и хлеба.
Блаженное с веснушками лицо
Обращено в берёзовое небо.
Я полной грудью воздуха вдохнул
И заскучал... едва ли не заплакал.

Ну, вот и кончился мой жизненный загул!..
Недолго погулял мужик, однако...
Лишь покурил один разок иль два:
Теперь лежать в гробу мне, как в корыте.
И слышатся душевные слова:
"Поэта под берёзу положите!"

Струись дымком, берёзовая Русь,
Живи, цвети над веком моим кратким!
Да, не бессмертны мы, но... пусть
Берёзы сок таким же будет сладким.