Поэзия
Тамара ЛУКЬЯНОВА
Я В ЭТОТ МИР ПРИШЛА ЛЮБИТЬ
* * *
Непостижимое блаженство
С природой быть наедине,
Ее касаясь совершенства
Слабеет боль утрат вдвойне.
Ни суеты, ни лжи… Великий
Над миром стелется покой,
Лишь дождь, невидимый и тихий.
Шуршит опавшею листвой.
Желтеет даль в ультрамарине,
Картошкой пахнет костерок,
И слышно, как в прозрачной сини
Жизнь делает еще виток.
Беру рукой тепло осеннее,
Его живительную нить
И чувствую – как откровение:
Я в этот мир пришла любить.
С природой быть наедине,
Ее касаясь совершенства
Слабеет боль утрат вдвойне.
Ни суеты, ни лжи… Великий
Над миром стелется покой,
Лишь дождь, невидимый и тихий.
Шуршит опавшею листвой.
Желтеет даль в ультрамарине,
Картошкой пахнет костерок,
И слышно, как в прозрачной сини
Жизнь делает еще виток.
Беру рукой тепло осеннее,
Его живительную нить
И чувствую – как откровение:
Я в этот мир пришла любить.
БЛАГОСЛОВЕННЫЕ ДНИ
Благословенны дни, когда вступаю в лес
И, смешиваясь с шелестом опавшей,
Дрожащей на суку или летящей
Листвы, ловлю приветный жест
Ветвей.
Пусть славят эти дни
Тугой струей наполненные вены.
Забыв на краткое мгновенье
Лукавый мир, придуманный людьми.
И, смешиваясь с шелестом опавшей,
Дрожащей на суку или летящей
Листвы, ловлю приветный жест
Ветвей.
Пусть славят эти дни
Тугой струей наполненные вены.
Забыв на краткое мгновенье
Лукавый мир, придуманный людьми.
* * *
Жемчужно-коралловый вечер
Заполнил оконный проем.
Излишни и лампы и свечи –
Он любит, когда мы вдвоем.
Край неба податливо ковкий
Повис, накренясь над рекой,
Как будто в раствор марганцовки
Опущен безвестной рукой.
Меняя свои очертанья,
Пока не остынет во мгле,
Он будет искусством ваянья
Тревожить живое во мне.
Заполнил оконный проем.
Излишни и лампы и свечи –
Он любит, когда мы вдвоем.
Край неба податливо ковкий
Повис, накренясь над рекой,
Как будто в раствор марганцовки
Опущен безвестной рукой.
Меняя свои очертанья,
Пока не остынет во мгле,
Он будет искусством ваянья
Тревожить живое во мне.
ДОЖДЛИВОЕ ЛЕТО
Растолочь, растереть, растворить
Эту пробку воздушную где-то
Там, в груди, чтобы я разлюбить
Не смогла тебя, гиблое лето,
Чтобы мокрые руки твои
Мне запомнились запахом дыма
Костерка на лугу у реки,
Где коровы в округлое вымя
Собирают густеющий сок
Трав и рос под нестройное пенье
Беспокойных гривастых осок,
Прославляющих жизнь, и теченье,
И спокойную мудрость воды
Всю себя отдавать без остатка
И кустам, и тоске борозды,
И полынной седеющей прядке
На ветру, и туману, чтоб всласть
Смог он сладкой той влаги напиться
И взлететь, и на камни упасть
И для новой судьбы возродиться.
Пусть не пасынком – гостем к столу
Буду в доме твоем, мне не надо
Яств заморских, но капни смолу
Мне в ладонь, а в другую – прохладу
Голубого рассвета, черники и хвой,
А блаженство труда и дороги,
Не спросив меня, шмель золотой
Положил еще в детстве мне в ноги.
Эту пробку воздушную где-то
Там, в груди, чтобы я разлюбить
Не смогла тебя, гиблое лето,
Чтобы мокрые руки твои
Мне запомнились запахом дыма
Костерка на лугу у реки,
Где коровы в округлое вымя
Собирают густеющий сок
Трав и рос под нестройное пенье
Беспокойных гривастых осок,
Прославляющих жизнь, и теченье,
И спокойную мудрость воды
Всю себя отдавать без остатка
И кустам, и тоске борозды,
И полынной седеющей прядке
На ветру, и туману, чтоб всласть
Смог он сладкой той влаги напиться
И взлететь, и на камни упасть
И для новой судьбы возродиться.
Пусть не пасынком – гостем к столу
Буду в доме твоем, мне не надо
Яств заморских, но капни смолу
Мне в ладонь, а в другую – прохладу
Голубого рассвета, черники и хвой,
А блаженство труда и дороги,
Не спросив меня, шмель золотой
Положил еще в детстве мне в ноги.
ТАИНСТВЕННЫЙ МИГ
В час таинственный, урочный.
В час рожденья дня из ночи,
Как младенца первый крик,
Есть желанный сердцу миг.
Нет в нем черного и злого
Нет грядущего, былого,
Есть лишь миг, весь синий-синий,
Есть покой в изгибах линий,
Есть счастливый человек.
Миг ушел – и мир поблек
В час рожденья дня из ночи,
Как младенца первый крик,
Есть желанный сердцу миг.
Нет в нем черного и злого
Нет грядущего, былого,
Есть лишь миг, весь синий-синий,
Есть покой в изгибах линий,
Есть счастливый человек.
Миг ушел – и мир поблек
* * *
Лишь луна осветила скупая
Голубое преддверие сна,
Невидимкой во мраке ступая,
Поднялась на крыльцо тишина.
Примостилась на низкой скамейке,
Чуть поправила шаль на плечах.
Вид усталый, как будто в литейке
Отстояла весь день на печах.
Подперлась кулачком и не слышит,
Как две тени у ночи крадут
С попустительства сумрачной ниши
Золотое сиянье минут.
Да и то: нивы, бор серебрила,
Прибрала, убаюкала пруд.
Пусть ручьев непокорных чернила
Гобелены контрастные ткут,
Но все медленней, глубже дыханье
Отрешенной от мира земли,
И над нею свое колыханье
Молодые снега завели.
Голубое преддверие сна,
Невидимкой во мраке ступая,
Поднялась на крыльцо тишина.
Примостилась на низкой скамейке,
Чуть поправила шаль на плечах.
Вид усталый, как будто в литейке
Отстояла весь день на печах.
Подперлась кулачком и не слышит,
Как две тени у ночи крадут
С попустительства сумрачной ниши
Золотое сиянье минут.
Да и то: нивы, бор серебрила,
Прибрала, убаюкала пруд.
Пусть ручьев непокорных чернила
Гобелены контрастные ткут,
Но все медленней, глубже дыханье
Отрешенной от мира земли,
И над нею свое колыханье
Молодые снега завели.
МАРТ
А снег, изъеден солнцем, точно зыбь,
А лес стоит прекрасно-непричесан,
А из разбавленной вечерней бирюзы
Проглядывают пятна теса
На скатах крыш, а бледные огни
Пытаются соперничать с закатом,
Но разве можно в чем-то обвинить
Того, кто – свет и вечная загадка.
А я живу средь этой кутерьмы:
Вращения, сияния, биенья, -
И очень жаль, что ветви лип черны,
Они не слышат звуков песнопенья
В моей душе. Ей подарил их он.
Веселый балаганщик, что доныне
Приходит к нам под масленичный звон
Сосулек в запахах сухой полыни
И хвойных смол. На радости такой
Среди двора блистает опереньем
Оранжевый петух; забыв покой,
Топор считает желтые поленья.
И я сегодня в дом не тороплюсь,
Потворствуя весенних дней проказам,
Но, полон подозренья, старый гусь
Косит в меня упрямо мудрым глазом.
А лес стоит прекрасно-непричесан,
А из разбавленной вечерней бирюзы
Проглядывают пятна теса
На скатах крыш, а бледные огни
Пытаются соперничать с закатом,
Но разве можно в чем-то обвинить
Того, кто – свет и вечная загадка.
А я живу средь этой кутерьмы:
Вращения, сияния, биенья, -
И очень жаль, что ветви лип черны,
Они не слышат звуков песнопенья
В моей душе. Ей подарил их он.
Веселый балаганщик, что доныне
Приходит к нам под масленичный звон
Сосулек в запахах сухой полыни
И хвойных смол. На радости такой
Среди двора блистает опереньем
Оранжевый петух; забыв покой,
Топор считает желтые поленья.
И я сегодня в дом не тороплюсь,
Потворствуя весенних дней проказам,
Но, полон подозренья, старый гусь
Косит в меня упрямо мудрым глазом.
* * *
Опять хоронит музыка дождя
Обещанный мне день, чтоб повидаться
С туманами, что по логам пылят,
И сахарной картошки надышаться
Веселым, жгучим жаром. Провода
Торгуют бисером дождинок,
Купцу, охочему до всяческих новинок,
Товар – хоть снег, хоть иней, хоть вода.
Что проку, бисер или жемчуг,
Когда звенит-поет бубенчик
Призывный (как звонок в руках
Технички в грузных сапогах
И старом ватнике в цветах заплат
В послевоенной сельской школе),
Провозглашая постулат,
Что березняк и это поле
Особенные: в их тиши,
В безгрешности ее прозрачной,
Вдруг присмирев, мой скепсис мрачный
Уляжется на дно души,
И я опять смогу принадлежать
Себе, огням, дворовому котенку,
Ворчливой осени и терпеливо ждать,
Когда она промокшую котомку
На плечи пристегнет и, семеня,
Покинет двор и в одночасье
Воспоминаний станет частью.
И уж ничто ей не вернет меня!
Обещанный мне день, чтоб повидаться
С туманами, что по логам пылят,
И сахарной картошки надышаться
Веселым, жгучим жаром. Провода
Торгуют бисером дождинок,
Купцу, охочему до всяческих новинок,
Товар – хоть снег, хоть иней, хоть вода.
Что проку, бисер или жемчуг,
Когда звенит-поет бубенчик
Призывный (как звонок в руках
Технички в грузных сапогах
И старом ватнике в цветах заплат
В послевоенной сельской школе),
Провозглашая постулат,
Что березняк и это поле
Особенные: в их тиши,
В безгрешности ее прозрачной,
Вдруг присмирев, мой скепсис мрачный
Уляжется на дно души,
И я опять смогу принадлежать
Себе, огням, дворовому котенку,
Ворчливой осени и терпеливо ждать,
Когда она промокшую котомку
На плечи пристегнет и, семеня,
Покинет двор и в одночасье
Воспоминаний станет частью.
И уж ничто ей не вернет меня!
* * *
Обветшали березы наряды,
Что ни платье, то повод для слез
И конфузливых вздохов досады,
А ведь осень ее только вскользь
Оглядела и тотчас на север
Поспешила, не тронув цветы:
Подгулявший качается клевер,
Вьет мышиный горошек усы.
Да и вечер дома натирает
Желтым воском, рукав закатав,
И морщины считать забывает
(И, наверное, в этом он прав).
Но вот тополь, кряжистый и смуглый,
У веселой тропы в огород,
Будто наспех набросанный углем
На картоне небес эпизод
Из золою посыпанной жизни
(Может, сказки о мертвой воде):
То ли номер Фемиды стриптизный,
То ли знак в человечьей судьбе.
То ли верить в твои откровенья,
Тайный голос – ты шепчешь, скорбя,
Что невинные души растений
Нашу ношу берут на себя.
Что ни платье, то повод для слез
И конфузливых вздохов досады,
А ведь осень ее только вскользь
Оглядела и тотчас на север
Поспешила, не тронув цветы:
Подгулявший качается клевер,
Вьет мышиный горошек усы.
Да и вечер дома натирает
Желтым воском, рукав закатав,
И морщины считать забывает
(И, наверное, в этом он прав).
Но вот тополь, кряжистый и смуглый,
У веселой тропы в огород,
Будто наспех набросанный углем
На картоне небес эпизод
Из золою посыпанной жизни
(Может, сказки о мертвой воде):
То ли номер Фемиды стриптизный,
То ли знак в человечьей судьбе.
То ли верить в твои откровенья,
Тайный голос – ты шепчешь, скорбя,
Что невинные души растений
Нашу ношу берут на себя.
МАСТЕРИЦА
Пусть еще не сбились в стаи птицы,
Бредит житом свежескошенным овин,
Осень уж проворной молодицей
Шьет узоры золотом осин.
По ночам, чтобы не спутать нитки,
От луны лучину засветив,
И стежки ложатся, словно слитки,
Словно строчки – в песенный мотив.
Бредит житом свежескошенным овин,
Осень уж проворной молодицей
Шьет узоры золотом осин.
По ночам, чтобы не спутать нитки,
От луны лучину засветив,
И стежки ложатся, словно слитки,
Словно строчки – в песенный мотив.
Об авторе. Тамара Яковлевна Лукьянова (1941) живёт в Ижевске. Детство и юность прошли на севере Удмуртии. Окончила филфак Глазовского педагогического института. В 1970-2010 г.г. проживала в г. Усть-Катав Челябинской области. Работала учителем, переводчиком технической литературы, художником оформительских работ, последние 12 лет – журналистом. Публиковалась в городских печатных изданиях, альманахе "Синегорье", "Литературной России", поэтическом сборнике "Россыпи горного края". Автор сборника стихов "Капли познания". В журнале "Луч" публикуется впервые.