Братец-ветер, не дуди так звонко,
Не пугай — заплачет наша сестренка.

Братец-огонь, не тронь наши хаты —
Мы пред тобою разве виноваты?

Сестра-война, пройди стороною,
Стань только мне, а не общей женою.

Братец-зной, не суши наше поле,
В далекой степи погуляй на воле.

Братцы-враги, я один вам нужен,
Берите меня на завтрак, на ужин.

Сестра-туча, дай нам вдоволь влаги —
Я же твой братец, вот мои бумаги,

Я родился под этим же небом,
Одари нас дождем — значит, и хлебом.

Я прошу за всех — будьте здоровы,
Сестры-лошади, собаки, коровы.

Сестрица моя смерть, приходи за мною —
Только не за братом, не за сестрою.

Братец-бог, погляди в наши лица,
Научи иначе... верно молиться.

Хайтек по-ихнему, по-русски фуетык —
Мобильник и ГЛОНАСС отечественной сборки.
Живу седьмой десяток лет, и я уже привык
К сей трансформации, вполне достойной порки.

Зеленоград и Сколково — какие имена!..
Для немца — просто смерть такое производство,
А нашим — хоть бы хны... Ликует вся страна,
Что Запад кризис ждет и полное банкротство.

А тут как раз и мы — все в белом... на коне,
Точнее, лидер наш, но мы с ним всей душою,
Славянскою, загадочной вполне,
Отзывчивой... вселенскою... большою.

Мы выстроим и там такую вертикаль,
Такую церетель — запомнится до гроба
Сей памятник Вождю — он мудро смотрит вдаль...
А кто, поди гадай: Иван ли, Петр ли, Коба?

Про брата, начальника, мать...
   Мне скучно и тяжко про это —
И слушать, не то что писать.
   Пусть будет не мною воспета

Чужая, недобрая жизнь...
   (Ох, век не вникал бы в детали),
Которой гудят этажи,
   Она мне понятна едва ли.

Соседи ко мне всей душой,
   Излить ее разом готовы...
Но слушатель я небольшой,
   Рассказчик тем более — что вы?

Так нет же — про брата жены,
   про тещу, про мужниного брата...
Мне даром, друзья, не нужны
   Все тайны и тонкости брака

И ваши... и ваших детей.
   Не мне открывайте секреты.
Помочь? — не имею идей
   И редко даю я советы.

Но нет — про золовку, сноху
   (Еще бы мне знать, кто такие?),
И все это липнет к стиху...
   Непросто поэту в России.

Сталин умер — понял не вполне я,
Мало разумел в таких вещах.
Тито, Аденауэр, Корея —
Репродуктор что-то там вещал.

Та война была еще так близко.
Двор-колодец... дровяной барак...
— Плакала... — сказала мне Лариска, —
Что ты улыбаешься, дурак?

Улыбался, будто виноватый,
Не над ней — подружка не права.
К нам отец — без лифта и на пятый
Приносил промерзшие дрова.

Мне пять лет, соображаю мало,
Жизнь груба, обидна и проста,
Все как будто только что с вокзала...
Давка в магазинах, нищета...

Инвалиды, орденские планки.
Ссоры в коммуналке и клопы,
Самогон соседский в тусклой банке...
Запах неустройства и толпы.

Сталин умер — что это такое?
Говорят, что горе всей земли...
...Газ и отопленье паровое
Много позже в дом наш провели.

Как мне достучаться до тебя, урода?
Ты же не деревянный совсем.
Тем всего три: смерть, любовь и свобода —
И нету других тем.

Они ведь вовсе не следуют друг из друга,
Но иных не придумать — их нет.
Очнись... Сойди же с привычного круга
И не молчи в ответ

Эта троица — из ядра... основного
Подтекста нашего бытия.
Я говорю тебе снова и снова...
Нет, говорю не я.

Пока еще можно общаться словами
И под ногами земная твердь,
Выбора нет — и всегда перед нами —
Свобода, любовь, смерть.

От кислых девок к Дарье-говнопловке
Снег стает весь, на речке треснет лед,
И воздух станет пьян, и ты прочтешь в листовке,
Что к маю и режим в стране падет.

Еще бы год назад... А нынче, врать не буду,
Важнее пустяки: больница и собес...
Ты зиму пережил, и маленькое чудо
Важнее всех других возможных быть чудес.

Нетвердые шаги... В крови бунтует брага.
Несмело поглядишь в густую синеву...
Соседки во дворе прошепчут: «Доходяга...
До лета бы дожил...» А что? — и доживу.

Пнуть посильней упавшего,
   замерзшего, уставшего...
А повод — мы — не ангелы —
   тут рядом, под рукой...
Изведано, накатано —
   лицо надежно спрятано...
У всякой мелкой сволочи
   обычай есть такой.

Не задержу советами:
   летишь ко мраку, к свету ли,
Неважно, кто попутчиком —
   успех или беда,
Забудь приметы, мистику,
   тверди простую истину:
Живым на землю горькую
   не падай... Никогда.

Все мы скоро умрем,
               кто чуть раньше, кто чуточку позже.
На прилив и отлив —
               вот на что это правда похоже.

Примет нас океан,
               станем просто волной в час отлива.
Скольким людям вокруг
               будет зябко без нас, сиротливо?

Да хотя бы один
               улыбнулся, волну провожая,
Словно эта волна —
               не совсем его жизни чужая.

Нет, не чувствую я
               сопричастность свою океану,
А за мысли его обо мне
               я ручаться не стану.

До того ли ему,
               как мы здесь, на земле, одиноки,
Но, возможно, он ведает
               нам отведенные сроки.

То мгновенье, когда
               он плеснет, нас встречая, ответом,
И мы станем лишь каплей,
               наполненной солнечным светом.

Посмотри же в лицо
               в берег бьющему грозно прибою,
Как бы ни было нам
               бесприютно и горько с тобою.

Посмотри мне в глаза... За мгновение до... Я не стану
Называть то, что может случиться потом... Не могу...
Я вдохну этот воздух... впитаю легчайшую прану,
Чтобы сил мне хватило отпор дать достойный врагу.

Это родина, детка... Глоток самогонной сивухи,
Это запах Невы, скрип трамваев, дрожанье струны...
И дворовые драки до первой кровянки — «стыкухи»...
Пацаны и шпана с Петроградской родной стороны.

Трубы хлебозавода... Дыхание свежего хлеба...
Школа 44 и наш хулиганистый класс.
Как мы бились за место под солнцем, за краешек неба —
До последнего вздоха... до первого крика «атас!».

Тополя... их срубили потом... как шумели их кроны...
Прибежишь со двора и как скошенный рухнешь в кровать.
Нету тех пацанов. И тебе не прорвать обороны
В поединке с собою... Ну, с кем же еще воевать?

Все порезы и раны, поверь, зарастают корою,
Нет ни вечных разлук, ни утрат...
                                                   Распадаются дом и гнездо —
Между Карповкой, Ждановкой, Малою Невкой, Невою.
Посмотри мне в глаза... За мгновение до...
                                                   За мгновение до...

В небесах порою вижу ноты,
Иногда и музыка слышна.
Я ведь знаю, Господи, про что ты,
Мне понятна даже тишина.
Вот приходит Твой печальный вечер,
Отделяя ночь мою от дня.
Отвечать и незачем и нечем
На вопрос: ну, почему меня?..

Чтобы ощутил свою вину я,
От меня и далее таи,
По каким делам, меня минуя,
Пролетают ангелы Твои.

Мне ли знать причину их маршрута?
Непричастен к тайнам, но зато
Не скажу, что наказанье круто.
Потому и не спрошу: за что?

Одиннадцать коек в большой палате,
Далекий запах еловых веток...
Один «тяжелый» в сером халате
Клянчит: «Сестричка, веселых таблеток!»

Но выпишут всех к Новому году.
Останутся те, кто попал по «скорой».
Я не в обиде: винить природу
Глупо. Наверно, служу опорой

Каким-то ее грандиозным планам.
Типа, как винтик в большой машине.
Скоро споют нам песни о главном
Куранты в большой кремлевской витрине.

Но это такой пустяк, что даже
Не стану об этом... это не в тему.
А жизнь непременно себя покажет.
Как говорят: приведет в систему.

Жизнь, не созданная по заказу
И не разыгранная по нотам,
А так, что отсюда — и в вечность сразу,
Которая за любым поворотом.

За это время успел попасть
В больницу. Болтался там две недели.
Как будто полжизни — собаке в пасть.
Денечки неспешно так пролетели.

Лег в декабре, а теперь январь,
Но жизни прошедшей не нужно даром.
Меня, если хочешь, в лицо ударь,
И я не отвечу тебе ударом.

Чего гадать на самом краю,
Уже и не важно, что будет к лету.
А все обиды теперь не таю:
Разжал ладонь — их как будто и нету.

Свободен. Справку верчу свою,
В графе «диагноз» — бессмысленный прочерк.
Чай заварил, обжигаюсь и пью.
Последний... и самый сладкий глоточек.

Быть властителем дум, типа — классиком... А потом
Существовать, пережевывая одну и ту же фразу.
Доживать неизвестно кем... будто с зашитым ртом,
Словно точные мысли повыдуло все и сразу.

Нет, не околесицу — у многих такая речь,
Но после тех высот, где парил, ничто не сулило — да ведь?
Вывод какой здесь сделать? Из этого что извлечь?
Ну, зажился на свете... Чего тут еще добавить?

Знакомый при встрече отводит старательно взгляд,
Точно разыскивают нечто в сплетенье стволов и веток.
Да — исключен из ряда... точнее, поставлен в ряд
Портящих настроение... неприличных предметов.

Вот и подумай над этим... вот на вопрос ответь —
Первое, что приходит в голову... не примеряя... вчуже:
Это, наверно, хуже, чем в детстве изведать смерть?
— Черт его знает... А может быть, и не хуже.