На земле существуют в многообразии ответвлений монотеистические религии: иудаизм, христианство и ислам, и потому все вместе они, восходящие к единому источнику – Праотцу Аврааму, получили определение авраамические.
Начало единобожия коренится в недрах великой многовековой иудейской культуры, иудейской веры. Более, чем через три тысячи лет в ней вызрело христианство, образовав поначалу иудео-христианство – явление, скорее, культурно-историческое, нежели религиозное, точнее, важная составляющая иудейской веры: явление Мессии, чему отчасти призвана была служить Библия, составленная христианами из двух частей – отдельных книг иудейства под общим названием Ветхий Завет, не принятого, однако, как и вся Библия, иудеями, и Нового Завета. Впоследствии христианство откололось от своей первоосновы, стало ей противостоять. Было принято новое летоисчисление от Р.Х., Рождества Христова, или нашей эры, которым значительная часть человечества ныне пользуется.
Через три тысячелетия после зарождения иудейской веры и семь столетий после появления христианства возникла в мире третья авраамическая ветвь – ислам. К Корану вполне может быть применима трактовка христианами книг Библии, которые явлены через движимых Духом Святым "богодухновенных людей", чьи голоса были голосом Самого Всемогущего, и что любая фраза Библии всегда значит больше, чем составляющие её слова.
Ислам формировался в противостоянии, но уже к двум другим ветвям единобожия, повторив в какой-то степени опыт христианства по отношению к иудаизму. Мысль о том, что Коран, как сказано в нём, явлен для подтверждения истинности ранее явленного, в сущности, была потеряна. Важно при этом отметить, что Иисус был явлен исполнить, а не разрушать установления Писания, как и озвученная Мохаммедом Божья воля сводилась к подтверждению, а не отмене книг единобожия.
Впоследствии муслимы, как называются на арабском предавшиеся единобожию, стали интерпретировать ислам не как последнюю по времени веру единобожия, а как единственную, отменяющую все прежние религии и их книги. Это обосновывалось тем, что Коран – непосредственное обращение Бога к человеку, и муслим обрёл статус единственного монотеиста. По интерпретации исламских богословов тот, кто не принимает Коран, автоматически зачисляется в неверные.
Хотя авраамические ветви, развиваясь и трансформируясь, фактически отгородились в конечном итоге друг от друга, само содержание религий (Святых писаний) не даёт оснований для их противостояния, ибо общность представляет собой более мощный пласт, чем расхождения: в основе этой общности – этическое ядро этих религий – заповеди.
В одном из рассказов о Мохаммеде иудеи, дабы испытать Пророка, спросили его о десяти заповедях на скрижалях. – Дело не в счёте, ответил Пророк, важно их соблюдать: (1) не признавайте иные божества, кроме Бога; (2) не проливайте невинную кровь; (3) не прелюбодействуйте; (4) не воруйте; (5) не занимайтесь ростовщичеством, (6) колдовством; (7) не доносите; (8) не убегайте с поля боя; (9) не оговаривайте честных женщин. – Умолк. – А десятая? – спросили. – Десятая, что вы постоянно нарушаете – запреты шабата! В Коране изложены заповеди Авраама: ни одна душа не понесёт чужую ношу; каждому воздастся за ycepдие; вознаградятся добродеяния, к Богу Единому возврат кoнeчный, Он властен назначить смерть и одарить жизнью (53/37-48; ссылки по каноническому Корану: номер суры/айат).
Очевидно, причина противостояния религий – в политических и идеологических требованиях, в сущности, вытеснивших веру, верховенство истории над велениями, запросами современности, жёсткий диктат прошлого. В этом контексте исключительно важна деятельность двух Пап – Папы Римского Иоанна-Павла II, впервые в истории христианства принесшего извинения иудеям, назвав их старшими братьями по вере, и молившегося в знак примирения с мусульманами в мечети, и Папы Франциска I, который заявил, что "внутри каждого христианина сидит еврей", что ежедневно он молится словами псалмов Давида, как еврей, потом совершает обряд евхаристии, как христианин. Что в основе любого религиозного фундаментализма лежит насилие, а насилие во имя Бога – абсурд. Метафора о братьях в той мере и значении применима и к мусульманам – младшим братьям иудеев и христиан.
Честно признаюсь, мне не кажется, что эти идеи надо доказывать, для меня они очевидны, но, как всегда происходит в жизни, мои личные переживания заставили к ним обратиться.

Так сложилось, что уже три десятка лет, начиная с 80-х годов, я иду по стопам строк-айатов Корана, который впервые прочитал как исторический памятник в начале оттепели, в середине 50-х,1 когда в безбожные советские годы он был издан, но приобрести его можно было по списку-ходатайству с места работы, и восторг вызвали яркие поэтические айаты, стилистика потока сознания. Тогда же – и потрясение после прочтения Библии, изданной, естественно, до революции и припрятанной хозяевами снисаемой на лето дачи.
Возвращение к Корану, уже осмысленное, возникло в перестройку и связано со всплеском этнических противостояний и войн в форме чуть ли не религиозных. Тогда родилась потребность написать роман-протест о преемственности авраамических религий, против понимания ислама как веры варваров, но ещё больше – для резкой отповеди террору, который стал твориться именем Аллаха, он же – Всевышний.
В начале нынешнего века собрались в Москве культурологи и религиоведы, чтобы поговорить об интерпретации сакральных текстов, профетических, пророческих, понимая, что это – не только тексты в обычном смысле слова, а хранилища социально-исторических, духовных традиций. В духе времени были отмечены различные типы экзегеза2: склонность к герменевтике, когда истолкование или интерпретация сакрального текста впрямую соотносится с опытом сегодняшнего дня, и тем самым происходит инверсия акта интерпретации. Герменевтика(искусство толкования) при этом сопровождается деконструкцией, как способом анализа структуры, когда текст подвергается демонтажу, что ничего общего не имеет с разрушением, а, напротив, преследует цель вернуться к истокам, или, как это было в моём случае, когда для понимания логики явленного возникла потребность восстановить первоначальный порядок айатов Корана. Впрочем, подобное, но без комментариев, было проведено в середине 19-го века с английским переводом Корана, в середине 20-го – с французским, начале 21-го – с турецким.
Возникла при встрече идея-догадка, поддержанная культурологами и начисто отвергнутая религиоведами, что Коран, как сказано в нём, ниспосылался, прежде всего, для примирения книг монотеизма – иначе зачем было Богу вослед ранее ниспосланным книгам являть Коран?

Коран был собран при халифе Османе, спустя двадцать с лишним лет после смерти пророка, и тем было покончено с многими другими списками и разночтениями. Однако принцип отбора и расстановки сур оказался противоречивым и потому не мог не повлиять на интерпретацию Корана.
Прежде всего, произошло смешение божественного и человеческого, то есть явленного Богом и произнесённого пророком: к тексту Божественной книги, в сущности, были приравнены сунны-хадисы – рассказы современников о поступках и высказываниях Мохаммеда, что заметно усилило тотальное воздействие земных обстоятельств на трактовку небесного, что, естественно, не могло не породить всяческого рода домысливания того, чего в Коране нет. Замечу попутно, что выбор именно халифа Османа был обусловлен его ответом на вопрос выборщиков, что при руководстве уммой-общиной он будет следовать Корану и Сунне. Али, второй претендент на звание халифа, назвал лишь Коран. С тех пор и пошло разделение на суннитов, то есть тех, кто приравнивает сунны к Корану, и шиитов, или партию сторонников Али; кстати, его не привлекли к составлению Корана: в своде Али, якобы, суры располагались в порядке их ниспослания. В каноническом Коране 1-я сура стала 96-й, 2-я – 74-й, 3, 4, 5, 6-я – соответственно 68, 73, 111, 81-й и так далее.
Налицо принципиальное нарушение предписанного Богом, который не раз предупреждает пророка в Коране: ничего лишнего, помимо явленного, не измышлять, что он всего лишь увещеватель (38/65, 86), передатчик идей Бога, а нe пpopицaтeль (52/29), и ecли что либо от Нашего имени присочинит, Мы его накажем крепко, схватим за правую pyкy, pacceчём вену, питающую сердце, и нe нaйдётся никого, кто б удар Наш сумел отвратить!.. (69/44-47).
Для установления истинности воспоминаний о Мохаммеде, а это десятки томов, во много раз превосходящих по объёму собственно Коран, и собирались они в течение не одного поколения, была разработана теория достоверных, а также сомнительных или недостоверных сунн-хадисов.
Однако высказывания Пророка, в том числе и по разъяснению коранических аятов, переданные через кого-то или кем-то из современников, а то и их потомками, но с непременным условием ссылки на устный первоисточник, носили зачастую характер вмешательства в явленное, точнее, договаривания за Бога, и это не раз наблюдается в интерпретациях айатов Корана именно с опорой или ссылкой на хадисы.
Показательна в этом плане интерпретация айатов молитвы, предписанной муслимам, в заглавной суре Фатиха1 , которая явлена 50-й в мекканскую период: Beди нac пo дopoгe пpямoй, дopoгe тex, кoтopыx Ты облагoдeтeльcтвoвaл Своей милостью, нe тex, кoтopыe пoд гнeвoм Твоим, и нe зaблyдшиx... – гнев Бога расшифровывается как неприятие иудеев, которые поклонялись золотому тельцу, а под заблудшими подразумеваются опять-таки иудеи, а также христиане, не принимающие Мохаммеда, как пророка, и ниспосланный Коран, и это стало определяющей линией в трактовке явленных сур. Однако в мекканскую пору Мохаммед не соприкасался ни с иудеями, ни с христианами, то есть принять или не принять Коран они никак не могли, а потому объектами гнева Бога, заблудшими, неверными были, скорее всего, язычники-сородичи, которые преследовали пророка и принудили его покинуть Мекку. Тенденциозная размытость важнейших понятий Корана понадобилась для разрыва с людьми Писания, объявленными неверными.
Возникли интерпретационные курьёзы: возлюби ближнего (42/23) трактуется на основании хадисов как призыв видеть в ближнем Бога, Мохаммеда, людей общины, даже… близких родственников пророка.
Смешение божественного и человеческого отразилось на исламском законодательстве, шариате, многие положения в котором – от сунн-хадисов, а не от Корана, а если учесть, что с ними вошли в правовое поле шариата и некоторые доисламские обычаи, то становится размытой не только сама структура, но и идея Корана.
Нельзя не учитывать, что Мохаммед, завоевав мекканско-мединскую "землю обетованную", создал государство (в Коране ничего о том, как править государством), издавал законы, вёл войны и заключал мир, вершил правосудие, другими словами, действовал и как политик, реагирующий, с опорой, впрочем, на посланническую миссию, на конкретные обстоятельства времени, сполна реализовывая собственную действенную волю1 . Произошло тем самым смешение Мохаммеда, получающего Божественные повеления, и Мохаммеда-деятеля с его суждениями вне Корана.
Было два этапа ниспослания айатов: мекканский (610-622), призыв к единобожию, отрицание язычества, сюжеты пророков, когда возглашаемое Мохаммедом язычники воспринимали как сказки первых, то есть иудеев и христиан; и мединский (622-632), когда Мохаммед, спасаясь от расправы родичей-язычников, грозивших его убить, бежал в Йатриб-Медину, и именно с этого периода началось летосчисление хиджры – это айаты, главным образом, законоведческие.
Составители нарушили хронологию сур, качественно изменив структуру, а с нею и логику идей-предписаний Корана, дабы, очевидно, окончательно размежеваться с верованиями единобожия, преемственность которых составляла основу айатов мекканского периода: поздние "мединские" суры, составленные путём искусственного соединения разных по времени айатов, оказались в начале, а ранние, так называемые "поэтические", ушли в конец.
При новой композиции утвердилось доминирующее в мединских сурах узкое толкование ислама как новой веры, вопреки широкому толкованию в мекканских айатах, когда арабское слово ислам как единобожие и муслим как монотеист включали в своё понимание иудея и христианина.
Интерпретаторы получили возможность искусственно сузить изначально расширительное представление ислама в мекканских айатах, когда Аллах и муслим выступали в контексте противостояния языческому многобожию. В Медине Мохаммед впервые соприкоснулся с иудеями и христианами, и Аллах уже предстаёт как Бог ислама, а муслим-араб – как единственный монотеист. То есть, актуализируется хронологическое размещение айатов в целях объективной интерпретации Корана.

Стала господствовать концепция, действующая в ортодоксальном исламе, что последующее, или "мединское", отменяет предыдущее, "мекканское". В поздние времена утвердилось противоположное: предыдущее, продиктованное небом, отменяет последующее, привязанное к земным потребностям времени. В Коране сказано: Не отменяем Мы и не велим забыть ни один ниспосланный айат, если взамен ему не являем лучший или равнозначный (2/106). Но лучший и равнозначный следует, думается, понимать не как отменяющий, ибо Бог априорно не может противоречить Самому Себе, а более чётко выраженный, уточняющий. Впрочем, обе концепции подвергают текст Бога недопустимой оценочной характеристике.
Возникшая путаница привела к тому, что утвердилось суждение, будто Коран – не книга с единым содержанием, а сумма отрывочных айатов, читаемых по случаю, в коранистике возникла ситуативная концепция, когда к каждому айату ищется причина ниспослания, привязка к обстоятельствам жизни пророка, что упростило, тотально утилизировало Божественное Слово, всеобщему был придан частный, конкретный смысл.
Айаты, зачастую совершенно ясные, интерпретируются в духе навязанной Корану конфронтации, противопоставления его всему миру, что наблюдается при трактовке нижеследующего: Ведомо лишь Богу, когда какой айат Мы заменяем другим! (16/101). Бог стирает, что желает, и утверждает. У Него – мать явленного прежде (13/39).
Речь о книгах, ниспосланных людям Писания, əhləl-Kitab, иудеям и христианам (в Коране немало ссылок на Таврат-Тору, Инджиль-Евангелие, Забур-Псалтирь), айат вписан в контекст обращений к пророку, на коего возложена миссия повторения услышанного, с запрещением что-то стирать, умалчивать, дописывать. Кстати, Kitab, Книга по-арабски, Писание, употребляется в Коране в единственном числе, и все книги – части единой Матери-Книги, которая находится у престола Бога, людям явлена лишь её часть. Айаты истолкованы так, будто Бог… стёр явленное прежде, подлинники книг иудеев и христиан хранятся у престола Бога, бытующее на земле ложно, это всего лишь фальшивки, сочинённые людьми, в отличие от Корана, где Бог непосредственно говорит от Своего имени. Так родилась пагубная идея, что Коран отменяет книги и основанные на них иудейскую веру и христианство1.

Прямолинейность трактовок Божественного текста привела к сформулированной программе джихада, которая подменила апофеоз жизни апофеозом смерти, стала оправдывать и поощрять теракты, совершаемые, якобы, во имя Бога-Аллаха. Общеизвестно, но вынужден повторить, что в исламе – три вида джихада: малый, война оборонительная, если на тебя напали, посягают на жизнь твою и твоих близких. Тут война нужна, каждый вправе сражаться с захватчиком, жертвовать жизнью. Но – на поле битвы, с войском, а не с мирными, ни в чём не повинными людьми:
"Вам повеление сражаться на пути Аллаха, но с теми, кто напал, чтобы сражаться с вами, но никогда не преступайте, – воистину Бог не любит тех, кто преступает! И убивайте, где встретите, изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали, но соблазн – хуже убиения!" (2/190,191).
Это – своего рода кодекс войны на все времена.
Средний джихад, джихад Пера, это мужество говорить правду верховному правителю, никого и ничего не страшась. Но наиважнейший – джихад большой, заявленный во всех верованиях мира: постоянная, ни на миг не прекращающаяся великая война в самом человеке между Божественным в нём и дьявольским в нём. Это то, что в мировой традиции принято обозначать как самосовершенствование.
С понятием джихад связано шахидство, самопожертвование во имя Божественной идеи. Шахид – мученик, но лишь тогда, когда он гибнет за справедливость, воюя против захватчика. Коран, выделю это особо, как и другие веры, не приемлет, осуждает самоубийство: Самих себя не убивайте! (4/29).
В Коране Бог многократно предостерегает, что большинство истины не знает (16/101), что мерзки деяния большинства (5/66), оно неблагодарно (2/243), но об этом ныне с умыслом умалчивается в связи с новой трактовкой джихада, ориентацией именно на теракты.
Ты думаешь, что большинство способно слышать, разуметь? Они ничем не лучше стада, даже больше, чем оно, сбито с толку! (25/44).
Если последуешь совету большинства, то будешь сбит с пути Аллаха, ведь большинство следует предположениям всяким, догадки измышляет разные! (6/116).
Такое впечатление, что Богу предвиделись популистские заигрывания с массами, их тотальное зомбирование.
Исламу приписан и фатализм, питающий неотвратимость и неизбежность джихада, предопределённого Богом:
Мы ведь предопределили: о, как прекрасно предопределённое! (77/23).
Не утаится от Него ничто, хоть будь оно на вес пылинки малой, (34/3), и неоднократно подчёркивается, что ничто не случится, если Бог не пожелает, если на то не будет воли Бога (11/33, 34).
Но в Коране есть и уточняющие айаты:
Если б Бог стал наказывать людей за дела их неправедные, на земле не осталось бы ни единого живого существа. Но до предела, Им определённого, Он всем даёт отсрочку (16/61).
За всё дурное сам человек ответственен, более никто (4/79).
То есть в Коране заложена идея выбора и личной ответственности, что затушёвывается арабским языком, непонятным для мусульман-неарабов. Но об этом – чуть ниже.

Хронология потребовала деконструкции больших "стоайатных", как их называли, сур. Отсюда возникла проблема их количества, более того, стала ясна необходимость определить названия для отпочковавшихся сур.
Замечу, что все три издания сур Корана в порядке их явления исходили из канонического количества, но оставили нетронутыми большие семь сур, хотя Мохаммед не мог просто физически услышать и повторить их враз, "за один ракат", как изначально определялся процесс восприятия. Во 2-й, к примеру, суре Корова, искусственно, бессистемно объединены 285 айатов 9-ти разновременно ниспосланных сур. Подобное мы наблюдаем и с 3-й сурой Семейство Имрана, 4-й Женщины, 5-й Трапеза и так далее.
Выстраивается, таким образом, не канонические 114, а совсем другое число – 133 суры, и это цифровое различие бросает свет на существенное наблюдение: 114 делится на число 19, священное в единобожии, что отражено и в Библии (Нав. 19/38; 4 Цар. 25/8; Иер. 52/12; см. также 1 Пар. 24/16, 25/26), при делении получается 6, тогда как при количестве сур 133 – 7, что более всего соответствует цифровому полю Корана, в котором многократно присутствует эта цифра и ни разу – 6: семь путей небесных, семь повторяющихся (айаты суры Фатиха), семь притч о ранее явленных пророках, наказаний отвратившимся народам; семь ипостасей Бога: Живущий, Знающий, Желающий, Способный к действию, Видящий, Слышащий, Говорящий; людям дарованы семь благ: стать, речь, способность мыслить, мимика, жесты, письмо, владение ремёслами. В первой хронологической суре 19 айатов, во второй 57, что делится на 19; подобное, очевидно, просматривалось, выскажу догадку, по всему тексту Корана и на каком-то этапе было утрачено.
Замечу, что в цифровом обозначении посланий Бога налицо следование Торе и древнему ивриту, в котором, как и в арабском, буква ещё и число. Более того, исторические события, запечатлённые Торой и её языком и цифровым обозначением несут предопределённость и доказывают неизбежность случившегося события. Этой трактовке числа как судьбы составители Корана старались следовать. И там, где это им не удавалось, видна рука человека, но не Бога.
Для того, чтобы оправдать вмешательство людей в композицию Корана, существует, по крайней мере, три объяснения: якобы, такая структура установлена Богом через Джабраила-Гавриила (это называется tawqifiyy), но если такая установка действительно была, то почему это не отражено в тексте Корана – вряд ли себе можно представить, чтобы посланец утаил ниспосланное ему Богом; второе оправдание, что, дескать, сам пророк желал подобного расположения, но и этого никак нельзя принять, ибо Мохаммед – не автор Корана и не вправе предлагать подобное; третье оправдание, что это результат дерзания (ijtiad) сподвижников, иначе говоря, признаётся, что это произвол составителей.
Хронология выявила существенные различия между восстановленным, так сказать, Кораном и каноническим, высветив, впрочем, лишь частично логику ниспосланного, хотя, вне сомнения, тайна текста осталась неразгаданной даже в приближении: для этого требуется работа не одиночек, а деятельность большого коллектива лингвистов-арабистов, текстологов, философов, коранистов, специалистов по иудаике, библеистов, что сегодня неосуществимо – и не только по причине запрета вторгаться в структуру божественного текста. Мой опыт оказался в той же мере продуктивным, как и, признаюсь, половинчатым, следовательно – малоубедительным.
Названия сурам давал, как правило, Мохаммед – для облегчения, очевидно, запоминания. При этом, отражая с большей или меньшей точностью содержание сур, заглавия, как и предпосланная им формула Бисмилла´, не вошли в общее число айатов.
При изучении системы заголовков Корана вызвало недоумение отсутствие в нём, вопреки логике ниспосланного, трёх, по крайней мере, названий сур, которые диктовались, напрашивались содержанием айатов: сюжеты есть, а соответствующих им названий нет!
Особое сакральное место в Коране занимает сюжет, в котором повествуется о сражении в местечке Бадр малочисленного отряда Мохаммеда после его побега из Мекки в Йатриб-Медину над численно превосходящим его воинством сородичей-язычников, и победа Мохаммеда с последующим захватом Мекки символизировала окончательное утверждение единобожия в ареале Мекка-Медина. В Коране, по логике заглавий, непременно должна была быть сура Бадр (по хронологии она 107-я мединского этапа), но сюжет дан в 3-й мекканской суре, когда ни о какой битве речи быть не могло: очевидно, в условиях позднейшего обращения в ислам сородичей-мекканцев составителям не хотелось, не выгодно было напоминать об их позоре, выставляясь бывшими врагами Мохаммеда, и заголовок исчез.
В Коране, в связи с пророческими сюжетами, есть сура "Пророки", а также суры, носящие имена пророков Нуха-Ноя, Ибрагима-Авраама, Йусифа-Иосифа, Йуниса-Ионы, арабского пророка Худа, даже Мохаммеда, но вызывает полное недоумение отсутствие в названиях сур имён двух наиважнейших, основополагающих посланцев Бога: Мусы-Моисея и Исы-Иисуса, и это при том, что в тексте наличествуют подробные рассказы о них. Решаюсь высказать догадку, что Коран собирался в пору конфронтации с иудеями и христианами, а потому эти названия, которые прежде наличествовали, были просто изъяты составителями: вот они, айаты Иса-Иисус, спрятанные в канонической суре 36-й Йа Син, в которых излагается в назидание мекканцам история в Антиохии, куда к язычникам прибыли ученики Иисуса – апостолы Варнава, Павел, Пётр, и говорили слово Божие, дабы отверзнуть дверь веры язычникам; а вот сура Муса-Моисей, она 20-я, опять таки названная буквами арабского алфавита Та Ха.
Каково же было моё изумление, когда в книге богослова 15 века Джалаладдина ас-Суюти я нашёл подтверждение догадке, что сура "Та-Ха" имеет и название "Муса". Здесь же, со ссылкой на современника Мохаммеда, знатока Корана ал-Хазраджи, утверждается, что первоначально 38-я сура "Сад" (тоже буква арабского алфавита) называлась именем иудейского пророка Давида-Дауда, а 27-я "Муравей" называлась Соломон-Сулейман. Ушло название 98-й суры "Люди Писания", то есть иудеи и христиане1.

Бог, известно, ниспосылал айаты пророку тремя путями: Мохаммед, как правило, их слышал,2 осваивал нутром, ибо, в отличие от рядовых людей, "обладал единственным в своём роде сердцем, способным вместить подобное откровение и высказать его на человеческом языке",3 а то и видел текст, то есть в пророческой миссии участвовали его уши, душа и глаза.
Примечателен и поучителен хадис о том, как явлены были первые айаты: Джабраил-Гавриил развернул перед Мохаммедом ослепительно-яркий шелковый свиток и повелел: Читай! Воззови вo имя Создателя! (96/1).
В растерянности Мохаммед воскликнул: Не могу это прочесть!, что породило устойчивое суждение, что он был неграмотным, то есть не умел ни читать, ни писать, был как бы чистым, не обременённым никакими побочными или отвлекающими знаниями, почему и был избран Богом посланцем, рупором Его идей. Но замечу, что вряд ли неграмотный в таком толковании смог бы не только понять, но даже повторить и запомнить услышанное, а уж тем более сочинить, в чём его обвиняли, сложные айаты Корана с многообразием речевых фигур, интонаций, декламационных приёмов с инверсией, риторическими вопросами, стилистическими отступлениями и возвращениями, дистантными и контактными повторами (есть в каноническом Коране "повторяемые суры", следующие за "стоайатными сурами"), ассоциативным сцеплением образов. И не могу прочесть имеет не столько земной, сколько небесный смысл, то есть неграмотный в истинной вере Единобожия, и в сей миг, под воздействием Духа святого прозревший как пророк, дабы выразить и воспроизвести увиденное повеление.
Немаловажно и принципиально заметить тут же, что арабское слово Аллах, как Всевышний, или в данном случае Единый Бог, появляется в коранических айатах не сразу, а много позже – в первых сурах Он Создатель, Творец, и это проистекало из-за того, можно предположить, что в Каабе в языческие времена джахилии, или невежества, почитался мекканский идол по имени Аллах, и три его дочери-богини были жёнами Хубала, главного идола Каабы. Много позже, в мединский период, явился в Коране и связанный с именем Аллаха молитвенный айат верующих в ислам – Бисмиллахи рахмани рахим, или Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного, так и шахада-"свидетельство", или формула-пароль единства Бога и посланника – Ла-Илла-Ильалла Мохаммед расуль алла, то есть Нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк Его.
Эти основополагающие зачины являются утверждением-констатацией бесспорного факта единобожия и отрицания языческого многобожия, и что Мохаммед поистине избран Богом в качестве пророка, и ничего иного не означают, не содержат утверждений, что Мохаммед – единственный истинный пророк, и что единственное имя Бога – Аллах.1
На вопрос об арабском языке Корана в божественном тексте сказано:
И да услышится ниспосланное на родном (12/2);
Айаты услышаны на языке родном, который ведом (41/3);
Нашей волею содеяно, что в уразумение ниспосланное Нами слышится на родном языке (43/3), то есть Бог, избрав пророка из среды арабов, облегчил ему восприятие и повторение ниспосланного на арабском языке.
Но есть и другой ответ, с опорой на Писание (что подтверждается рассказом Мохаммеда о явлении первых айатов): язык Бога – это знаки и символы, и способностью расшифровывать их наделены лишь те, кто причислен Им к пророкам, и они, именно этим своим особым даром отличаясь от обычных смертных, как бы переводят язык Бога на свои родные языки, так что Коран озвучен Мохаммедом на арабском. Для Бога, очевидно, все языки, на которых говорят люди, созданные по Его образу и подобию, священны. Так что арабский – родной язык не Бога, а пророка Мохаммеда, и это не противоречит суждению, что каждый человек слышит Бога на родном языке, и Бог слышит каждого человека на его родном языке: Как же мы… слышим нашими языками говорящих о великих делах Божиих?.. Это есть излиянное от Духа Его!”
Из вышеизложенного проистекает предположение, что в Коране все понятия-термины-имена даны с учётом закономерностей арабского языка. Отсюда и арабское обозначение имени Всевышнего – Аллах, и арабское же обозначение единоверца как муслим, то есть предавшийся единому Богу.
Тем самым тезис: Арабский язык Корана – язык Бога по-своему нашёл свое отражение в интерпретации Корана, породив ряд лингвистических ловушек, из чего родилось неукоснительное повеление всем называть Бога Аллахом, и что истинный муслим лишь тот, кто знает, читает и вершит молитву на арабском языке Бога. Тем самым из мусульманства как бы выводятся те, кто не пользуется арабским языком, а подавляющее большинство верующих его не знает, не понимает смысла, механически вызубривает произносимое. То есть поощряется бездумное начётничество, а не проникновение в суть и смысл текста. Отсюда – лёгкость внушения, безоговорочного принятия.
Не случайно возник и действовал многие века строжайший запрет переводить Коран на языки даже народов, принявших ислам – тюркские и фарси. Запрет, объяснимый, может, на каком-то этапе, пагубно отразился на распространении Корана, переводы способствовали бы углублению в дух и смысл Книги, тем самым ускорив процесс их постижения. Термины, имена и понятия арабского языка Корана, объявленного языком Бога, автоматически были перенесены на все другие языки мира, заменив бытующие в них обозначения и Бога, и единобожия, обособив, разделив и противопоставив муслимов друг другу. Явилось повеление исламских богословов, что отныне все верующие в единого Бога иудеи и христиане должны называть Бога не иначе, как Аллах, а себя – лишь мусульманами, и если они этому противятся, то тем самым зачисляют себя в ряды неверных.
Муслим, как сказано, монотеист по-арабски, и пророк Мохаммед в системе родного арабского языка услышал Бога, назвав единобожца муслимом, который, однако, на других языках называется иначе: христианин, хачперест, иудей, мусави, исави и так далее.
Были вызваны и другие односторонние интерпретации явленного, приведу из множества доказательств лишь два:
Воистину единый вы народ, и Я – ваш Бог Единый, поклоняйтесь Мне! Но разделились, раскололись! (21/92, 93).
Это комментируется как озабоченность Бога расколом лишь среди приверженцев ислама, в то время как, если следовать логике ниспосланного, Бог тревожится даже не о том, что раскололись авраамические веры единобожия, а что разделились верования всего человечества.
А вот мекканские айаты, также интерпретируемые тенденциозно:
Быть может, от Нас защитят их боги, коим поклоняются? (язычники-мекканцы). Но эти боги даже не смогут самим себе помочь!.. Дали Мы им и праотцам их пользоваться благами земными, оттянули жизненный предел им. Но разве не узреют: Мы их земли суживаем, сокращая по краям, – нет, не достанется победа им! (21/43, 44).
То есть очевидно, что речь идёт о язычниках, и суживание их земель в контексте победы над ними – всего лишь метафора, что пространство язычества на земле будет уменьшаться. Но договаривается за Бога, что Он предсказывает конечную победу на земле не вообще единобожию, а именно исламу, сужено трактуемому, и, если это угодно Богу, то процесс расширения мирового пространства ислама, противостоящего всем неверным, можно действенно ускорить, приблизить, отсюда – оправдание экспансии, агрессии и насилия, начисто отбрасывающее многократно заявляемое в Коране, что Нет принуждения в вере! (2/256); что невозможно принуждением заставить людей уверовать (10/99).
Редко или лишь в привязке к узко понимаемому исламу вспоминается и основополагающий призыв, обращённый к монотеистам опережать друг друга в совершении благих дел:
Всякому из вас Мы устроили дорогу веры, праведный дав путь. Если б захотел Бог, сделал бы вас народом Он единым, чтоб испытать на верность вас всему тому, что даровал Он вам. Старайтесь же опередить друг друга в праведных делах. К Богу – конечный ваш возврат, и сообщит Он вам, в чём разногласили! (5/48).
Существенно при этом отметить, что мысли эти даются в контексте сотворения мира, когда ещё и речи не было о верованиях: Во испытание вас создал, дабы состязаться вы могли в деяниях добрых (11/7).
Порождённый композицией разрыв в понимании ислама и муслима явился в позднейшие времена основанием для отрицания целостного характера всего Корана, при котором истинно Божественными признаются лишь мекканские айаты, а мединские объявляются спорными, ибо в них, якобы, заметны следы вмешательства людей.1
Однако и при сочетании широкого и узкого смыслов в понятиях Аллах и муслим, целостность Корана, как и связь между книгами единобожия не нарушается, сохраняется:
Не препирайтесь, – читаем в мединских айатах, – с людьми Писания не иначе, как им доводы разумные являя, не оспаривайте тех из них, которые неправедны [упрямы]. Скажите им: Уверовали мы в то, что нам ниспослано, но и в то, что было прежде вам ниспослано! И наш Бог, и ваш Бог – Бог один и тот же, предаёмся мы Ему! (29/46,47).
Коран сюжетно, по темам, заповедям, ипостасям Бога непосредственно связан с книгами иудаизма и христианства, без них его не понять и, за малыми несущественными исключениями, он не противоречит им, отличия, главным образом, стилистические.
Повествовательная инаковость Корана связана с тем, что Мохаммед постигал Бога точнее, иначе – Бог облегчал ему постижение явленного в способах выражений, основанных на традициях высокоразвитого арабского языка, богатого образностью, метафорическими фигурами. Особенность Корана в том, что он не повторяет сказанное ранее, а как бы возвращает к нему единственной фразой или системой взаимосвязанных айатов. При этом кажущиеся повторы варьируют прежде явленное, призваны оттенить грани заповедей, запретов и разрешений.
Специфичность повествовательного дискурса Корана позволяет усилить эмоциональное его воздействие, чему также служит многообразие интонаций, речевых фигур, инверсий, приёмов декламации с риторическими вопросами, наличие форм описательной, восклицающей, эмоционально-восторженной, недоумевающей, вопрошающей, утверждающей. Известное прежде поэтически дополняется и повторяется, а также внедряется в человека экспрессивно, порой дидактически, обращение звучит как угроза, чтоб уразумели кару, ждущую не верующих в знамения, осознали всемогущество Бога, укрепились в вере. Важно отметить, что сотворённое вызывает у Бога эмоциональное удовлетворение.
И увидел Бог, что это хорошо! сродни в Коране Его восхищению сотворённым, выражено экспрессивно: Да восхитимся луной! Ночью уходящей! (74/33-35); движущимися, текущими и скрывающимися, и ночью, когда темнеет, восхитимся, и зарёй, когда лишь задышала! (81/15-18). Узри, как славит Бога всяк на земле и небе, даже птицы, стаями летающие! И каждому своя молитва ведома, знает свой язык, которым славит Бога! (24/41) и так далее. Замечу, что метафора достоверности в Коране уксиму переводится буквально клянусь, хотя клясться чем-то и кем-то – удел язычников (клянусь сохранилось, очевидно, в силу приверженности Мохаммеда к традициям бедуинской поэзии).
В Торе: Не приноси клятву именем Господа!
В Евангелии: Я говорю вам: не клянитесь вовсе ни небом, потому что оно Престол Божий; ни землёй, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным (Мф., 5/33-36).
В Коране: Не клянитесь именем Бога! или иначе: Не превращайте имя Бога в предмет ваших клятв! (2/224).2
Содержательное единство и стилевое различие текстов Писания можно, в частности, проследить на сюжетах создания Им человека, кому осветил Он познание прежде неведомого (96/5), породил в прекраснейшем cлoжeнии (95/4). Не Мы ли пред ним воздвигли две высоты [добра и зла]? (90/10). И даровали сон в отдохновение, Ночь покровом содеяли! (78/9-10), а также семи дней творения, но без чёткого и системного их перечисления, как в иудейском Пятикнижии: Коран не повторяет, а напоминает явленное прежде, указав, однако, что Бог сотворил за шесть дней, а потом на Троне утвердился (32/4); и пропитание равно для всех нуждающихся и просящих, принялся потом за небо, установил на небе семь рядов…И разукрасил Он ближайшее из них светильниками – чтоб небо охраняли (41/9-12), звёзды сотворил, чтоб во тьме ночи на путях морских, земных дорогах не заплутали (6/42); сотворение ваших языков, различие, разнообразие цветов, дал сон в пору ночную, а днём – поиск милостей Божиих, молнию являет вам в устрашение, но и надежду, ниспосылает с неба воду, оживляя ею землю после её смерти, и держатся по повелению Его и небо и земля. Он Тот, Кто, сотворив первичное, его воссоздаёт (30/22-27).
Познавательно заметить, что в Коране дни недели конкретно не названы, с первого по день шестой, и особенно седьмой, или шабат у иудеев; у христиан шабат-суббота предшествует воскресенью, утратив характер завершающего дня творения, ибо идёт иной отсчет недели, от воскресения. У мусульман, при том, что тоже есть обозначение шабата-шанба и сохранились как пережитки иудейского календаря лишь элементы отсчёта дней недели в связи с шабатом, к примеру, среда-чаршанба у персов, или День четвёртый после шабата, а у турок – паршамба, т.е. День пятый после шабата. Но главный день – пятница-джума, четверг при этом называется Вечер перед джума, а суббота – День после джума. Впрочем, различия в обозначении главного дня, хоть и принципиальные, но – ритуальные и не могущие быть источником или причиной конфронтаций.

Первая идея: Скажи: Он, Бог, един! (112/1), и это многократно повторяется, призванная включить в единобожие новый обширный ареал язычников-арабов, многоплеменную, частью кочевую, частью оседлую, семитскую ветвь, восходящую к Измаилу-Исмаилу, сыну Авраама-Ибрагима от Агарь-Хаджар, и одно из первоначальных названий тех, кто объединён в единобожии, – агаряне, покончить, внедрив единобожие, с их раздробленностью, внутренними распрями.
Дивятся, чтo явился к ним (мекканцам) увещеватель из них самих. Молвили неверные: Ну да, колдует он, обманывает нас! Множество богов возжаждал обратить в единственного Бога, – вот удивительное чародейство! И удалились, говоря своим: Храните верность к божествам!. Услышанное чуждо нашей вере! (38/4-7).
Ты, кажется, готов себя убить от горя, что никак не удаётся убедить их [мекканцев]… Не веди с ними пустые споры, а молви то, что в откровениях тебе ниспослано (18/6).
Вторая идея: Коран встроен в ряд прежде ниспосланных Богом книг иудаизма и христианства.
Писание Моисею Мы дали, о Нашей встрече с ним ни на миг не будь в сомнении! И Книгу, данную Моисею, мы руководством сделали для всех сынов Исраила (32/23).
Cкaжи: O вы, нeвepные (в вышеназванных контекстах это, естественно, не иудеи и христиане)! Не cтaнy пoклoнятьcя я тoмy, чeмy вы пoклoняетесь! У вac – вepa своя (многобожие), а y мeня – вера мoя (единобожие)! (35/1-6).
Моисею был Нами путь прямой указан, сынам Исраила в наследство дали Мы Писание, чтоб руководствовались им (40/53).
Сынов Исраила спасли Мы от рабства Фаpaонa… Избраны Нами, возвышенные знаниями над народами другими… явили Наши им знамения…(44/30-33).
Сынам Исраила Мы дали Книгу, мудрость, дар пророчества, их наделили благами, и над мирами их превознесли (45/16).
Воистину, ниспосланное [Коран] – Писание! (26/192, 196).
О том начертано в свитках первых – Ибрагима и Мусы (87/18, 19).
То есть, утверждается концептуальное единство Книг иудаизма, христианства и ислама, Коран обретает всеобщий смысл, а не закрепляется за одной лишь ветвью единобожия, противостоя другим.
Третья идея: Бог разъясняет пророку, и первостепенное значение при этом обретают айаты, очевидно, по логике, одни из первых, которые, однако, хаотично разбросаны по всему тексту: То, что Мы тебе явили, – истинно и подтверждает истинность того, что прежде являли (35/31).
Ниспослал Бог тебе Истину, чтоб истинность того, что прежде до тебя было ниспослано Им, подтвердить. Ведомо тебе, что ранее Им были явлены Таврат (Тора) и Инджиль (Евангелие) (3/3).
И эта Книга, что тебе Мы ниспослали, на пророчество благословив, подтверждает истинность ниспосланного ранее (6/92).
Четвертую идею, очевидно, могла бы составить вытекающая естественно из третьей, о чём было выше, что Мы ниспослали Писание, чтобы истинность прежде явленного подтвердить, и тут же добавляется нечто существенное и полное тайн, никогда ни до, ни после уже ни разу это не повторяется как причина ниспослания Корана: и для охраны (5/48).
Два важнейших взаимосвязанных утверждения: Коран явлен для подтверждения истинности прежде явленного; Коран явлен для охраны.
Но что это – охрана?
Охранять, подтвердив истинность, книги иудаизма и христианства? Такая великая миссия по хранению, охране, сохранению Писания? Торы, Евангелия, Псалтиря?
Вот как звучит примечательный айат в популярных переводах Корана (внедрено при этом, что текст Бога непереводим, и предложенное – переводы лишь смыслов, то есть подстрочники):
Игнатий Крачковский: Мы низвели тебе писание с истиной для подтверждения истинности того, что ниспослано до него из Писания, и для охранения его (или, как в одном из ранних переводов Корана, выполненных Гордием Саблуковым: и охраняющее оное).
Валерия Порохова: Мы Книгу в истине тебе послали для подтверждения того, что прежде из Писания пришло, для охранения его. Тут же добавлено в скобках как бы уточняющее с опорой на ранние, очевидно, интерпретации, т.е. для охранения от всяких искажений – уровень охраны понижен.
Эльмир Кулиев: Мы ниспослали тебе Писание с истиной в подтверждение прежних Писаний (во множественном числе, что противоречит тексту Корана, исчезает понятие целостности всего Писания, он всегда в единственном числе) и для того, чтобы оно предохраняло их – опять-таки Писание дробится, но дело не в этом: в скобках даются пояснения, что под охраной имеется в виду, чтобы Коран как новое Писание свидетельствовало о них или возвысилось над ними, то есть устанавливается иерархия Писаний, Бог как бы ставит Коран выше явленных прежде писаний, что противоречит духу и букве ниспосланного, является, хоть и распространённым, но – домыслом.
А вот признанный учёными перевод Магомед-Нури Османова: Ниспослали Мы тебе Писание это как Истину для подтверждения того, что прежде было (сказано) в Писаниях чтобы предохранить их (добавлено: от искажений, и в примечании уточнено, что имеются в виду искажения того, что было сказано в Библии, при этом излагается общепринятая в коранической традиции интерпретация, согласно которой иудеи и христиане исказили Тору и Евангелие, и Коран был ниспослан для восстановления и увековечения первоначального смысла Священного Писания. Интерполяция по Байдави ,т.е. отсыл к знаменитому средневековому иранскому богослову 13 века, чьи интерпретации канонизированы по сию пору).
Так что же всё-таки имеется в виду под неразгаданным словом охрана?
В Коране, утверждают богословы, есть два рода айатов: очевидные, то есть понимаемые каждым, каким бы невежественным он ни был, они могут быть истолкованы арабом на родном языке, а также учёным-богословом, и неочевидные – айаты или отдельные слова, смысл которых ведом лишь Богу. Айат с охраной, таким образом, если отталкиваться от противоречий в вышеприведенных интерполяциях, по всей вероятности, относится к неочевидным, и можно строить догадки, к примеру, что новообращенным в единобожие поручена охрана явленного Корана; или Коран, как завершающее Послание, призван оберегать, защищать, хранить книги иудеев и христиан, явленные Им прежде.
Первое – само собой разумеется, иначе и быть не может; но ближе к истине, думается, второе, хотя оно никак не согласуется с навязанной Корану интерпретацией, что он отменяет все прежние книги, а потому резонен вопрос: как можно охранять то, что как бы отменено самим Кораном?
Лишний раз доказывается важность видеть в тексте Корана то, что в нём есть, следуя при этом приоритету намерений: вписать ли Коран, в духе его идей, в состав Писания или противопоставить Писанию, придерживаясь интерпретаций, идущих от прошлого и конфронтационных в своей основе.

Отрадно, что духовные иерархи трех ветвей авраамических религий стали говорить о едином источнике Божественных Текстов. Глава Совета муфтиев России шейх Равиль Гайнутдин озвучил идею, что Коран представляется ему Третьим Заветом, а представитель Федерации еврейских общин России Борух Горин заметил важность понимания мусульманами истоков ислама, "которые находятся в вере Авраама", что "для иудея Ветхий Завет – совсем не ветхий, а единственный и вечно действующий завет", что "для христианина в понятии Нового Завета заложена мысль о том, что он был дан, чтобы дополнить прежний", и что люди, не принимающие Нового, в представлении христиан, Завета, не до конца понимают и Ветхий , – всего лишь обмен любезностями, или, как заметил с публицистической запальчивостью глава Совета муфтиев России, "к сожалению, пока со стороны христиан и представителей иудаизма размышлений по этому поводу нет. Христиане, возможно, пока недопонимают смысл моих слов".
Сопротивление идее "Коран – Третий завет" не беспочвенно: прежде следовало бы во имя установления первичного согласия осмыслить результаты искажения буквы и духа Корана, на базе которого творится именем ислама террор. Есть, помимо всего прочего, и иные причины, мешающие тому, чтобы представить под одной обложкой, пусть и виртуальной, три книги единобожия. Даже сама Библия – книга христиан, и она не принята иудеями1, которые лишь ныне согласились признать Иисуса пророком, но не считают мессией. Однако немало случаев крещения евреев, есть движение "Евреи за Христа", наблюдаются переходы православных и католиков в ислам, а т.н. восточных людей в бывшем СССР, причисляемых к представителям ислама – в христианство и иудейскую веру.
Не могу при этом не заметить, что методология, применённая христианами при соединении книг иудаизма и христианства в Библии, вполне могла быть пригодна и в случае Библия + Коран. В поисках следов Христа в книгах иудаизма христиане, как и исламские богословы, озабоченные поиском следов Мохаммеда, ссылаются на одно и то же – пророчество Моисея, что Бог воздвигнет "пророка из среды братьев их, такого, как ты, и вложу слова Мои в уста его, и он будет говорить им всё, что Я повелю ему; А кто не послушает слов Моих, которые пророк тот будет говорить Моим именем, с того Я взыщу" (Втор. 18, 18-19).2

Трактовка образа Иисуса в Коране, в целом, соответствует христианской, хотя при этом наличествует парадокс: Иисус, высочайший образ, но верующие в него считаются, по надуманной интерпретации Корана, неверными; то же с Моисеем, наиглавнейшим в Коране образом – верующие в него иудеи причислены по той же причине к неверным.
В Коране часто встречается слово, применяемое только к Иисусу: Спаситель, то есть Месих, арабский вариант иудейского Машиах, в русском варианте – Мессия. Иудеи утверждают, что Спаситель в мир ещё не явился, а мусульмане приход Иисуса признают, коль скоро назван в Коране Месихом.
Но что вкладывается в понятие Машиах-Месих-Мессия в Коране? Увы, ясного и чёткого ответа он не дает, как не объясняет, почему лишь к Иисусу применяется понятие Месих. Иудеи – в ожидании Мессии (это отдельная тема и требует особого рассмотрения), для христиан Мессия явлен в лице Иисуса, а мусульмане, называя Иисуса Месихом, исходят из представления о Христе, совпадающего с трактовкой христиан. И не случайно мусульмане приравнивают Дадджала к Антихристу, которого трактуют в его духе, то есть "тот, кто против Мессии". В одном из хадисов Мохаммед даже утверждает, что победить Дадджала не смогут ни Авраам, ни Моисей, ни даже он, Мухаммед, – это под силу лишь Иисусу.
Единственное в Коране женское имя – Марйам-Мария, о ней прямо или косвенно говорится 33 раза (не сокрыт ли в цифре возраст Иисуса?), признаётся факт непорочного зачатия (4/156) и необычность рождения Иисуса. Более того, здесь не раз встречается упоминание его имени в единстве с именем Марйам, его родившей: Иса ибн Марйам, или Иисус сын Марии. То есть женское имя употреблено как отчество, вместо мужского, что тотально по всякой традиции не принято, это уникально и не встречается нигде. В исламе, правда, существует трактовка, почему женское имя в таком качестве употреблено, и она столь наивна, что не заслуживает сколь-нибудь серьёзного обсуждения: мол, в исламе так велико уважительное отношение к женщине, что её имя употреблено как отчество.
Воистину Иисус для Бога сродни Адаму, из праха созданному... Бог молвил: "Будь!" – и стал он (3/59). Это трактуется как опровержение христианского догмата о Божественной природе Иисуса: мол, подобно Адаму, возникшему без отца и матери, лишь по повелению: "Будь!", так же, на сей раз без отца, сотворён был Иисус.
Представляется, однако, что уподобление в Коране Адаму именно Иисуса и никого другого, предполагает, очевидно, что лишь они оба имеют отличное от всех иных людей рождение – в "первого Адама" вдунут Его дух, а "второй Адам" рождён посредством Духа Его, и это – в плюс к тому, что в Коране неоднократно говорится: Мессия Иисус сын Марии, посланник Бога, Слово Его, Дух Его, чем одарил Он Марию (4/171). Не отсылает ли это к ранее явленному Завету, где Иисус назван "вторым Адамом" (1 Кор. 15: 47, 49)?
В Коране говорится, и это впрямую соотносится с христианским учением о Троице: Веруйте в Бога и Его посланников, но не говорите: "Три" (4/171); кстати, в некоторых переводах Корана на русский "Три" передаётся как "Троица". То есть, не говорите "Три Бога". Богословы ислама, оспаривая понятие христианской Троицы, с уважением причисляя Иисуса к посланцам Бога, сводят, однако, понятие Троицы на бытовой уровень семьи (отец, мать, дитя), разрушая сам тринитарный принцип, сложный и многозначный. Подобное спрямление даёт обыденно мыслящим вполне оправданный повод обвинить христиан в многобожии. Три лика Единого Бога фактически подменяются тремя богами, отсюда – прямая дорога к многобожию и "языческой" Троице. Хотелось бы попутно заметить, что на иврите "лик" (panim) – множественного числа, и уже одно это позволяет на языковом уровне разглядеть будущее учение о Троице. Да, в Коране отрицается понятие Троицы, если следовать обыденной, общепринятой трактовке "святого семейства": Бог-отец + Иисус-сын + Мария как жена, но не отрицается, если понимать Троицу не в языческом контексте, а метафорически: Единство Бога в трёх ипостасях, при котором Иисус – не "сын" в языческом понимании, а Слово, Которым Бог говорит о Себе, избравшем впоследствии Мохаммеда тем, кто несёт людям новое Его Слово.
Опять-таки: если рассматривать суры хронологически, то ясно, что айаты эти явлены на этапе борьбы с идолами, с их жёнами, детьми-дочерьми; не случайно в Коране не раз говорится, что Бог не может иметь детей, и упоминаются дочери одного из идолов. Впрочем, вопрос о Троице непрост, является по сей день предметом споров и между христианами, требует глубокого научно-богословского осмысления, и прямолинейное объяснение здесь неприемлемо. Я лишь призываю к отказу от категоричности в суждениях, когда толкователи, интерпретируя Божественный текст, в том числе Коран, зачастую упрощают его, договаривая за Бога, и тем самым лишают Его идеи великой Тайны.

Из письма, полученного мной:
– Ты пишешь в своём ф/б: "Снова ракеты арабов летят в Израиль из бункеров-туннелей, и минные обстрелы ведутся из установок, сооружённых под мечетями, школами, больницами, жилыми домами". Не кажется ли тебе, что разумнее видеть это не как войну арабов с евреями, а как столкновение разных политических позиций и интересов в регионе, как и в случае с Холокостом следует не сводить его к войне немцев против евреев, а исследовать в аспекте гражданской войны внутри разных европейских стран?
– Нет, не кажется: уничтожение Израиля и евреев – официальная концепция предводителей арабов, подстрекаемых "сообществами" арабских и неарабских государств, с которой они выступают с высоких трибун на протяжении жизни трёх поколений. А что до "исследований" по Холокосту, то они нужны при непременном условии чёткого отношения к "печам", к "геноциду", изрядно ныне девальвированному, думаю, сознательно: столько их вдруг объявилось, чтобы, очевидно, утопить единственно истинный!.. А теория "гражданской войны" – способ "научно" дезавуировать "печи". Сегодня массовый террор на почве искажений буквы и духа Корана, оправданный, может, в средневековье с "разящим мечом ислама", инквизицией, гонениями на евреев, нетерпим.
– Ты даже утверждаешь, что Бог наказывает арабов за их вероломство!
– Более того: террористы оскорбляют Аллаха, прикрываясь Его именем, искажая явленный Им Коран!
– А новые формы "крестовых походов", вполне применимые к западным карикатурам на Мохаммеда?
– Удивлю тебя: карикатуры били по искажённому фанатиками исламу! Мохаммед, изображённый с бомбой в голове, бил по террористам: именно они её вложили в его голову! Корану чужд террор! Или Мохаммед, который раскинул руки у врат рая и говорит длинной очереди из черных точечек террористов-самоубийц: "Нет вам в рай дороги, ваша дорога в геенну огненную, в ад, ибо запретно в Коране убиение живой души!.." Понимаю, что искоренение террора путём просвещения – сизифов труд. А главное, мир молчит! В страхе заигрывает с агрессией черни! Капитулирует перед разрушительным порывом фанатиков. Не свидетельство ли это кризиса современной демократии? Или оживает дух многовекового антисемитизма?
– Не обобщай отдельные его проявления!
– Примечательна формула Черчилля, объясняющая отсутствие в Англии, как ему представлялось, антисемитизма: "Англичане не считают себя глупее евреев".
– Но акты сожжений Корана!
– Да, есть дикость, тут я с тобой полностью согласен.