Старая картина на стене. Золочёная пыльная рама, и от неё — вывязанные пауком нити, через всё полотно, к неразборчивой подписи автора в нижнем правому углу. Таинственное слияние грубого холста с гибким противоречием масляных красок. За видимым результатом воплощённого — идея, замысел, давно истлевшее пережитое...
Раннее утро, песчаный берег моря. Женщина, смотрящая вдаль, туда, где дикая природа волн касается свободной лазури неба. Холодное ещё, но уже
яркое, дерзкое солнце. В его прямых, смелых лучах — завораживающая игра длиннокрылых альбатросов и неясное беспокойство.
Застывший на века взгляд. Застывшая печаль — беззвучное отражение испытавшего когда-то нестерпимую боль сердца. Недосказанное о радости, о счастье, и о восхитительном, конечно. Недосказанное о душевных ранах и о потерянном.
Печать непрекращающихся порывов ветра: край невесомой ткани белого платья обнажил тонкие щиколотки, распущенные русые волосы разметались по худым плечам. В повороте головы — заметное напряжение. Неоконченное движение рук, как готовность к началу молитвы...
А за пределами сюжета — жизнь, живое, текущее беспорядочно и непредсказуемо. Текущее в постоянстве, бесконечно и независимо.
Листается настольный календарь, аисты хлопочут над гнёздами, забываются обиды и растраченное.
Крик становится смирением.
В распахнутое окно — запах надвигающейся грозы.
Усталость великодушно позволяет задуматься, осознать.
Затяжные осенние дожди смывают обиды и зовут, зовут кочующую по чужим постелям память.
Сны объясняют происшедшее, обманывают, предупреждают о будущем.
Каждый шаг, каждый вздох порождают скромный человеческий путь, дорогу к себе, к пониманию.
Повсюду — ежемоментное чудо рождения новой реальности: в первом глотке воздуха и в самом последнем.
Танец пёстрых бабочек среди изящных веток пышно цветущих яблонь...
Обрывки недописанных писем в мыслях...
Поцелуй — как болезненная необходимость настоящего.
Поезд, отходящий от серого перрона, строго по расписанию...
Молчание далёких звёзд.
Давай закроем глаза?..

Собирайся, солдат! Время и за тобой пришло. Неслышно пришло, крадучись, диким ветром злым, с чужой стороны.
Рассвет — бешеным красным конём через степь. Не остановится, не взбрыкнёт играючи, и не возьмёт зерна с тёплой ладони. Вслед за ним — весть печальная крылом ворона. Женщины от вести той воют протяжно, а дети немтырями растут.
Пыль дорог повсюду: в разлитом по столу молоке, на чёрно-белой фотографии у свечи, на мокрых щеках. Пыль да кровь человечья. Сквозь пелену надежд, обещаний, сквозь пылающие церквушки по сёлам.
Небо будто пополам разорвали, земля родная стонет от кулаков и от стыда перед Богородицей. Дождями косыми её плач проливается: по берёзовым рощам, васильковым лугам, по плоти, растерзанной зверем поганым. Не уймёшь, не успокоишь...
Бьют барабаны, кувыркается сердце за рёбрами. Стиснутые зубы и холодный пот со лба.
А как оно дальше-то?
Придут ли денёчки чередой привычной?
Мил ли будет этот свет птице певчей?
Наполнятся ли родники правдой живою?
День и ночь молоток о гвозди. День и ночь. То — гробы заколачивают да кресты к ним наспех справляют. Разливается горе багровыми реками, ни единого порога не пропустит, в каждое окошко заглянет. Нет никакого исцеления от него.
Время за тобой пришло, солдат! Посидим, вздохнём на дорожку. А ждать тебя будем так сильно, с такой любовью, что не примет твоё тело железа поганого. Ну, а если...если уж худо что — крестик нательный покрепче в кулак зажми да глаза матери вспомни — силу особую через это получишь.
Собирайся, солдат!