Выступая на заседании одного из литературных объединений родного Воронежа, я посетовал на то, что многие стихотворцы очень эмоционально с немалым актёрским задором публично исполняют собственные сочинения, но при этом не слишком охотно откликаются на закономерную просьбу дать почитать текст с листа. Глаз читателя представляется им инструментом, способным разрушить художественную конструкцию, нуждающуюся в аудио– и видеоскрепах. И в оправдание страха своего нередко апеллируют к различным историко-культурным реалиям, в частности к традициям устного народного творчества. И в подтверждение того, что именно звучащее слово – единственная и изначально данная стихотворная ценность, стоят насмерть. Потому как вне данной формулы они сочинительски несостоятельны. Прекрасно отдавая себе в этом отчёт, подобные авторы-исполнители (не имеющие, впрочем, к современным бардам никакого отношения) при отстаивании такой позиции активны, неутомимы, агрессивны. С очень болезненной на критику своей установки реакцией.
Вот и на том недавнем лито у меня обнаружился весьма энергичный оппонент. Громогласный, патетически воздевающий длани к небу, испепеляющий гневными взорами. Читал он напористо, вдохновенно, веско. Утрировал интонацию, отстукивал ритм, разве что не приплясывал… Но и со слуха было ясно, что тексты никуда не годились. И когда чуть позже речь зашла именно об этом незначительном обстоятельстве, он впал в неописуемую ярость…

К чему это я рассказываю? К тому, что сочинительские посиделки нынче всё более перемещаются в виртуальное пространство. И тенденция эта безусловно корректирует манеру общения их завсегдатаев. Об издержках этого естественного процесса говорилось немало.

А между тем есть и бесспорно позитивные его следствия. Одно из немаловажных – неизбежная для авторов необходимость представления текстов в той форме, которую утвердила клонящаяся к закату эпоха Гуттенберга. И отсюда – вновь расцветшая возможность воспринимать произведение вне всякого рода коммуникативных "подпорок". Здесь уж ни завидные голосовые данные, ни колоритная физическая фактура, ни безразмерные эмоциональные ресурсы автору не помогут: произведение уходит в автономное плавание по безбрежным просторам интернета. Конечно, на читающего влияют многие другие вещи, не имеющие прямого отношения к художественному продукту: общественная позиция, принадлежность к какой-либо окололитературной тусовке, устоявшаяся авторская репутация. Это, разумеется, неминуемо. Но главное, что основным каналом трансляции произведения читателю снова утверждается чтение. И все разговоры о том, что "стали меньше читать", на мой взгляд, лукавы. Пожалуй что стали меньше слушать, смотреть, "попадать под личное обаяние". А вот читать – хоть и не с бумажной страницы – стали в последнее время много больше. Потому как это непременное условие участия в не сводимом нынче лишь к непосредственному общению текущем литературном процессе.
А долгожданное информационное равноправие регионов и стран? Разве это не прелесть виртуальной художественной реальности? Следует, конечно, помнить, что прелесть, – слово слишком уж многогранное… Но тем не менее именно такое положение вещей создаёт максимальную дистанцию, отделяющую стихотворца от его творения. А дистанция эта – хорошее, хоть и не всесильное, средство от пристрастных оценок. Дистанция охлаждает "горячие головы" до возвращения способности к ощущению собственно слова (речь идёт, разумеется, о тех, у кого она изначально имелась). И такая степень отчуждения написанного от автора делает последнего куда зримей, яснее, уязвимей нежели при "живом" представлении сочинений. Потому-то – а не только по своему консерватизму – многие и слышать не хотят ни о какой "компьютерной" литературе. Это вовсе не обязательно сплошь профанаторы и имитаторы – просто испытывающие дефицит отваги поверить собственную творческую потенцию этим рискованным, но многое ставящим на свои места способом.
Есть однако – и уже не малочисленная – генерация сочинителей, существующих почти исключительно в интернете и при этом не считающих необходимым указывать авторство "вывешенных постов". Это, кстати – как устное словотворчество – тоже из отечественных исторических глубин….

Но в помощь ли сегодняшнему читателю ситуация, когда автор от произведения не дистанцирован, а вовсе "ампутирован" у текста? Не думаю. И дело в том, что текст – это не только сумма художественных достоинств и издержек, но и линза через которую только и возможно разглядеть фигуру привнёсшую новоиспечённые сочетания слов в этот мир – и тем самым вольно или невольно его изменившего.

Излишне пафосно? Возможно. Но, надеюсь, не лишне для понимания того, что в сознании современного человека имя автора – настоящее ли, псевдоним ли – неотъемлемая составляющая произведения. И когда на глаза попадается что-то неординарное и непоименованное, всегда хочется узнать – а кто это. Если вопрос повисает в воздухе – читательское сладострастие несмотря на ответный трепет остаётся неудовлетворённым…
А что же книжки? А печатная периодика? К чему, скажите, интернетовский огород городить, когда читать нынче можно и с бумаги – как и сто, и двести лет тому?.. В том-то и дело, что бумажные издания в силу зарастающих иными медийными предпочтениями путей экспансии плохо доходят и вяло приобретаются теми, кому они предназначены. Более того, в значительном – если не в подавляющем – количестве и книги, и альманахи, и журналы мгновенно обретают виртуальные версии, которые без труда доминируют над своими бумажными двойниками. Потому что читаются многократно веселей.
Так что приходится констатировать, что несмотря на подсознательную антипатию миллионов к монстрообразно представляемой виртуализации отечественной словесности процесс этот – как бы раздражающе не звучало – способствует сбережению того, что оказалось под угрозой: явлению литературы в формах, минимизирующих искажение её существа, и неумиранию изрядно обескровленного писательского самоуважения.