Охранники рьяны, когда стерегут виноград.
В крови заиграли гремучие древние яды.
Столетья назад. На мгновение раньше. Вчера.
Иди же ко мне, господин моего винограда.
Дрожание неба, и ржание рыжих кобыл,
И кипарисы, проткнувшие мякоть рассвета.
Не капли росы — это крупные капли судьбы,
Идущей по саду, ступающей мягко по следу.
Не надо ни ягод и ни твоего серебра —
Звенят серебром на моих ожерельях Плеяды.
Охранники слепы, когда стерегут виноград.
Иди же ко мне, господин моего винограда.

Он впереди, и салютуют: "Аve",—
центурии, идущие вперёд —
за Родину, за цезаря, за славу,
за волю, за идею, за народ.
Иди вперёд. Всего одна попытка.
Не замечай целующихся пар.
Молоденькая девочка-шахидка
идёт вперёд, крича: "Аллах Акбар!"
Всё просто. Но настолько всё непросто,
что ни одна из женщин не поймёт:
почти ребёнок Александр Матросов
кричал "ура" и грудью лез на дзот.
И нету здесь ни правых, ни неправых:
все войны — как один большой развод.
Но, умирая, он прошепчет: "Аve",—
приветствуя неведомо кого.

Твои невидимые штандарты меняют форму, меняют цвет,
И ты, разумный такой когда-то, несёшь сегодня полнейший бред.
И ты, когда-то такой разумный, живущий радостно и легко,
Даёшь таксисту такую сумму, что хватит сотне твоих волков.
И ты выходишь, как будто голый (смотрите, суки: ещё живой);
К тебе приходит домой психолог, а может — переодетый волк,
И ты спокоен, пока рисуешь, пока танцуешь и говоришь,
И людям кажется: ты разумен,— и ты разумен, но не внутри.
А не внутри ты почти громада (в тебя вмещается весь Хичкок),
И ничего, что дышать на ладан тебе сегодня не так легко.
И надо лечь, закурить, размякнуть, уснуть, не думая ни о ком,—
Твои невидимые собаки облают стаю твоих волков.
И надо лечь, закурить — и только, и ты спускаешь своих собак.
Не все, кричавшие: "Волки, волки!" — от них отделывались вот так.
Разбей башку, собери осколки, послушай, как зазвенит в ушах.
Твои невидимые волки не стоят ломаного гроша.

Скажи мне слово, открой мне тайну, устрой салют и девятый вал.
Но вместо этого мы читаем стихи участников "Дома-2".
Давай мне руку, веди к вершинам, давай напьёмся, пойдём гулять
Туда, где шлюхи и их мужчины, туда, где носит таких земля,
Туда, где нежный герой-любовник срывает розы со страстных губ.
Но вместо этого есть половник, вчерашний плов и остывший суп.
Пойдём гулять по ночным карнизам, по звёздам, тучам и проводам.
Но вместо этого — телевизор, и там сказали, что снег — вода.
Пойдём на все мировые войны, пойдём и Гитлера там убьём.
Но вместо этого мы довольны, поскольку нам хорошо вдвоём.
Пойдём куда-то, где всё случайно, туда, где выживем мы едва.
Но вместо этого мы читаем стихи участников "Дома-2".

Эй, кукушка, не щёлкай клювом —
Тебе не холодно этим утром,
И сотню сверху даёт кондуктор,
И конкуренты не при делах.
На остановке толпятся люди
В цветных пальто и китайских куртках,
И подрезает таксист-придурок —
Ещё секунда прошла за так.
Но мы догоним и перегоним —
Бабуля, вталкивайся плотнее!
А тот пацан, что стоял за нею,
Хотел бы влезть, но уже не влез.
Толкнул принцессу мужик в погонах,
Принцесса ойкнула, покраснела,
Народ увидел принцессу в гневе,
Народ не любит таких принцесс.
— Мне на работу, мне на работу,—
Принцесса плачет — каблук сломался.
Никто принцессу не трогал пальцем —
Сапог китайский, пардон, мадам.
Выходит бабка: вперёд, пехота,—
Не в ритме блюза, а в темпе вальса.
Мужик в погонах опять толкался,
Толкались дамы и господа.
Немного грустный Андрей Поздеев
Смотрел с проспекта, сжимая зонтик,
Одетый, в общем-то, всесезонно,
С проспекта Мира смотрел на мир.
Живые люди. Желают денег.
Ругают близких и посторонних,
Жалеют близких и посторонних...
А дождь выстукивал:
до-
ре-
ми.

Он приходит, садится рядом, гладит её бедро,
Как Лукашин в кино, как Тамаре когда-то демон;
И она начинает раскрашивать монохром,
И она неделимое снова на что-то делит.
Он поэт или слесарь Гоша, может быть, космонавт,
Не Гагарин, конечно, но тот ещё звёздный клоун.
Он приходит, садится рядом, ей жалко, что он женат,
И она наливает чай, она улыбается бестолково.
Рассуждает он очень верно (наверное, Ипполит),
Говорит про Кафку, малость о Достоевском.
А она представляет небо и край земли —
И прогулку по краю без всяких дурных последствий.
Он приходит, садится рядом, мотает ей душу и
Заползает туда, как в Тамару красавчик-демон;
И она его ощущает совсем своим,
Никогда не касаясь скользкой семейной темы.
А она молода, ей всего-то навсего сорок три —
Балерины ещё Кармен танцуют в такие годы.
Он подходит, садится рядом, о чём-то с ней говорит.
Допивает чай.
Целует её.
Уходит.