Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Александр Сорочан

«Тверской край в литературе: образ региона и региональные образы»



Тверь.: Издательство М. Батасовой, 2010

 

Они различны — где-то вычурны и высокословны, где-то низки и примитивны. Но живы, потому что отражают нас — не в общем, а в частном, во всем многообразии жизни, порой неприглядной, отрывочной и скудной, но и — благородной, широкодушной, что и присуще нашему человеку. Об этом (в применении к дням минувшим) — новая книга постоянного автора «Нового литературного обозрения» Александра Сорочана «Тверской край в литературе: образ региона и региональные образы».
Образ региона становится в ней не просто локацией, на фоне которой разворачивается действие, сам регион становится соавтором, предлагая свои особинки внимательному писателю. Так, посетивший провинциальный городок столичный критик Михаил Бойко, фотографировал… полки с книгами — его интересовало сочетание названий и авторов, говорящих об эстетических пристрастиях их владельцев, что могло пригодиться для будущей книги. Тоже ведь в какой-то мере образ региона!
Исследовать взаимопроникновения региона в творчество писателя и самого писателя — в жизнь региона не только увлекательно, но и познавательно. Кимрские нянечки стали знаменитыми не только благодаря ахмадулинскому циклу «Глубокий обморок», но и Алексею Толстому. В «Петре I» не только выводится третьестепенный персонаж — нянечка-воспитательница царских детей, но и правильно называется жительница села (с учетом веяния времени) — «кимрянка», хотя во время написания романа по нормам русского языка следовало бы сказать «кимрячка».
Подобным образом, с увлечением, раскрывая неизвестные ранее сведения, уточняя и собирая уже имеющиеся, работал и Александр Сорочан. «Литературные тексты <…> рассматриваются не в своей замкнутой самоценности, но в обширном историко-культурном контексте, который позволяет возвратиться при исследовании истории литературы к конкретным фактам и событиям», — пишет в авторском предисловии Сорочан. Все верно. Тверские сюжеты в творчестве Нестора Кукольника, чиновничьи записки Лажечникова и Салтыкова-Щедрина, стихотворения Ахматовой и Ахмадулиной и многие другие — известные и всем доступные источники и свидетельства. Куда интереснее узнать более «глубокие» проявления региона, не заметные со стороны. И в этом плане книга Сорочана может удовлетворить читательское любопытство. Естественно, объем издания не позволяет показать всю палитру образа Твери в средствах массовой информации своего времени. Автор избирает журнал «Библиотека для чтения» и ограничивается рамками 1830‑х годов. Скудно, скажет иной читатель. Так книга и не претендует на всестороннее и фундаментальное исследование, она скорее приподнимает завесу тайны, предлагая достаточно интересный, но малоизученный материал. Это признает и сам автор, говоря, что «сколько-нибудь подробный анализ», основываясь на одном журнале, попросту невозможен. Но даже этот небольшой эпизод — главка на двадцать с небольшим страниц — очень информативен и в хорошем смысле сжат.
Статьи и в дальнейшем таковы — выбирая отдельный сюжет в многослойном пироге тверской литературной истории, Сорочан основной задачей считает приоткрыть неизвестные или малоизвестные стороны исследуемой проблемы. В очерке «Новые прочтения классических сюжетов», случайной, литературно-политической реминисценцией-перевертышем, проявляется эпизод о Твери и Калинине (как мы помним, в 1930‑е годы Тверь получила имя всесоюзного старосты), только в произведении, описывающем события конца XVIII века. В нем тверского мещанина Калинина вместо представления великому князю отправляют на гауптвахту, а затем и вовсе в тайную канцелярию, где ему снится пьяный сон, местом действия которого стала Тверь.
«Образ региона» Сорочан дополняет еще двумя исследованиями, посвященными путевым письмам министра Мещерского и явлению «дома с мезонином» из одноименного рассказа Чехова (и не только), который тот написал в тверском имении Турчаниновых.
Второй раздел книги — «Региональные образы» — интересен не менее, если не более, в первую очередь, благодаря творчеству тверского эротомана Николая Стратилатова, рукопись которого, созданная в XIX веке, попала в руки Сорочана. С одной стороны может показаться, что Стратилатов выдуманный персонаж, эдакий фантом, впущенный в лоно тверской литературы самим Сорочаном (уж больно специфичным представляется его творчество). Но по внимательном прочтении открываются прелюбопытные детали, что позволяет сказать о самостоятельном и оригинальном голосе певца женских и мужских тел. Вполне определенно о нем отзывается и сам Сорочан: «… порнографические стихи представляют во всех разновидностях жанр подчеркнуто неклассический, “низкий” и “провинциальный”. И сам автор — не имевший литературных связей провинциальный маргинал — кажется только типичным графоманом местного масштаба…» Но, вместе с тем, Стратилатов не лишен лирики и некоей элегантности: «Довольно шел путем я водным! / Челнок мой, к берегу причаль! / Я разогнал стихом свободным / Мою угрюмую печаль. // Довольно плоть моя дрожала! / Довольно песни этой в тон / Вонзил пониже сердца жало/Времен новейших купидон. // Довольно, будто ночью свечка, / Когда я страстью был влеком, — / Светило женское сердечко, / Слегка прикрытое пушком».
Странно — и в то время, во второй половине XIX века, тема «ниже пояса» считалась явлением «новейших времен», и сейчас. Разница в одном — в масштабах явления. Понятно, что сейчас никто не удивится не только самой «срамной» теме, но и всевозможным извращением; во времена эротомана Стратилатова «неприкрытое» все-таки вуалировалось в подобие искусства (здесь неплохо вспомнить и поэтическое описание полового акта Николая Клюева). Тридцать лет жизни Стратилатова представляли бы меньший интерес, были бы они посвящены только одной низменной теме. Да, это основная локация творчества, но за ней угадываются быт и жизнь Твери. И все-таки произведения Стратилатова вряд ли заслуживают отдельного исследования, кроме разве что провинциального или регионального, да и то как придаточное явление, подчеркивающее на своем не очень-то приглядном фоне другие, более значительные образы.
Такие, как например работы Лажечникова, чей знаменитый «Ледяной дом» был написан в Твери или поэта и мемуариста Николая Коншина. Наконец, немалый интерес представляет исследование, посвященное небольшой заметке, опубликованной в «Тверских губернских ведомостях» за 1899 год — «Памяти А. С. Грибоедова». Сорочан делает небольшое предуведомление: «Статья, подписанная псевдонимом “Аксель”, внешне апологетична. Это действительно панегирик великому писателю — так, как его представляет тверской журналист». Просто и достаточно примитивно Аксель создает образ Грибоедова — имеющий мало сходств с судьбой настоящего Грибоедова, но живописный, который мог быть реальным. Но разве архивная точность нужна провинциальному читателю? А меж тем явление — налицо. Свое, доморощенное, тверское. Региональное. Этим важно и интересно литературное краеведение. «Как наше слово отзовется…» — не простая сентенция. Но не менее интересно как отзовется на синкретически близкие «слово и жизнь» далекий от столичного ритма жизни регион. Далекий, но, в то же время, очень близкий.

 

Владимир КОРКУНОВ