Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Критика


Сергей Попов. Попечитель чернил. Книга стихов.
М.: Вест-Консалтинг, 2011.

Сергей Попов — поэт непростой, и, как видно по его стихам, находящийся в постоянном поиске новых выразительных средств.
Такие стихотворные фрагменты, как «Но ни слова черкнуть, ни поставить число / перед сном нет ни смысла, ни сил» или «бесполезное слово» показывают, насколько сильно поэта волнует результат. Название книги, в свою очередь, свидетельствует об актуальности вопроса самоидентификации: «Попечитель чернил» — довольно скромное, на мой взгляд, определение своей задачи. Ироничный взгляд на себя и нам мир — отличительная черта идиостиля Попова.
Книга состоит из шести разделов, стихи расположены по тематическому признаку. Композиция четко продумана — это не трудно подметить, если знакомиться с произведениями последовательно, от раздела к разделу. Отсюда впечатление подробного очерка — автопортрета.

Укротитель домашней моли, водитель каши
по раскаленному кругу любимой миски,
друг леденцов, обладатель гусиной кожи,
перемыватель вестей с экрана: и этот в сыске.

Многие поэты привыкли портретировать себя «солидно», а тут — «укротитель домашней моли» — звучит самоиронично и обаятельно.

Говоря о жанровом многообразии, следует отметить стихотворения в прозе, полные описательных моментов, которые служат своеобразной декорацией к обычным стихам, проясняя обстановку: «Итак — в сумерки, в сумерки. На узкую дорожку между зацветающими вишнями и каштанами. И — вверх по крутому холму, никуда не сворачивая — в сползающую навстречу тень», — отчасти благодаря этой литературной форме, отчасти благодаря композиции, в книге выстраивается остов сюжетной канвы.

И тогда поминай,
как того соглядатая звали —
отзовется едва ли
глухонедрый Дунай.

Это Габсбургов кровь и зола
укрываются в тине природной —
под водой многотонной
вся имперская мгла.

Эта лирика во многом искусна: полна интересных словосочетаний («рябой октябрь за выпотным окном»), аллитераций-ассонансов («эти ментики и позументы»), неологизмов, редко употребляемых слов и прочих изысков.

Влад АНТИКИН



Шаманская книга / Ирина Горюнова. — М.: Издательство «Вест­Консалтинг», 2011.

Автор полностью отвергает традиционный подход к поэтическому тексту, по крайней мере в этой своей книге. Это верлибры в пограничном состоянии — назовем это состояние «лирическим планом».
Некоторые произведения напоминают текстовые сообщения: эсэмэс, виртуальную переписку или записи в личном блоге. Здесь очевиден порыв и свежесть эмоции.

Пьяная бомжиха на вокзале, скулящая от бездомности,
Как мы похожи! Мы обе когда­-то были детьми,
Радовались солнцу и новому дню, ходили в школу…
И обе, где­-то на полпути обронили свое сердце…

Читатель не увидит в книге Горюновой рифмы, не столкнется с твердостью формы. Исключений почти нет, поэтому они внезапны. Например:

Ваш фильм окончен. Ваш шарм растоптан.
Настало время других актеров.
Что толку плакать? Тебя не любят,
Взгляни же прямо в хрусталик глаз.

Это самый настоящий белый стих, который может быть назван удачным хотя бы по приведенному отрывку. Автор выразил себя не только метафорически, но и ритмически: мы четко видим это разделение на полустишия, которые естественным образом соотносятся по вертикали, а это «одно из важнейших свойств всякого стихотворного текста».                                                  (М. Л. Гаспаров. Русский стих, стр. 87. — В. А.)

Знакомясь дальше с произведениями, в которых все максимально сосредоточено на женском эротизме, а так же поиске духовной близости между людьми, встречаем и другие положительные примеры: «Густой снег покрывает алые гроздья рябин, / бесстыдно напоминающих о гриновских парусах…».
Менее интересно, на мой взгляд, у Горюновой получаются короткие верлибры, потому что в них отсутствует образ­-изюминка, из-за чего простота выражения выглядит неоправданной и беззащитной в своем безутешном максимализме: «Ты упорно шагаешь в штормовые волны, / Не слышишь криков, предостерегающих / От непоправимой ошибки… Желание / Захлебнуться слишком сильно тащит тебя / Вперед».

Почему же эта книга называется «шаманской»? Неужели по той причине, что женщина в ней, несмотря на все свои подчеркиваемые слабости, все же заклинает: «Нарисуй меня, чтобы я растворилась в красках / И осталась на холсте в веках твоей мыслью…», — или же потому, что автор откровенный мистик и типичным образом рассматривает абсурдную концепцию рая и ада? Или, быть может, это как-то связано с обнажаемыми внутренними конфликтами — с одной стороны «Брожу по городу», где «Любовь заменяют развратом / В холодных влажных простынях, пропитанных похотью», а с другой — тема чувственной любви, обыгранная почти что порнографически, с физиологическими подробностями:

Когда твои пальцы трогают шелковистые лепестки,
А губы слизывают нектар шмелиным хоботом,
тычущимся в мою плоть… Раздираешь мякоть инжира,
погружаясь в его запах, раскрываешь створки
перламутровой раковины в поисках жемчужины…
Ранишь, и кровь дымящимся глинтвейном стекает по бедрам.

Ответы на эти вопросы даст читатель. И только читатель.

Влад АНТИКИН