Ревут трибуны, наблюдая бой.
Здесь два бойца.
Стоят друг против друга,
являясь услаждением досуга
неистовой толпы в июльский зной.

Они бесстрашны, молоды, сильны
и каждый знает эту аксиому:
смерть одного дарует жизнь другому.
Минуты, значит, чьи-то сочтены.

Один из них — любимец, фаворит.
Ему — восторг, ему — аплодисменты.
Поклонницы с цветами ждут момента,
когда триумф оркестром зазвучит.

Другой впервые на арене. Он
почти ослеп. Он истекает кровью.
Но, не смирившись с отведенной ролью,
в пылу атак волнует стадион.

О, фаворит! Какой чудесный дар —
игру со смертью превращать в потеху.
Изящно уклоняется и сверху
наносит сокрушительный удар.

Легка победа. До чего ж легка...
Вдруг новичок, прервавший ликованье,
встает, чтоб на последнем издыханье
ударить в сердце своего врага.

Их даже смерти уравнять невмочь.
Вот одного уносят на носилках.
Другого, что сражался слишком пылко,
по красному песку волочат прочь.

Не уместит печатная строка
всю эту скорбь, взорвавшуюся хором...
А мне не жаль нисколько матадора.
Мне жаль до слез убитого быка.

Ночи полнятся, как в сказке,
снами вещими.
В них моей желают ласки
чудо-женщины.

Не пленен, не околдован,
мчусь все мимо я.…
Приласкает утром снова
нелюбимая.

Я б громил любые догмы.
Я б крушил преграды в прах.
Полон сил, летать я мог бы
словно птица в небесах.

Я б стихи писал такие,
что шедевром — каждый стих.
Стар и млад по всей России
наизусть бы знали их.

Славил я б Творца за то, что
мне не дал судьбы иной.
Я в Него бы верил точно...

Если б ты была со мной.

Падшего ангела тень промелькнула.
В кресле усевшись удобней,
долго смотрю в беспросветный круг дула,
точно смотрящего в лоб мне.

Нервами болен, душой неприкаян.
Той, что по слухам бессмертна.
Сам себе Авель и сам себе Каин.
Полупалач — полужертва.

Что если все же стремлюсь, негодуя,
к финишу слишком ретиво?
С кресла встаю, выхожу и бреду я
в поисках альтернативы.

Плачет ребенок без умолку в храме.
Жесты, обряды — исконны.
С силою тычут ребенка губами
в пыль чудотворной иконы.

Там, где когда-то стоял величаво
дом, называвшийся отчим,
ныне простор для укутанных в саван
при разделении вотчин.

Честь не в чести, а бесчестье в почете.
Славно бесславие славят.
Игры в слова, смысл которых поймете,
перегорая в их лаве.

Падшего ангела тень промелькнула.
В кресле усевшись удобней,
снова смотрю в беспросветный круг дула,
точно смотрящего в лоб мне...

Нет вдохновенья у пиита.
Все то, что помнилось, забыто.
Все то, что сказано, опять
придется много раз сказать.
Была любовь. Она же будет.
И не убудет соли в пуде.
И чаша горечи полна,
хотя испил ее до дна.
На горизонт легло светило.
Все это было...
                             было...
                                         было...

Разбита чашка. Стол в кофейной гуще.
А линии, что на немалый срок
соединили нас с тобой в грядущем,
не вырвешь из ладоней, мой дружок.

Судьбу не обмануть. Все ей в угоду.
Кляни ее, рыдай, ругайся, но...
Любимая, как ни тасуй колоду,
а выпаду тебе я все равно!

Одеты души в толстую кольчугу.
Сердца облачены в бронежилет.
Я снова лгу‚ что ночь провел у друга‚
которого не видел много лет.

Лгу просто так‚ бездумно‚ между прочим.
Ты слушаешь‚ качая головой.
И говоришь‚ что тоже этой ночью
была у сослуживицы одной.

Зачем? К чему? Ведь правду знаем оба.
Привычка. Как обряд. Как ритуал.
Уж сколько лет с тобой мы вместе‚ чтобы
воздвигнуть ложь на прочный пьедестал.

Она уже до твердости гранита
доведена. И радует одно:
все то‚ что друг от друга нами скрыто‚
не будет нами разоблачено.

Прочь перемены! Все идет отлично!
Такой очаг‚ как наш — не погасить.
Рай грешникам. Уют для безразличных.
Покой для не умеющих любить.

Отравленные собственною ложью,
иного не хотим. Ни я, ни ты.
И каждый день к гранитному подножью
мы возлагаем свежие цветы.