Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ВАЛЕНТИН НЕКЕНОВ


НЕКЕНОВ Валентин родился в 1987 году в Элисте. Окончил СПбГУ и Токийский университет. Участник мастерской для молодых авторов журнала “Наш современник" в 2021 году. В настоящее время работает военным корреспондентом проекта WarGonzo.


Я ПОГИБ ПОД НОВЫЙ ГОД



РАССКАЗ


Я погиб под Новый год. За два или три дня. Я не могу ответить точно, так как моя смерть наступила то ли незадолго до полуночи, то ли после. Близость к празднику, безусловно, придаёт гибели трагичности. Сразу же представляется предновогодняя суета, гирлянды, магазины и продуктовые рынки, полные людей, и где-то в это же время темнота, разрывы снарядов, промзона разрушенного города и кровь, стекающая на грязный бетон. В моём родном Красноярске, должно быть, сейчас идёт снег. А может, разыгралась метель. Белая чистая метель.
Я приехал в Донбасс в марте. Тогда, задолго до мобилизации, война была уделом либо профессионалов, либо, как это правильно сказать, романтиков или отщепенцев — можете сами подобрать слово для таких, как мы, — не имеющих военного опыта, не служивших, да, скорее всего, и не пошедших бы служить, не случись война.
Да, слово “отщепенец” будет употребимо ко мне, хотя оно звучит, пожалуй, слишком трагически, а впрочем, после своей гибели я ведь имею право на трагизм — странно, что я всё ещё забываю об этом. По-прежнему на моём лице улыбка, которую принято называть скромной и стеснительной и от которой мне, признаюсь, хотелось избавиться — слишком уж она мне казалась робкой. Может, поэтому я и отправился на войну, хотя и на войне улыбка была всё тем же моим спутником. Она всегда нравилась людям, а может быть, они были просто спокойны и довольны, что не видят во мне соперника.
Соперника в чём? Полагаю, в жизни, соперника за жизнь и её атрибуты в виде денег, женщин, позиции в обществе, которая, согласитесь, неизменно выстраивается, пусть это общество и из пары человек. Впрочем, я использую слишком жёсткие слова, всё не так уж плохо. Так вот. Я приехал на войну.
Первое, что запомнилось в подразделении, — это деревянные беседки и залитый южным весенним солнцем двор располаги. Началась моя служба на позиционной войне в духе Первой мировой. К нашему поколению пост- или метамодерна неожиданно постучался уже спроваженный железный модерн. Несколько дней окопов сменялись увольнительными в Донецке.
Хорошо помнится лето, всегда открытый и галдящий бункер нацболов, — я приехал через них, — куда непрестанно захаживали ополченцы, гуманитарщики, журналисты и бог знает кто ещё. Это было непрерывное движение людей под музыку и алкоголь. И если вы думаете, что мы ставили тяжёлые давящие военные песни и такую же тяжёлую водку, то нет! Чаще всего это была Мэйби Бэйби под коктейли с энергетиками. Эта кукольная певичка и подростковые энергетики и стали символами этой войны. Самой масштабной после Великой Отечественной.
Наши с противником окопы разделяли триста метров заминированного поля. Столь близкое расстояние исключало работу тяжёлой артиллерии. Мы перестреливались гранатомётами, стрелковым, а, увлёкшись, подключали миномёт союзников. Установился даже своеобразный распорядок дня. Как правило, утром было тихо. Можно было спокойно выйти из блиндажа умыться, приготовить пищу, поставить чайник. После полудня мы брали пулемёт, РПГ, “шмеля” и принимались за работу. К пяти-шести вечера наступала уже очередь противника. Спустя час-полтора всё стихало.
Конечно, всегда существовала вероятность попасть под выстрел “не по расписанию”, подорваться на растяжке, в том числе своей, о которой ты мог забыть или даже не знать, и такое, надо сказать, случалось. И благодаря этой неявной, но всё же действительной опасности я находил в минуты сомнений оправдание своему приезду, находил противоядие от недовольства собой или окружающими. Удивительно, каким творческим потенциалом обладает близкая смерть.
Наступила осень. В Харьковской области, под стать ухудшающейся погоде, произошло серьёзное отступление. Напротив, “вагнера”, как всегда, несмотря ни на что двигали фронт вперёд. Наши же позиции под Авдеевкой оставались без изменений. В ясную погоду виднелись трубы промзоны, многоэтажки. Они были, как сокрытое счастье, забетонированное желание. К ноябрю я вернулся в Красноярск. Странно, но дома я ощущал большую уязвимость.
На передовой, на позициях, где известно расположение противника, фокус опасности узок, а чем дальше, тем он более увеличивается: на располаге он охватывает всё направление к фронту, а когда сидишь дома, в своей комнате, опасность будто расширяется на весь мир.
Вечерами я встречал мать с работы, мы ужинали — у нас всегда были тесные отношения. Мы как два соотечественника, оказавшихся в иностранной среде. И это, пожалуй, не было связано с нашим азиатским происхождением, а скорее просто характерно для родителя и ребёнка неполной семьи, ведь в таком случае неизменен объединяющий дух покинутости.
В то же время мне часто казалось, что люди относятся к нам, как к двум неким редким и ценным экспонатам, и этим, должно быть, и объяснялось какое-то заботливое, даже бережное к нам отношение. Может быть, поэтому я и отправился воевать за этих людей.
Поужинав, я выходил во двор, и мы с ребятами отправлялись в пивную. Я оглядывался на наш дом. Ещё в детстве, играя на школьном стадионе в футбол, я смотрел на окна пятиэтажек, в которых один за другим загорался свет. Возможно, оттого, что на фоне иссиня-чёрного неба и тёмно-серых зданий эти огоньки в окнах были слишком незначительны, от них веяло пугающей меня наивностью и беззащитностью. Я понимал, что в доме тепло, уютно, сейчас расходится по квартире запах готовящегося ужина, мы скоро закончим играть, я вернусь домой. Но следующим днём, вернее, даже не важно, когда, мне придётся его покинуть. Я буду раз за разом уходить и возвращаться, но когда-нибудь этот круг обязан прерваться. И в таком случае, не является ли свет в окне миражом, а сама установка вернуться — самообманом? Может быть, поэтому я и отправился на войну.
О, если вы бы видели мою комнату! Это было что-то среднее между комнатой какого-нибудь токийского хикки и бойца-добровольца. Анимэ-фигурки соседствовали с книгами Лимонова, а военная униформа висела под постерами Мэйби Бэйби. Да, почему-то, как вспышка света, вспомнилась моя комната.
Через три недели я снова приехал в Донбасс, туда же, под Авдеевку. Сложно сказать, почему я вернулся на войну. Я планировал устроиться в компанию по охране торговых судов — работа обещала быть прибыльной и не очень опасной. И для этого вполне хватало военного билета и боевого опыта, которые у меня уже имелись. И всё же я вернулся. В подразделении за это время произошли изменения. Позиции были переданы союзникам, а мы приступили к более деликатным делам.
День штурма выдался теплее, чем предыдущие. Шёл дождь. Окопы размокли, мёрзлая земля превратилась в скользкую грязь. Это сильно замедляло движение. Уже был поздний вечер, когда штурмовики только продавили линию окопов противника. Далее шла асфальтовая дорога, которая вела на промзону, — занять её первые здания и было нашей задачей. Я должен был прикрывать, двигаясь во второй линии, оттягивая при случае раненых в жёлтую зону.
Когда первые бойцы уже перебежали половину дороги — там было метров сто, — по нам стал работать миномёт. При прилёте я залёг и сразу же побежал к штурмовикам — мне вспомнились уроки физкультуры в школе, те же сто метров асфальта, необходимость не опозориться перед одноклассниками, не сделать нелепое движение или смешное лицо, и мне даже сложно сказать, в какой момент я чувствовал себя более волнительно — всё-таки преимущество войны в том, что она конкретизирует жизненные проблемы до определённого выстрела, определённого снаряда.
В темноте я по ошибке забежал не в ближнее бетонное углубление, куда запрыгнули наши штурмовики, а в следующее, метров на десять дальше. Так вышло, что я оказался впереди всей группы.
Чудесны мгновения холодной трезвости, которые приходят в жарком хаосе адреналина. Как тонкий ручеёк ледяной воды посреди вскипающего моря. Я подумал: а ведь это момент моего наивысшего расцвета, я на миг ощутил то же, что и триумфатор, которого берёт и подбрасывает на руках толпа. Представьте, я, скромный паренёк — да чаще в применении ко мне использовалось это, признаться, ненавистное мне слово — оказываюсь впереди штурмовой группы, в которой были и ветераны “Альфы”, “Вагнера”, бойцы, прошедшие по несколько войн.
Да, это был момент моего наивысшего расцвета. И счастья. Мне вспомнилась школьная дискотека.
Актовый зал. Я стою с немногими друзьями где-то с краю, в затемнении. Мы смотрим на центр — там в свете прожекторов танцуют одноклассницы, ловкие и заметные ребята. Где сейчас они? Я впервые почувствовал себя победителем.
Меня сразил пулемётчик. Умереть от пули в артиллерийской войне — своего рода почётнее. Это указывает на решимость и умение подойти близко к противнику. Пуля пробила меня навылет. Теперь она навсегда в сердце моей матери. В решении не может быть стыда.