* * *

Никаких не зная запрещений,
помня и безгрешные грехи,
только ли из разных ощущений
пишутся хорошие стихи?
Зримою незримостью и тенью
так и неосознанных времён,
отданных внезапному мгновенью
там, где подсознаньем ослеплён,
чтоб не видеть видимое явью,
чтобы знать незнание всего,
что меня избавит, коль избавлю
сам я от безмолвия его.
И что счастьем душу не возвысил…
Да прости, душа, меня, прости!
Я свои подслушиваю мысли
и не смею их произнести…


* * *

Объясняется ясным неясное,
нет, неясное ясному впрок.
Не считаю напрасным напрасное,
если в устье остался исток.
Призрак признака скажет иль скажется?
Нет, не призрак в нём бродит, а явь…
Явь безъявная в слове окажется?
Ах, любезный, лукавь не лукавь!
Снова ясность в неясности прячется.
"Всё здесь к лучшему", – скажет Вольтер,
а судьба вдруг сама обозначится
меж неявных и явных химер.
Не от "мы", а от "я" – одиночество.
То – не это, а это – не то…
Но опять возникает пророчество:
что-то меньшее есть, чем ничто…


* * *

Растаяла дорога иль стезя,
и эхом даль ответно прокричала:
"У прошлого тебя отнять нельзя,
а будущее тоже без начала…"
Иль это мысли сами и кричат,
да так, что даже эхо раздаётся?
Часы сердцебиением стучат –
считают жизнь, что днями остаётся.
Я стал бояться самого себя,
коль жизнью жизнь у жизни отнимаю,
лаская грубость, нежностью грубя,
неотвратимость эту понимаю.
Молчи или оглохни, эха миг, –
ты даже мысли тоже искажаешь.
Ищи себя в другом или в других,
которых лучше слышишь или знаешь.


* * *

Мне нравятся идеи без идей,
в них столько тайной мудрости ликует!..
Не говори о равенстве людей,
но всё же знай: его не существует.
Абстрактность мыслей и конкретность чувств.
Начало продолжением чревато.
Я сам ещё собою быть учусь
у времени, что отдал безвозвратно.
И отдаю ещё, и отдаю,
хотя меня, лишь мучая, и учит…
Не на земле – на облаке стою,
держусь за жизни эфемерный лучик.
Не уберечься и не уберечь –
уже веков предчувствую слиянье.
И можно ль всё же истину облечь
хотя бы и в моё полусознанье?


* * *

Я прячу в недосказанном угрюмость,
я сказанным остаться не готов.
Ах, ладно, не словами надо думать,
а тем, что хочет истины от слов.
И лишь она прочтётся незабвенно,
хотя себе и здесь не надо врать, –
мгновенна жизнь, коль умирать мгновенно,
и вечна жизнь, коль вечно умирать.
Проситься и просить – одно и то же?
Вопросом отвечаю на вопрос
не потому, что я себя моложе,
а потому, что и шучу всерьёз.
И говорю тому, кто впрямь смеётся, –
тому, кто жив не тем, что всё ж дано:
"А вдруг умрёшь – и жизнь твоя начнётся,
хоть это лишь великим суждено…"


* * *

А этот мир ещё и тем хорош,
что и теперь уже как будто знаешь,
что все грехи ты смертью заберёшь,
а все благодеяния оставишь
свои, свои… И в этом сути суть
того, что было, и того, что будет.
Не абсолються и не абсолють,
ведь здесь живут забывчивые люди.
Им даже Божьей верою не верь.
Уйдёшь – и не почувствуют утрату.
Как будто бы не им сказал Вольтер:
"О мёртвых говорите только правду…"
Смотри, как дни закатные горят,
и знай, что неизбежность приближают,
что правду никогда не говорят, –
её всегда словами искажают…


* * *

Тревожно мне остаться без тревоги,
быть самоуспокоенным боюсь –
во мне мои кончаются дороги,
самим собою завершаю путь.
Не превратил и я дела в деянья,
а мир небесный – это мир земной,
и лишь ему оставлю в назиданье
всё так и этак прожитое мной.
Вновь трудно день в окне моём светает,
как будто засиять не смеет сметь,
как будто бы и он сегодня знает,
что нас не убивает, а спасает
от старости позорной только смерть.
Смерть милосердна? – думаю впервые
и сам себе не верю: как же так?
Пусть по-иному думают иные,
а я и взглядом приласкаю мрак.